«Он человечный, и это очень приятно», – высказал мнение местный репортер, а другой наблюдатель заявил, что принц был таким же «американцем», как и любой мальчик в их школах. На приеме на борту линкора USS New Mexico, главного представителя Тихоокеанского флота США, принц и его компаньон и друг, лорд Маунтбеттен, познакомились с рядом местных государственных деятелей и почетных гостей. Среди них был и лейтенант Уинфилд Спенсер с супругой Уоллис. Они пожали друг другу руки и двинулись дальше. Спустя годы Уоллис будет жаловаться, что ни Маунтбеттен, ни ее супруг, герцог Виндзорский, не помнили этой встречи. Естественно Уоллис ее помнила, так как оделась для своей первой встречи с королевской особой, «чтобы сразить наповал».
Не подозревая о знаменательном характере этой встречи, принц отправился на другой конец земного шара, где он вновь испытал на себе волну преклонения и обожания, которые характеризовали его поездку в Северную Америку. «Они убивали его добротой», – вспоминал Маунтбеттен. История повторилась в Индии, Нигерии, Южной Африке и во многих других государствах империи или в странах, которые были торговыми партнерами такими, как Аргентина или Япония, где он считался великолепным торговым представителем Британии. Во время его поездки в Австралию премьер-министр Билли Хьюз сказал ему: «Люди видят в вас то, во что сокровенно верят».
Они поклонялись ложному богу. Это была гротескная иллюзия, чудовищный фарс, разыгрывающийся перед невинной общественностью. А немая, непоколебимая реальность заключалась в том, что принц не верил ни в себя, ни в свою будущую роль в качестве короля. В моменты тоски и неуверенности в самом себе, которые были не так уж и редки, он чувствовал, что живет обманом, пытаясь походить на образ, с которым у него настоящего нет ничего общего. Его тяготила сама мысль о становлении королем и почитании всеми этими миллионами людей, он ненавидел само существование того, что он насмешливо называл «принцеванием».
«Если бы только британская общественность знала, каким слабым, бессильным страдальцем был их национальный герой, восхваляемый в прессе», – сказал он своей девушке Фриде Дадли Уорд.
Его подавленность часто проявлялась в его отказах от будущей роли короля. Эта тема настолько часто всплывала в его разговорах, что друзья и советники опасались за будущее империи. Жизнь, в которой он должен был служить своей стране, слишком редко входила в его королевскую повестку дня. Его обязанности в качестве принца, о чем он без конца жаловался Фриде Дадли Уорд, было легче выполнять за границей. Наверное, потому что не приходилось выносить много старомодных и скучных людей и условностей.
Он был склонен к задумчивым депрессиям, и в темных уголках сознания принц решил, что самоубийство будет единственным выходом из его пожизненного тюремного заключения. По возвращении из успешного тура по Северной Америке в 1919 году его нездоровый темперамент заиграл с новой силой. Он сказал своему личному секретарю, сэру Годфри Томасу, что он чувствует себя «безнадежно потерянным», будто начал сходить с ума. «Я ненавижу свою работу… Я чувствую, что с меня хватит, я хочу умереть». В знак стремления к бегству он купил ранчо в 1600 акров в Альберте, принц был ослеплен романтическими мечтами о простой жизни вдали от забот и своего титула. Однако за все время владения собственностью это убежище он посетил лишь четыре раза за сорок лет.
Его депрессии были частыми и продолжительными, особенно во время дальних морских плаваний из-за бесконечных имперских поездок. Лорд Маунтбеттен вспоминал, как несчастный принц часто говорил, что хочет поменяться местами со своим компаньоном. Перед тем, как отправиться в Австралию и Новую Зеландию, он устроил истерику со слезами, якобы потому что не хотел оставлять свою возлюбленную Фриду Дадли Уорд. Как вспоминал Маунтбеттен: «У него часто менялось настроение, у него были приступы абсолютной подавленности. Он производил хорошее впечатление… но потом его охватывали приступы – они появлялись из ниоткуда, – и он закрывался в кабине на несколько дней, совершенно один, с напряженным лицом и задумчивым взглядом. Он был одиноким человеком, одиноким и грустным».
Когда он наконец получил то, что хотел, и отрекся от престола в 1936 году, его бывшая няня Шарлотта «Лалла» Билл написала жалостное письмо королеве Марии: «Вы помните, Ваше Величество, когда он был совсем юным, он не хотел жить и не хотел становиться королем?» По его мнению, отречение стало финальным отказом от лжи, которая преследовала его с детства. Принц считал, что восприятие королевской семьи общественностью в качестве идеальной семьи было нелепым мифом. «У меня было несчастное детство», – рассказал он американскому писателю Чарльзу Мерфи. «Конечно, были и короткие счастливые периоды, но я помню их главным образом как несчастье, которое я должен был держать в себе». Из-за избиений со стороны садистских нянь и гувернеров, из-за безрадостного наблюдения и резкого неодобрения со стороны матери и отца, короля Георга V и королевы Марии, которые всегда держали дистанцию, из-за издевательств со стороны сверстников этот чувствительный, умный и одинокий мальчик понял, что личное счастье даже не присутствовало в формуле королевского существования.
Мемуарист сэр Генри «Чипс» Ченнон описал разговор с королевой Марией как «разговор с собором Святого Павла», а письма, полученные от родителей во время имперских поездок, «холодными и неестественными», будто глава компании писал своему подчиненному. В своих довольно жалких попытках найти общий язык с родителями, молодой принц научился вязать крючком, чтобы угождать матери. Страшные вызовы в отцовскую библиотеку были неизменной прелюдией к королевским наставлениям работать и стараться изо всех сил. «Не забывай о своем титуле и помни, кто ты», – постоянно твердил его отец.
Он должен был положить свою жизнь на алтарь монархии и обменять привилегии и статус на пожизненное бремя долга и службы. Такой контракт он подписывать не хотел, его внутренняя борьба выражалась в его нервозном поведении: он постоянно теребил запонки, дергал узел галстука и постоянно держал сигарету в руке или трубку во рту. Алкоголь помогал ему забываться, принц приезжал на официальные мероприятия, страдая от похмелья.
В современном мире его искаженное видение самого себя, его убеждение, что он был толстым, хотя на самом деле он был болезненно худым, его приступы интенсивных физических упражнений и скудное питание – он никогда не обедал, – указывал на то, что он мог страдать от пагубного расстройства пищевого поведения, анорексии. В то время его личный секретарь, не зная о таких расстройствах, ограничивался тем, что называл эксцентричный образ жизни принца и его привычки в еде «идиотскими» и «совершенно безумными».
Больше всего на свете он хотел не выделяться, хотел, чтобы к нему относились, как к остальным. Ему все время напоминали о его обособленности, порой очень жестоким образом. С того момента, как он был зачислен в военно-морской колледж Осборн в возрасте 13 лет – потом принц посещал военно-морской колледж в Дартмуте, – у него было, как он говорил, «отчаянное желание, чтобы ко мне относились, как к любому другому мальчику моего возраста». Вместо этого другие кадеты смотрели на него как на экспонат в музее, они издевались над ним и дразнили, однажды покрасили его волосы красными чернилами, в другой раз устроили имитацию казни: высунули его голову через окно и опустили створку окна на шею как гильотину.
Позже он посещал колледж Магдалины в Оксфорде вместе с другим королевским сверстником, князем Югославии, Павлом. В отличие от своего королевского друга, он был, по словам князя Павла, «застенчивым и скромным, не мог влиться в университетскую жизнь или завести с кем-то дружбу». Один из наставников описывал его как «отбитого от стада барашка», через два года принц бросил колледж, так и не окончив его.
Вспышка Первой мировой войны в августе 1914 года принесла острое осознание того, что как бы он ни старался, что бы он ни делал, он, принц Уэльский, отличался от своих друзей и товарищей. Несмотря на то что после долгих споров он все-таки получил назначение в Гвардейский гренадерский полк, его оставили в Англии, в то время как его подразделение было направлено воевать во Францию. Он спросил командующего армией, лорда Китченера: «Какая разница, убьют ли меня? У меня есть четыре брата». Перед лицом такой фаталистической гиперболы Китченер объяснил, что не может позволить будущему королю подвергаться такой опасности, тем более что его могли схватить и взять в заложники.
