Мое тело возбуждено, только не им,… не им, а ею. И я уже не могу остановить себя…

- Хочу, – срывается с его языка, – идем, я хочу любить тебя.

И я уже не могу остановить себя…

Черт, черт, черт! Что я наделала? Как я могла так поступить? Твою же мать, это было великолепно, ночь со Славой – не просто великолепна, она божественна, но чувствую я себя, мягко говоря, хреново. Хреново, но удовлетворенно. Я уже и забыла, что значит, когда тебя любит мужчина. Черт подери, он был бы шикарным, почти идеальным, но мужчины не задерживаются так долго около меня, все из-за моей работы. Возможно потом, когда все утихнет, и я буду готова для семейной жизни, возможно, тогда я бы могла прийти к нему, войти в огромный дом в Сочи, с чемоданами в руках и сказать: «Любимый, я готова быть с тобой всю оставшуюся жизнь». Такое бы могло случиться, но думаю, к этому времени он уже обзаведется семьей. Ночь со Славой – страстная, необузданная, которую не хочется продолжать, но всему, так или иначе, приходит конец. Он уснул, обнимая меня своими мужественными руками, я же уснула с мыслями о том, что так и не сдержала обещание, которое дала Юле – я не вернулась. И она наверняка злиться. Но этот вопрос не так сильно волновал меня. Днем нужно было уезжать, и мужчина знал об этом. Проснувшись утром, он даже не поздоровался. Задумчиво глядя в потолок, он начал говорить:

- Знаешь, я очень рад, что провел эту ночь с тобой, но… черт… как это глупо-то звучит… это так видно…

- Что видно? – Опешила я. – О чем ты?

- Вы с Юлей… вы так… друг на друга смотрите, между вами просто искры… ток… и это даже не метафора…

- О чем ты говоришь?

- Лена, я знаю, о чем говорю, неужели вы так заигрались?

- Это не твое дело! – Я резко вскочила с кровати, даже не думая прикрыться. – Зачем ты все сейчас рушишь?

- Было бы что рушить. – Он подложил руки под голову и посмотрел на меня. – Я понимаю, любовь… это такая штука… сложная… боже, ты даже не изменилась…

- Ты говорил мне об этом вчера.

- Ты даже тогда… у тебя даже тогда были попытки любить ее…

- Я не любила ее тогда! – Срываюсь на крик я, и понимаю, что обнажают мою душу, а это я меньше всего люблю.

- Может, тогда и не любила, но одно дело, когда вас заставляли это делать, а сейчас…

- Не придумывай там себе ничего! Мы с Юлей просто очень близкие подруги…

- Конечно. – Кивает он, пропуская мои слова мимо ушей. – В любом случае, мне было с тобой хорошо… даже очень… ты создана для любви…

Я, так ничего и, не ответив, молча вышла из комнаты, идя к Юле, которая меня совсем не ждет. Теперь, переходя в соседнюю комнату, я обдумывала многие вопросы, которые вертелись у меня в голове. Странно, все это было, как в замедленной съемке. Я совсем не жалела о том, что провела эту ночь со Славой, но что-то терзало меня изнутри. Странное чувство. Зайдя внутрь, она смотрела на меня такими глазами, которые было сложно описать. Они были удивленные, злые, влюбленные и невероятно грустные. Мне совсем не хотелось разговаривать с Юлей, отвечать на ее вопросы, оправдываться…Я просто хотела собрать вещи и уехать отсюда, забыть обо всем.

- Ничего не говори мне сейчас, – тут же прервала все ее мысли я. – Собирайся, мы позвоним ребятам и встретимся с ними, через четыре часа у нас самолет…

Самара 2.09.2006

Приезд в Самару выдался на удивление легким, в поезде мы даже умудрились выспаться. У нас было некоторое время на отдых, и сейчас мы снова вступаем на сцену. За это время вроде бы Юлька немного остыла, и почти не держала на меня зла. Странное дело, она имела право обижаться на меня, высказывать свои недовольства, пробуя каждого второго мужчину, а я, оставшись на ночь у Славы – не имела никакого права. Где справедливость? Но и на это я не обращала никакого внимания. Едва сойдя с поезда, мы отправились на автограф сессию, где толпились фанаты, ожидавшие нас.

Три часа подписывали фотографии, диски, журналы, плакаты, чьи-то руки, чьи-то майки . Вокруг столько людей, столько суеты, , криков, что начинает болеть голова и хочется поскорее уйти отсюда, но это наша работа. Только и слышишь от кого-нибудь: «Юля, Лена, спасибо вам», «Девчонки, ждем вас на концерте», «Вы изменили мою жизнь», «Я люблю-ю-ю вас, татушки!!!», «Вы такие классные, а поставьте автограф», «А можно мне вот здесь подписать… и вот это еще». Хотя на самом деле это ужасно приятно видеть всех этих ребят здесь, и поэтому, так или иначе, ты забиваешь на свое раздражение и усталость. Все эти люди здесь ради нас, как можно злиться на них?

Окончив автограф сессию, мы выдвинулись на площадку для саунд чека. Слава Богу, что в этот раз все обошлось без казусов и неприятностей, мы быстро прорепетировали и в оставшееся время до концерта, отдыхали в гримерке.

- Юлек, ты чего зависла? – Сквозь прикрытые глаза, спрашиваю я ее.

Она сидит и втыкает в одну точку уже минут десять, странная такая. Может, что-то случилось?

- Ничего, думаю просто. – Пространственно произносит она, не отвлекая взгляд от намеченного объекта.

- О чем думаешь? Слушай, а почему мы не поем на концертах «Вся моя любовь» а? Хорошая ведь песня…

- Не знаю…

- Так о чем ты думаешь? – Отвлеклась я. – Что-то случилось? Ты выглядишь неважно…

- Странное ощущение внутри… какое-то непонятное…

- Может, ты беременна? – Смеюсь я.

- Вряд ли. До сих пор не могу поверить, что ты с ним переспала… – Юлька все еще говорила тихо, не отвлекая свой взгляд. – Могло же быть такое, – и она неожиданно засмеялась, – Ленок, ну ты даешь.

- Чего ты? – Я встаю и подхожу к ней. – Ты странно себя ведешь, ничего ведь такого не произошло!

- Наверное,… забей. – Как всегда она отмахнулась и сделала вид, что ничего не произошло, что все хорошо.

По запланированной программе начинает играть интро, мигают пушки, затейливо переливаясь на сцене, зал возбужденно орет, ожидая нашего появления на сцене. И мы появляемся. Выходим и начинаем петь «Люди инвалиды», все как всегда, но каждый концерт почему-то вызывает разные эмоции, везде ведь разная аудитория, разные фанаты, разная энергетика. Где-то зал реагирует острее, где-то наоборот более притихший, но, так или иначе, мы здесь – для них. Исполняя песню за песней, мы все больше вливаемся в этот город, который такой же, как и все остальные, но все же – другой. Также, как и на каждую нашу песню зал реагирует по-разному, здесь, почему-то, наиболее упоительной и умилительной песней стала «Gomenasai», – самая медленная, самая романтическая, под которую, как говорит Юлька нужно обнимать друг друга, признаваться в любви, целовать. Перед исполнением песни она, почти в обязательном порядке, говорит эти слова, и опять же дополняет их нюансами: «Gomenasai означает «извини» с японского языка, нам очень понравилась эта песня, надеемся, что вам она тоже нравится…. А теперь можно притушить пушки и сделать романтическую обстановку». Наверное, последние слова должна была произнести я, со своей романтическо-ранимой душой, пропахшая слезливыми романами, пропахшая сладкими (но не приторными) духами, пропахшая переживаниями, терзаниями, привязанностями, бесконечной любовью и зависимостью от Юльки, и любой бы уловил все эти ароматы, но различать их по отдельности мало кому бы удалось. Если бы вообще удалось. Первые аккорды почему-то заставляют меня волноваться невидимой проблеме, витающей в этом напряженном воздухе, первые аккорды заставляют мое сердце биться быстрее. Как только мы начинаем петь вместе, я едва не задыхаюсь. Еще никогда наши голоса не звучали так гармонично, слившись воедино. Я ведь всегда мечтала быть с ней одним целым, но эта мечта так и оставалась практически невозможной. И все равно по какой-то причине я чувствую себя одинокой, стоя на сцене по время самой романтической песни. Наверное, это оттого, что во время проигрыша, она не обращает на меня никакого внимания. Стоя на сцене, недалеко от нее, я преданно смотрю на нее, надеясь, что она хотя бы проскользнет по мне взглядом, пусть небрежно, пусть с раздражением, – меня это не волнует, главное, что она посмотрела, но она, как никто другой знает, что безразличие – как ничто другое убивает. Только зачем она хочет убить меня? Я и так уже медленно умираю…