- Ну, мы спать. – Недовольно протягивает Юлька, глядя на него. – Вырубай.
- Я жду, пока вы заснете. – Тихо произносит он, передвигая объектив на ее недовольное лицо.
Кажется, что у нее нет сил спорить с ним, и она, забыв про все, молча скидывает с себя одежду, оставаясь в одних трусах. Наверное, парниша изрядно завелся, глядя на мою идеальную девочку. Нельзя не завестись, глядя на ее тело. Только если для меня это обыденное дело, то для него это нечто святое, что ему никогда не светит. Она, нахмурив брови, забирается под одеяло. Я, также не думая ни о чем, следую ее примеру – и раздеваюсь. И остаюсь практически такой же нагой. И ложусь с ней, переплетая свои ноги с ее ногами . Так мы и засыпаем. А этот заведенный Андрей, предварительно выключив камеру, наверняка увлекся анонированием. Ну что тут поделать? Такова уж мужская похоть. И она в корне отличается от женской…
С горем пополам, заснув в час ночи, ровно в шесть – сказка заканчивается. Ровно тогда, когда стрелка часов останавливается на 6:00 утра, в нашу комнату с грохотом врываются человек двадцать. А ублаженный ночью оператор-Андрей, уже наготове стоит в углу комнаты, снимая все это копошение. Он довольно улыбается, будто рад, что мы никак не может продрать глаза. Нас буквально в прямом смысле слова вытаскивают за ноги с кровати, почти обнаженных, переплетенных друг с другом. И тут же подлетают какие-то люди, которые начинают нас гримировать, кто-то сует кофе прямо в лицо. А наши глаза – все еще закрыты. Черт бы их всех побрал! Господи, как же хочется спать! В итоге, разлепив глаза, склеенные ночной смолой, мы все же вливаем в себя чашку крепкого-крепкого кофе (про сахар люди как обычно не подумали), и тут же слышим бодрый голос фотографа: «Ну что? Начинаем фотосессию». Откуда взялась эта извращенская мода на фотосессии в шесть утра – я до сих пор не могу понять. Я до сих пор не могу понять, как мы тогда нашли в себе силы улыбаться, обниматься. В шесть-то часов утра – проспав всего пять. И то с горем пополам. А довольный Андрей все еще снимал нас, то, как мы позируем, и, наверное уже в то время, он уже приготовил свою подружку-руку, мы сами знаем для чего. Таковы уж мужчинки, ничего тут не поделаешь. Кое-как, отсняв фотосессию на кровати, нас отправили в ванну, продолжать начатое – вот это уж точно извращение. Ванна – расслабляет нас обеих, главное не заснуть прямо перед камерами. Мы быстро встаем с кровати и идем в ванную комнату.
- Ну что, и тут снимать будешь? – Недовольно шипит Волкова, и ее можно понять.
И я понимаю. А этот Андрей – нет. Упертый баран! Что с него взять, кроме анализов? Да и то… какие они получатся…
- Да ладно вам, – хохочет он, – под пеной ничего не будет видно.
Препираться опять же нет желания. Нет сил. Поэтому, забыв обо всем (как обычно и бывало), мы сбрасываем с себя последние вещи и шлепаем по мокрому полу в ванную. Он довольно улыбается нам в спину. Надо сказать Ване, чтобы он нашел более адекватного человека. А не этого…
Мы залезаем в ванную и опять улыбаемся в объективы фотоаппарата. Улыбаемся несколько часов, пока нам не сводит скулы, пока Юлькин целеустремленный подбородок не начинает подрагивать от раздражения. Но я сразу напоминаю ей слова Вани, и она, скрипя зубами, продолжает улыбаться, сидя в этой чертовой ванне, где все – видно! И этот Андрей похотливо улыбается, снимая крупные планы!
Едва закончилось это мучение – нас потащили на другую фотосессию, в каком-то здании Москвы, в каком-то обычном здании, где мы опять улыбались, где мы опять изображали неземную любовь. Как же хочется спать, как же я устала. С горем пополам – к семи вечера мы закончили, и тут же побежали на поезд, отправляясь в другой город. В какой – я не помню. Мне и не нужно это помнить. Вот так и проходили наши дни. Честно и откровенно. Это не так уж просто, как кажется на первый взгляд. И в то время, когда мы едем на вокзал в какой-то машине, слышу, как Волкова устало и тихо-тихо шепчет в пустоту:
- Господи, скорее бы в поезд. Тупо проспаться…
Я утвердительно бормочу ей в ответ. На большее меня не хватает…
Такое вот были веселые времена…
И эта кассета – всего лишь напоминание о нашей прошлой, суетной жизни. И это не может не радовать меня. Стоящие в вазе герберы, приветливо улыбаются мне, мои волосы упоительно переплетаются с узорами на стене, мое тело наполняется эйфорией и волнительной дрожью. Я сама не понимаю от чего… Неожиданно у меня начинает звонить телефон, на дисплее написано «Люся». Я с трудом пытаюсь вспомнить, кто это? Наконец, прокрутив последние несколько лет в голове, я вспоминаю – Люся с СТС, спонсор шоу «Тату в Поднебесной». Люся – блондинка, типичная блондинка, с которых списаны все барби. Непонятно откуда у такой девушки столько денег, но она оплатила всю аренду площадки и каждый день зависала с нами на 13 этаже Пекина, в то время, как мы пытались записать альбом «Люди инвалиды». Люся героически выстояла все самокрутки и все нападки со стороны своего кошелька. И, наверное, даже не пожалела всех тех денег, которые вложила в это шоу. Еще бы, ведь трава в Поднебесной всегда была первоклассной, трах с Шаповаловым всегда был первоклассным. И было всего много – одного и другого.
- Алло. – Я, наконец, выхожу из ступора, и говорю в трубку.
- Привет, Лен, это Люся. – Весело верещит она своим противным голосом.
А еще говорят, что она «поет», ну или, во всяком случае пытается петь. Сначала она донимала этим Ваню, затем пыталась достать Флая, но, похоже, оба знали, что это плевое дело. Люся – это Люся, пусть тратит свои миллионы на другие дела, а певица из нее, как из меня балерина. И даже ее миллионы не помогут. И даже уже прославленное имя Ваня Шаповалов.
- Да, привет! – Преувеличенно бодро, отвечаю я.
- Ну, как вы там поживаете? Я слышала – альбом выпустили? – Непонятно почему смеется она.
- Выпустили. – Подтверждаю я, – у тебя как дела? Чем занимаешься?
- Поднебесную закрыли только что…, – грустно произносит она. – Так что теперь ничем. Время от времени у меня на даче бываем, время от времени – у Вани.
- Да? Она до этого времени все еще существовала? – Искренне удивляюсь я.
Я думала, что после того, как мы вырвались из этого здания, шоу закрыли. По крайней мере, это было бы вполне логично – ведь кому интересно смотреть на обкуренных, вечно ржущих людей? Кому интересно смотреть на этих людей – без нас? Кому вообще интересно смотреть на нас? Поэтому, для меня Поднебесная закрылась раз и навсегда сразу после нашего ухода, там потускнели лампы, туда больше никто не заходил и помещение просто на просто запылилось, затихло. Затихло, как укрощенный зверь, и теперь – Поднебесная, это всего лишь воспоминания…
- Еще целых полтора года. – Устало говорит она, таким же притихшим голосом. – Если есть желание – заезжайте ко мне на дачу или к Ване.
- Да у нас, Люсь, работы вагон, тур вот-вот намечается, так что даже не знаю-ю-ю, – протягиваю я, не особо задумавшись над предложением.
Грустно – это да, но еще раз смотреть на все эти лица, прекрасно понимая их настрой, прекрасно не понимая, о чем идет речь – это Боже упаси! Ни за что! Но прямо сказать об этом я почему-то не решаюсь. Поэтому, единственный мой выход – сослаться на промо-тур, мягко, притихши. Может, пронесет.
- Ну ладно, звоните если что! – Уже более менее бодро говорит она, и на заднем плане я слышу, как какая-то толпа людей врывается к ней.
Но мне уже все равно.
Я кладу трубку и, ничего не говоря, погружаюсь в воспоминания о Поднебесной.
Там и правда было круто, и вряд ли кто-то поспорит с этим. По крайней мере – романтики уж точно не поспорят. А я как раз этот случай. Самое обыденное в поднебесной – мешок первоклассной травы, несколько диванов и потаенная в сумерках студия, когда уже прожектора не светят на тебя ярким светом, когда все притихнут. Так оно и было. И все самые забавные истории происходили как раз по «накуру», – как любил выражаться Ваня. Как раз с ним этих забавных историй было больше всего. А иначе – не могло и быть.
