Членами небольшого клуба Франклина стали, скорее, предприимчивые торговцы и ремесленники, а не представители социальной элиты (для джентльменов этой прослойки имелись более изысканные клубы). Поначалу члены клуба собирались в местной таверне вечерами по пятницам, но вскоре они смогли арендовать помещение для этих целей. Там они обсуждали актуальные вопросы, дискутировали на философские темы, придумывали планы самосовершенствования и формировали сеть для продвижения по карьерной лестнице.
Предприятие было типичным для Франклина, которому, казалось, всегда нравилось организовывать содружества и ассоциации для взаимной пользы. Помимо этого, оно было типично американским. По мере развития среднего класса торговцев те, кто входил в эту категорию людей, пытались найти баланс между индивидуализмом и склонностью к организации сообществ, лож, ассоциаций и прочего. Франклин воплотил в жизнь этот ротарианский[24] порыв и даже спустя более чем два столетия остался его символом.
С самого начала Хунта Франклина насчитывала двенадцать молодых людей, среди которых были его молодой партнер Хью Мередит; Джордж Вебб, умный, но неосмотрительный студент, беглец из Оксфорда, который также состоял в ученичестве у Кеймера; Томас Годфри, стекольных дел мастер и математик-любитель; Джозеф Брейнтналл, писец и любитель поэзии; Роберт Грейс, щедрый любитель каламбуров, унаследовавший немалую сумму денег, и Уильям Коулмен, торговый служащий с ясным умом и добрым сердцем. Его моральные принципы были чрезвычайно строги. Позже он стал известным купцом.
Помимо прелести приятного общения, члены Хунты часто бывали полезны друг другу как в личном, так и в профессиональном плане. Годфри столовался в типографии у Франклина, а готовила для них его жена. Брейнтналл был тем, кто обеспечил заказ на печать от квакеров. А Грейс и Коулмен спонсировали Франклина, когда он разорвал отношения с Мередитом.
На встречах Хунты Франклин задавал серьезный тон. Член клуба должен был встать, положить руку на грудь и верно ответить на четыре вопроса: «Есть ли в настоящее время человек в клубе, к которому вы не питаете уважения? Любите ли вы всех людей, вне зависимости от религиозной принадлежности и профессии? Считаете ли вы, что людей нужно наказывать за их взгляды или вероисповедание? Любите ли вы правду и стремление к ней ради правды как таковой?»
Франклин беспокоился, что любовь к дискуссиям и желание произвести впечатление делают его склонным к «пустым разговорам, баловству и шуточкам, которые показывали меня как человека, подходящего для праздных компаний». Он понимал, что знание «можно получить посредством ушей, а не языка». Поэтому в Хунте он учился молчать или быть немногословным в диалоге.
Прием, который он развил в Бостоне во время шуточных дискуссий с Джоном Коллинсом, а затем и с Кеймером, состоял в том, чтобы выводить свою точку зрения посредством ненавязчивых сократических вопросов. Этот метод стал предпочтителен для собраний Хунты. Обсуждения должны были проводиться «без любви к диспутам или стремления к победе». Франклин учил друзей доказывать свою правоту с помощью предположений и вопросов и испытывать (или хотя бы изображать, будто испытываешь) наивное любопытство, чтобы избежать противоречий, которые могли обидеть людей. «Любое выражение безапелляционности в мнении или прямое противоречие, – вспоминал он, – были запрещены под страхом небольших денежных штрафов». Этого стиля обсуждения он будет придерживаться на Конституционном конвенте шестьдесят лет спустя.
В остроумной газетной статье под названием «О разговоре», которую Франклин написал вскоре после возникновения Хунты, он подчеркивал, как важно считаться с мнением других или, по меньшей мере, создавать видимость этого. В противном случае даже самые умные комментарии будут «вызывать зависть и отвращение». Его советы о том, как завоевывать друзей и внимание влиятельных людей, читаются, будто ранний курс Дэйла Карнеги: «Чтобы завоевать сердца людей, не соперничайте с ними, а восхищайтесь. Дайте им возможность показать свою квалификацию, и когда вы удовлетворите их тщеславие, они в свою очередь похвалят вас, и ваше общество будет им приятней других… Так уж устроен тщеславный род человеческий, что если прислушиваться к словам других, вы наверняка скорее расположите их к себе, чем если станете красноречиво говорить о себе»{69}.
Франклин пошел дальше и записал самые распространенные в разговоре оплошности, «которые вызывают неприязнь». Самой серьезной из них была «чрезмерная разговорчивость… которая неизменно возбуждает сопротивление». Единственное, что забавляло его в людях этого сорта, так это когда встречались двое таких: «Досада, которую оба они ощущают, читается в их взглядах и жестах; вы увидите, как они зевают, пялятся друг на друга, перебивают на каждом шагу, ожидая с крайним нетерпением, когда собеседник закашляется или приостановится и они смогут вставить словечко».
Остальные оплошности в списке излагались в следующей последовательности: незаинтересованный вид, слишком частые отсылки к собственной жизни, выведывание личных тайн («непростительная грубость»), изложение длинных и бессмысленных историй («пожилые люди чаще всего совершают эту ошибку, которая служит основной причиной, по которой их компании так часто избегают»), открытое противоречие, дискуссия или брань по поводу различных вопросов, допустимые только в небольших разумных дозах («это как соль, небольшое ее количество в некоторых случаях украшает блюдо, но, бросив пригоршню, все испортишь»), распространение скандалов (хотя позже он напишет легкомысленную защитную речь о сплетнях).
Чем старше становился Франклин, тем больше он учился (за несколькими ощутимыми промахами) следовать собственным советам. Он мудро использовал навык молчать, применял косвенный способ убеждения и во время споров притворялся скромным и наивным. «Когда собеседник высказывал утверждение, которое я считал ошибочным, я лишал себя удовольствия возражать ему». Вместо этого он отчасти соглашался и высказывал свое мнение, только окольными путями. «За прошедшие пятьдесят лет никто никогда не услышал от меня ни одного категоричного заявления, – вспоминал он в автобиографии. Бархатный и мягкий пассивный продуманный спор одним покажется мудрым, другим – вкрадчивым и манипулятивным, но почти никому – провокационным. Этот метод также станет, с отсылкой к Франклину, основным в современных руководствах по менеджменту и книгах по саморазвитию.
Будучи самым младшим членом Хунты, Франклин благодаря своей интеллектуальной харизме и обаянию в разговоре стал не только основателем клуба, но и его движущей силой. Темы для обсуждений варьировались от социальных до научных и метафизических. Большинство из них были серьезными, некоторые – необычными, но все вызывали интерес. Способствует ли большему процветанию Америки въезд работников, связанных контрактом? Что делает написанную статью хорошей? Что считается счастьем? Что такое мудрость? Есть ли разница между знанием и благоразумием? Если верховная власть лишит гражданина его прав, позволительно ли ему оказывать сопротивление?..
Вдобавок Франклин составил пособие, где перечислял возможности, которыми обладал каждый член клуба, желавший предложить новую тему. Всего их оказалось двадцать четыре. Действенный практицизм, присущий подходу Франклина, демонстрируют такие отрывки:
1.-Нашли ли вы в произведении автора, которого читали последним, что-нибудь выдающееся или подходящее для обсуждения в Хунте?…
2.-Какую историю, годную для обсуждения, вы недавно слышали?
3.-Приходит ли вам на ум горожанин, который недавно потерпел фиаско в своем деле, и что вы слышали о причинах этого?
4.-Слышали ли вы недавно о ком-нибудь преуспевающем и что это значит?
5.-Слышали ли вы недавно, каким образом любой ныне богатый человек в нашей стране или еще где-либо добился своего состояния?
