Айзек моргнул и она исчезла. Он сел на колени, тяжело дыша. Сердце стучало, в голове его стоял шум. «Малышка» загремела в почувствовавшей свободу тачке, съезжая по накренившемуся днищу.

Взрыв. Всё к чертовой матери.

Не зря Сандро говорил про поражающие факторы. Обычной бомбы тут было бы мало, здесь нужно сравнять с землей всё.

У Айзека зашевелились волосы на затылке, а на всем теле шерсть встала дыбом. Он грудью почувствовал висящее над головой напряжение, полное первобытной животной злобы.

Все пошли, а он нет. Айзек думал, что он нисколько не лучше Попса и Кенни, которые повернули обратно, вместе с Пантелеевым.

Как в кошмарах. Либо ты перестаешь быть мужчиной, либо умираешь. Айзек закрыл глаза.

Гортанные вопли, рычание, мельтешение тел и когтей. Фонтаны крови брызгали в разные стороны. Совсем скоро нос Айзека тронул терпкий запах, густой, как в мясном павильоне, на рынке, чуть свежее, разве что.

(идти по земле пропитанной кровью)

Женщины управились быстро. Они делали привычные движения, как роботы, без прежних оскалов, вообще без всякого выражения на лицах. «Солдаты» не сопротивлялись. Они шли, и получали удары, шли и падали в грязь, с перебитыми артериями.

Шли и умирали.

Айзек кинул взгляд на тележку с бомбой. Они порвут его в клочки, стоит только приблизиться, так может, существует критическое расстояние?

Костя, тот самый солдатик, хрипел и подергивал ногами. Из вскрытого горла толчками вытекала бордовая чернота. Костя, который не знает поражающих факторов ядерного оружия, и никогда уже не узнает. А вот и другие знакомые ребята, все те, кто поддерживал, те, кто верил. Все они втоптаны в грязь, уничтожены.

(сейчас еще можно можно)

Айзек выпрямился, пара шагов, и подошвы утопают в грязи. Перейти поле... А потом будет видно. Не надо много думать.

Он отер со лба пот, поглядел на тачку. Ни лямок, ни рюкзака какого-нибудь.

(сейчас еще можно вернуться я не предатель)

Айзек вспомнил, что чувствовал на концертах, вспомнил, сколько энергии отдавали ему все эти люди, вспомнил свое везение. Повернуться сейчас и уйти вслед за Сандро, значит, пустить все насмарку.

Если раньше на задворках сознания и плавала мысль, что Королева это нечто призрачное, эфемерное, то теперь пришло четкое осознание (тоже со стороны, как и многое в последнее время): Королева более чем реальна.

Айзек подхватил «малышку», крякнул. Тяжелая, дура, килограмм на сорок тянет, а кажется, что полтонны весит.

С каждым шагом Айзек все сильней и сильней увязал в размякшей почве, с каждым шагом таяла надежда.

***

Перед глазами плавали зеленовато-фиолетовые пятна, и в них расцветали белесые поганки, с желтым отливом. Дышать не могу, и вот пальцы нащупали твердое тонкое древко.

Потом я ткнул им наугад. Ткнул еще и еще.

Воздух проник в легкие, поганки сразу растворились, и показался потолок, с мерцающими огоньками.

В самой голове возник визг. Не в ушах, а в мозгу прямо. Каждая клеточка вибрировала и выла вместе с ним, и череп грозился треснуть и выплеснуть белесые брызги.

Я перекатился в сторону, зажимая карандаш в руке. Завитки и штрихи, прочерченные грифелем, светились золотом, по полу пошли трещины.

Щупальцы бились по полу, из раны хлестала волокнистая студенистая масса. Пол трескался, как весенний лед на речке. Я вскочил и сделал один шаг, другой, прыгнул и зацепился за трон. Краем глаза отметил, что рана на плече стала еще страшнее, расползлась, а из трещин поползла та же чернильная гадость. В ней плескались зеркальные осколки пола, мерцали как блики.

Трон тонул, а я глотнул напоследок воздуха и ушел вслед за ним.

***

- Чертовню придумал, тоже мне! - фыркнул Пантелеев. - У него что, правда крыша поехала? Эй, вы чего? Ребят...

Колонна возвращалась по трассе, пешком, в грузовики садиться не стали - по понятным причинам. Неизвестно, каким образом на них влияет Королева...

И вот теперь размышления Пантелеева (в том числе и вслух) оборвались. Он открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба, и глядел на то, как Рамис, как Коля-великан, который гнул лом голыми руками, как молчаливый Миша, как друзья Айзека - Попс и этот, в татуировках, что вечно в капюшоне прячется, - одновременно достали штык-ножи, тесаки, перочинные ножики. Некоторые достали вилки.

И разом направили острия туда.

Некоторые направили туда дула автоматов.

- Нет... Нет, вы чего! Эй! - он схватил Кенни и потряс. Тот кольнул себя прямо в мотню. Лезвие пропороло материю штанов и утонуло в паху.

Пантелеева затошнило.

Глаза Попса подернулись пленкой, из уголков глаз поползи слезы, руки дрожали и прыгали, но все-таки пересиливали хозяина.

Кенни протолкнул нож глубже. Пантелеев согнулся пополам, и в голове у него зазвучал приятный женский голос. Чуть приятнее, чем у автоответчика.

«я хочу тебя пожалуйста сделай это»

Пантелеев помотал головой и скинул автомат в сторону. Цевье на пару с прикладом обиженно тренькнули по асфальту, а Кенни, улыбаясь, повернул нож по часовой стрелке. В одну сторону, в другую.

Потом он впихнул штык нож в пах, еще дальше. Чавк-чавк. Темные архипелаги пятен побежали по штанам. Вытащил - брызнула темная, венозная кровь, плеснула на асфальт.

Потом, из прорехи в штанах Кенни выпал шарик. Твердый, упругий, вроде фрикадельки.

Фрикаделька с бордовой подливкой. И вот вторая - шмяк.

Пантелеев отбежал в сторону. Нож, у него был нож... Скорее избавиться! Замахнулся и швырнул нож так, что плечо отозвалось болью.

Метрах в двадцати от «войска» Пантелеев застыл, беспомощно всхлипывая.

Все, как один протыкают себя, с улыбками на лицах.

«сделай это ради меня я тебя хочу у тебя давно уже не было секса»

- Пошла прочь! - отмахнулся Пантелеев от чего-то. - Прочь, сука!

«проткни меня проткни»

Он побежал дальше, обшаривая на ходу карманы. Сзади неслись выстрелы, одиночные. Пантелеев знал: не по его душу. Отнюдь не по его.

Но он абсолютно нормальный, и собственные причиндалы трогать не собирается.

Каркнула ворона. Пантелев задыхался, труся по обочине. Может, и автомат зря выкинул, на него ведь эта хрень не действует. Надо бежать отсюда подальше...

«проткни меня прошу проткни»

Голос теперь стал тише, и уже не выедал черепушку изнутри.

«Сколько воронья в поле. Интересно, что они жрут?»

Одна каркнула и взмахнула крыльями, чуть не расцарапала когтями лицо Пантелееву. Он отбивался от нее рукой, той самой кистью, у которой не хватало мизинца.

- Пошла прочь, шваль! - здоровяк нелепо взмахнул руками и споткнулся. Упал кулем, зацепил щекой вывороченную ленту отбойника. В локте взорвался электричекий разряд, а вороны хрипло загоготали.

- Кыш! Пошли прочь!

Потом небо, и насмешливые облачка на нем заслонили черные крылья. Они мелькали, мелькали, Пантелеев кричал, и голодные вороны налетали на него, выцеливая когтями глаза.

«Интересно, что больнее - клювом или ножом», - думал Пантелеев, закрываясь от птиц той самой ладонью, с недостающим мизинцем.

Потом ему стало тепло и хорошо. Тело погрузилось в горячую ванну блаженства, а облачка плыли себе и плыли.

***

Я опускался все глубже и глубже. В руке по-прежнему карандаш, а легкие изнутри выжигала боль, как в том сне.

Слова, фразы, обрывки формул и уравнений. Фигуры, рисунки, воспоминания, картинки, образы людей, размытые тени зданий и улиц, смутные пейзажи. Все, что я когда либо читал, видел, слышал - все здесь. Это множество, помноженное на миллиарды таких же множеств, накопленных предками - это множество и есть чернильный океан, на дно которого я погружался.

Теперь уже щупальца не тянутся ко мне, и голоса Королевы внутри себя я не слышу. Я чувствую ее испуг, но не знаю, чем именно он вызван.

Она хотела проглотить меня целиком, но вдруг отплыла толчком, как это делают спруты, выпуская мне в лицо черную мерзость, пахнущую гнилыми листьями и разложившейся плотью. Это уже не Аня, и даже не ее подобие. Это каракатица, с огромным, угловато-бесформенным черепом и узкими прорезьми эбонитово-черных глаз.