Обедать мы с Хониным ходили в железнодорожный буфет. Туда изредка привозили горячие щи, но второе всегда было холодным. Ни воды, ни соков мы там не видели, зато всегда в изобилии были вина и водка.
Буфетчица разговаривала с рабочими покровительственно, как будто учила уму-разуму. В буфете было грязно, душно. Немытые, засиженные мухами окна не открывались.
Но однажды буфет преобразился. Видно, побывали общественные контролеры или какая-то санитарная комиссия — на вымытом полу появилась ковровая дорожка, на столах чистые скатерки, и что более всего удивило наших строителей, бумажные салфетки в чистых стаканах и кусок мыла возле умывальника.
Все удивленно озирались, с удовольствием усаживались за столики, обедали осторожно, стараясь не насорить.
Когда в черной засаленной спецовке вошел бульдозерист Беленький, буфетчица беспокойно оглянулась на чистые столы и ковровую дорожку.
Беленький остановился в дверях, снял кепку и воскликнул:
— М-м-мать честная! К-к-как на п-п-пасху! — Он немного заикался. Особенно, когда был возбужден.
Взяв хлеба, колбасы и стакан чая, он присел на корточки у стены возле двери.
— Вот молодец, — похвалила его буфетчица. — Только к стене-то не прислоняйся.
Беленький отодвинулся от стены, но на ней уже четко отпечаталась его спина.
— И чтой-то это ты как трубочист всю дорогу! — разозлилась буфетчица. — На всей стройке нет такого грязного, как ты. Мордой, что ли, работаешь?
Рабочие за столиками притихли.
— Д-должность т-такая, — пытался отшутиться Беленький. Этот человек никогда ни с кем не скандалил.
Не знаю, как в этот момент у меня вырвалось:
— Его-то грязь ненадолго, до бани…
Буфетчица среди воцарившейся тишины в упор посмотрела на меня тяжелым взглядом, но ничего не ответила, лишь быстрее заработал в ее руке длинный нож, резавший колбасу.
Хонин нахмурился и с заметным раздражением вертел в пальцах вилку, словно не знал, что с ней делать.
— Тебе больше всех надо? — глухо спросил он.
А рабочие долго еще поглядывали то на меня, то на буфетчицу. Некоторые ухмылялись.
Я до этого не раз замечал, что Хонин часто оставался в буфете, когда все уходили. Не ускользнуло от меня и то, что буфетчица никогда не спешила кинуть Хонину сдачу. Когда он говорил с ней, она розовела и забывала про очередь. Даже злившая меня привычка Хонина давить всюду окурки ничуть не раздражала ее. А окурки он давил на столах и стульях в буфете, на стенах, на фундаментных блоках. Сначала осторожно пускал струйку слюны — гасил папироску, — потом с силой ввинчивал ее куда придется. И окурок прочно прикипал.
5
С Хониным я работал уже полмесяца. На стройке он держался в стороне от других, и работа была у него невидная. Скоро я понял, что и не хотел он быть видным. «Этот сам по себе», — говорили о нем. Никого он особенно не раздражал, да и нравиться, пожалуй, мало кому нравился.
У других стропальщиков дел всегда хватало — не та, так другая работа. Хонин же делал лишь то, что обязан был делать. Он досконально знал свои обязанности: подцепил крючья башенного крана к бадье с раствором или к петлям плиты и — покуривай. Он умел незаметно уходить от сложной или тяжелой работы и, подмигнув, говорил мне на ухо: «Учись». Объяснял, что много на себя берут только дураки.
Он всегда ходил подтянутый и опрятный, никогда не избеган, не замотан. Только и заботы было — клеиться к девчатам. Это он умел…
Пришли недавно на стройку шестеро новых девчонок. Он сразу углядел одну и стал крутиться возле нее: то кинет в рукавичку песку, то в дверях притиснет. Девчонка вспыхивала, лицо ее покрывалось летучими розовыми пятнами.
Я с интересом наблюдал за ним в те минуты, когда Хонину казалось, что он и впрямь «сам по себе». Еще в школе для меня не было более увлекательного занятия, чем разгадывать непонятное в людях.
Незаметно пришел день второй зарплаты. Получать деньги опять поехали в контору стройуправления.
Когда я возле кассы пересчитывал деньги, ко мне подошли Хонин со Спиридоновым.
— Идём скорее! На базу хлебопродуктов привезли бочковое пиво! — Хонин нетерпеливо потянул меня за рукав.
Я стал боком, уперся.
— Да ты, видать, злишься, что у тебя тогда кто-то вытянул деньги. А при чем тут мы? Пойдем, пивка по кружке… Жара. Теперь я сам тебя хочу угостить. Идем, пока туда народ не набежал.
У кассы теснилась шумная очередь. На нас никто не обращал внимания.
— Ну, вот и идите сами. Мне не жарко.
— Да ладно тебе. Говорю — я угощаю…
И вдруг кто-то негромко окликнул Хонина. Он быстро обернулся. Из шумевшей у кассы очереди вышел Водяной, не слеша приблизился к нам. Глаза его весело поблескивали.
Я съежился от дурного предчувствия, крепко сжал в потном кулаке полученные деньги. Ведь говорили же, что Водяной вроде многовато мне выписывает…
— Оставь его, — сказал Хонину мастер.
— Фоми-ич!.. — Хонин слегка коснулся его руки. — Я хочу его пивом угостить. Понимаешь?
— Понимаю. — Водяной поглядел на меня сверху вниз. Увидел, что я крепко держу в кулаке деньги.
— Выпьем пивка, поговорим. Рабочим человеком становится парень, — продолжал Хонин.
— Послушай, — Водяной взял Хонина за пуговицу. — Ни в этот раз, ни в какой другой его не тронь. Понял? Сам пьешь — пей, а их не приучай. Иди.
И я остался один. Хонин и Спиридонов ушли. А Водяной, даже не взглянув на меня, отправился обратно к очереди.
На другой день мы с Хониным расчищали площадку возле подкрановых путей. Хонин разговаривал со мной как ни в чем не бывало.
Я, надев рукавицы, выбивал ломом из земли старые доски, глыбы схватившегося бетона, вытягивал ржавую проволоку, затем отвозил в тачке мусор и сваливал в ров.
Время близилось к полудню. Я опрокинул в ров тачку с мусором и вдруг услышал крики и топот бегущих людей. Оглянувшись, понял: что-то произошло с башенным краном, там уже собралась толпа.
Оказалось, крановщик Спиридонов, опохмелясь утром, поднялся на кран и запустил моторы. Кран, набирая скорость, вдруг без всякой надобности покатил по рельсам к тупику.
От аварии спасла случайность: кабель за что-то зацепился, оборвался. Кран остановился.
Вскоре, узнав о случившемся, прибежали прораб и мастер. Оба поспешно поднялись на кран.
Спиридонов спал в кабине, уткнувшись в пульт управления.
Водяной в сердцах ругнулся и мечтательно произнес:
— Когда уж придет новая крановщица… Не дождусь…
6
Она вошла, когда я прибивал в прорабской плакаты по технике безопасности. Олег Иванович накануне дал мне их целый рулон и показал, где они должны висеть. Обернулся и увидел в дверях статную смуглую девушку лет девятнадцати в легкой вязаной кофте и черных спортивных брюках. Я стоял с молотком на дюралевом стуле и смотрел на нее, а она на меня. И от взгляда ее серых глаз у меня зашумело в ушах.
— Мне нужен прораб, — сказала она.
Я не успел ничего ответить. Вошел Олег Иванович.
— Вы новая крановщица? — спросил он.
Девушка кивнула.
Он протянул ей руку.
— Давно вас ждем. Как зовут?
— Аня.
— Я вот о чем хочу попросить вас, Аня… С места в карьер… Вы не поработаете две смены, пока найдем сменщика?
Аня посмотрела ему в глаза, промолчала.
— Я думаю, за неделю мы этот вопрос утрясем, — виновато продолжал Олег Иванович.
— Только не затягивайте, — помедля, ответила Аня. — Я всего-то год работаю на кране, устаю и от одной смены. И потом… я учусь в вечерней школе.
Башенный кран для меня был просто машиной, пока на нем сидел Спиридонов. Имели значение лишь исправность и четкая работа крана. С приходом Ани все изменилось. Кран как будто превратился в живое существо. И удивительно мне было, что я его почти не замечал. Двигалась туда-сюда по рельсам железная махина, поднимала плиты, поддоны, фермы и ничем, абсолютно ничем не привлекала меня.
