Описать хату сразу невозможно. Представьте себе переполненный вагон метро в час пик. Представьте, что люди и этом переполненном вагоне раздеты до трусов, что вентиляция не работает, и никогда не работала, что люди не мылись как минимум 10 дней, что 3/4 этих людей курят самые плохие дешевые сигареты и самокрутки из распотрошенных бычков… Теперь прибавьте к этому запах стоящих на дубке 30–40 шленок с оставшимся с утра рыбкиным супом и со щами из кислой капусты. Прибавьте к этому пар десятка закипающих фанычей и, разогреваемых кипятильниками тех же щей и рыбкиного супа. Прибавьте испарения от сохнущих на натянутых через всю хату веревках нескольких десятков простыней, наволочек, носков, трусов и т. д. Представили? Можете смело все это возвести в энную степень, где N – запах из ни на секунду не освобождающейся параши-дальняка.

Я уже не упоминаю о так называемых «естественных» запахах (немытые ноги, гниющие язвы, ртутная мазь, которой обильно смазываются «чесоточники», запах последствий желудочной деятельности от постоянного употребления полупропеченного черного хлеба).

И в такой камере-вагоне люди ЖИВУТ от грех месяцев до четырех с половиной лет. Постоянный гул, возгласы, крики. В хате, как я уже говорил, вместе со мной в этот день 119 человек. И это в Москве, в столице, где все на виду… А представляете, что творится в глубинке?

Зайдя в хату, я попытался закурить. Ко мне сразу потянулось несколько рук. Я раздал оставшиеся у меня полпачки «Примы» и вытащил коробок спичек. Чиркнул, спичка зашипела и погасла. Кислорода для горения не хватает. Прикурить можно только друг у друга, или от «затаренной» (заныканной, спрятанной) зажигалки.

(В «Матроске» почему-то запрещено иметь зажигалку, хотя в той же «Бутырке» они разрешены).

Справа от тормозов огороженный занавеской угол – общак. Это – то место (полтора – два квадратных метра), где можно «приколоться по делу» (поговорить о чем-то секретном, серьезном), «разобрать и убить рамсы» (решить и погасить возникающие разногласия), получить с кого-то (получить проигрыши либо надавать «по ушам» за какой-то косяк).

Здесь же, на этом общаке, принимают вновь прибывших в хату. Объясняют, что к чему, помогают, – т. е. дают то, чего у человека нет: мыло, зубную щетку, сигареты, чай и г.д.

Откуда все это берется? От тех же отчислений в общак каждого, с каждой полученной дачки, кабана, ларька.

Общак – самый чистый, самый «проветриваемый» (два вентилятора), самый благоустроенный и относительно спокойный угол хаты.

(Позднее я «оккупировал» его, прописавшись там почти постоянно. Умельцы сшили мне из пустых сигаретных пачек несколько полок, на них я устроил «библиотеку» – художественная и юридическая литература и т. п. Здесь же я постоянно что-то писал – жалобы, заявления, стихи. Здесь же пишу, а вернее диктую (у меня ужасный почерк), эти записки своему сокамернику и товарищу Диме Харитонову.)

О библиотечке стоит сказать отдельно. Нигде, кроме тюрьмы, нет такого полярного отношения к книге. Часть людей относится к ней более чем трепетно, другие видят в ней только «дальнячку» (туалетную бумагу) и «тарочку» (бумагу для самокруток). При мне двоих чуть не убили за то, что, взяв на время книгу с общака, вырвали пару страниц на дальнячку…

Интересен подбор книг: от Канта, Юнга и Ницше до Марининой и ей подобных. От неплохого подбора юридических справочников и кодексов до учебников по психологии и дианетике. Книги попадают в хату через адвокатов и с помощью «ног» (через вертухаев). Иногда – посылками (бандеролями). Что-то можно найти и в тюремной библиотеке. Наиболее востребуемая в хате литература: библии, сонники, книжки о магии и гаданиях, гороскопы – все, что связано с грядущей судьбой. Все остальное (за исключением детективов) читается вместе с кем-то из тех, кто может объяснить и прокомментировать прочитанное. Мне пришлось по несколько раз «прочесть» и на разных уровнях объяснять того же Канта, Юнга, Ницше и т. д.

Итак, я продолжаю. Меня подтянули на общак, мы поговорили, и я разделил нижнюю шконку (привилегированное положение в хате) с человеком, о судьбе которого я напишу, когда-нибудь, отдельно.

Я буду описывать «картинки» нашей жизни в хате 142.

Купание в хате на дальняке – привилегия немногих. В основном это смотрящий, братва и некоторые прочие (за «особые заслуги перед хатой»). Общая банька – тема отдельной картинки.

Стировые (несколько человек, которые за «грев» стирают на всех в хате) готовят для тебя три – четыре большие ведра с водой. Половые (еще парочка человек, которые дважды в день должны вымыть пол в хате) устраивают «плотину» (плотина – барьер из всех возможных половых тряпок, препятствующий проникновению воды из дальняка в хату). Один из половых дежурит у дальняка во время купания, на всякий случай – вдруг прорвет плотину.

Берешь с собой мыло, мочалку, большой фаныч и заходишь на дальняк. Задача – не только искупаться, но и сделать это как можно быстрее (за 15–20 минут, очередь «страждущих» не менее 20–25 человек), стараясь при этом помыться поаккуратней, не особенно брызгаясь и разливая воду. Обязательно нужно оставить резервный фаныч, чтобы смыть после себя мыло с дальняка.

Зато потом – чистое белье и тот никому, кроме зека, не понятный кайф чистого первые пару часов тела. Грязное белье – стирщикам, а гарсон (шнырь допущенный к «телевизору» – шкафу с продуктами) уже приготовил для тебя фаныч с купчиком. Я – привилегированный, счастливый обладатель персональной шконки, через пару недель после заезда в хату меняю белье и блаженно растягиваюсь на ней. Это – самые счастливые часы во все время моего пребывания на общаке.

Происходит это так: в тормоза колотит вертухай и кричит: «Банька!». Хата начинает судорожно собираться в баню. Суета – непередаваемая! Надо суметь отыскать свой баул, вытащить свежее белье, приготовить мыло и мочалку (тем, у кого они есть, а тем, у кого нет, надо скооперироваться с обладателями этой роскоши), все это запихнуть в какой-то пакет или связать узлом в полотенце.

Прошу учесть, что при этом каждый постоянно задевает кого-то локтем, так как устоявшееся жизненное пространство резко уменьшается. Наконец «раскоциваются тормоза» и хата вываливается на продол. Нас пересчитывают, и орава в 90–100 человек бегом спускается с нашего пятого этажа на первый в баньку. (Остальные, те, кто купаются в хате, остаются. Остаются еще и те, кому предстоит, пользуясь возможностью, тщательно промыть полы, ракушку, дальняк.)

Предбанник – узкое длинное помещение с вешалками-гвоздями на стене. Уже в предбаннике воды по щиколотку. Цепляем на гвозди свои вещи и, захватив мыло с мочалкой, входим в саму баню. Самое главное – занять место у соска (душа) и не уронить мыло, потому что, уронив его уже в воду, которой здесь еще больше, чем в предбаннике, найти мыло невозможно.

На один сосок приходится по пять – семь человек. Мылимся одновременно, смываемся – по очереди. Но самое главное – горячая вода, душ и относительно мытое тело. Носков никто не снимает. Моемся и одеваемся в носках. Потому что подцепить грибок ничего не стоит. Многие для страховки (далеко не лишнее) надевают на ноги полиэтиленовые пакеты. Но все равно, несмотря на все эти предосторожности, два – три человека после каждой бани обязательно зацепят или грибок, или чесотку.

В дверь уже колотится банщик – наше время истекло. На всю баньку, на всех нас выделяется от 15 до 25 минут.

На ходу вытираясь, тянемся наверх, в хату. День прошел не даром.

В 5.30 утра приносят хлеб и, если есть, сахар. (Сейчас середина января, а последний раз сахар давали в начале августа.) Хлеб почти несъедобен, пресный, крошащийся. Буханка делится на двоих, в среднем по 400 граммов.