Однако самое большое счастье он испытал, когда наконец разглядел берега Америки. «Мои глаза, – писал он, – затуманились, переполненные слезами радости». Глубже осознавая значимость общества, обдумывая свои научные интересы и правила практической жизни, Франклин был готов обустраиваться и добиваться успеха в городе, который более, чем Бостон или Лондон, он теперь чувствовал своим настоящим домом{63}.

Франклин стал самым настоящим лавочником: умным, обаятельным, проницательным в вопросах человеческой природы и при этом страстно стремившимся преуспеть. Он превратился, как сам говорил, в «эксперта по продажам», когда вскоре после возвращения в Филадельфию в конце 1726 года они с Денхамом открыли магазин на Уотер-стрит. Наставник Денхам заменил целеустремленному двадцатилетнему юноше родителей. «Мы жили и столовались вместе; он вел себя со мной как отец, искренне переживая за меня. Я уважал и любил его»{64}.

Но мечты Франклина о том, чтобы стать преуспевающим торговцем, не сбылись: через несколько месяцев Денхам заболел и вскоре умер. В устном завещании он простил Франклину десять фунтов, которые тот по-прежнему был должен за свое путешествие через океан, но не оставил ему бизнес, который они построили. Не имея ни денег, ни особых перспектив, Франклин поступился самолюбием и принял предложение от эксцентричного Кеймера вернуться в его типографию, на этот раз в качестве управляющего{65}.

Поскольку в Америке не было производства литейных форм, Франклин изобрел свою собственную, используя литеры Кеймера для того, чтобы отлить матрицы из свинца. Таким образом, он стал первым в Америке, кто изготовил отливную форму. Один из наиболее популярных современных типографских шрифтов, известных под названием Franklin Gothic, который часто используют для газетных заголовков, был назван в честь него в 1902 году.

Когда Кеймер начал злоупотреблять своей властью, Франклин, ненавидевший деспотизм, вспыхнул, как порох. Однажды под окнами типографии раздался шум, и Франклин высунул голову из окна, чтобы посмотреть, в чем дело. Кеймер, находившийся на улице, крикнул, чтобы тот занимался своим делом. Публичный упрек был унизителен, и Франклин немедленно уволился. Но спустя несколько дней Кеймер пришел к нему, умоляя Франклина вернуться, и тот внял мольбе. Они нуждались друг в друге, во всяком случае пока.

Кеймер добился права на издание нового выпуска бумажных денег для правительства Нью-Джерси, и только Франклин обладал навыками, необходимыми для должного исполнения заказа. Чтобы сделать купюры витиеватыми и сложными для подделки, он придумал гравировальные доски. После чего Кеймер и Франклин вместе отправились в Берлингтон. И снова именно Франклин, целеустремленный и остроумный в беседе, особенно выделявшийся на фоне неряшливого начальника, стал другом высокопоставленных лиц. «Мой образ мышления, более натренированный чтением, нежели у Кеймера, как я полагаю, делал общение со мной более ценным. Они приглашали меня к себе, представляли меня своим друзьям и оказывали мне почтение»{66}.

Отношениям с Кеймером не суждено было длиться долго. Франклин, отличавшийся постоянным упорством и горячностью, осознал, что его используют. Кеймер платил ему за то, чтобы он обучил четыре «дешевые руки» – рабочих в типографии, и намеревался уволить его, как только они овладеют необходимыми знаниями. Франклин, в свою очередь, решил использовать Кеймера. Он и один из обладателей вышеупомянутых «рук» Хью Мередит разработали секретный план по открытию типографии-конкурента, который должен был спонсировать отец Мередита сразу после того, как закончится период подневольного труда. Хоть этот план и не был лживым, он не очень-то согласовывался с возвышенной клятвой Франклина «стараться быть искренним в каждом слове и действии».

Тридцатилетний Мередит любил читать, но также любил и выпить. Его отец, уэльский фермер, почувствовал расположение к Франклину особенно благодаря тому, что тот убедил его сына воздержаться (хотя бы временно) от алкоголя. Он согласился выделить необходимые средства (двести фунтов) двоим молодым людям, чтобы они смогли учредить компанию. Франклин должен был сделать вложением свой собственный талант. Они заказали в Лондоне оборудование[23], которое получили в начале 1728 года, вскоре после завершения работы в Нью-Джерси. В это же время истек договор об ученичестве Мередита.

Новоиспеченные партнеры распрощались с незадачливым Кеймером, арендовали дом на Маркет-стрит, открыли типографию и вскоре обслужили своего первого клиента, фермера, направленного к ним другом. «Пять шиллингов этого крестьянина были первыми плодами нашего труда и, подоспев так вовремя, принесли мне больше радости, чем все кроны, которые я заработал с тех пор».

Их бизнес вскоре стал очень успешен благодаря усердию Франклина. Когда их наняла группа квакеров, чтобы напечатать сто семьдесят восемь страниц их истории (оставшуюся часть печатал Кеймер), каждый вечер Франклин не уходил из типографии, пока не завершал четырехполосный лист. Часто задерживался в мастерской после одиннадцати. Однажды, как раз когда заканчивал лист, набранный за день, форма упала и сломалась; Франклин остался на рабочем месте на ночь, чтобы переделать ее. «Такое трудолюбие тут же заметили наши соседи, и, следовательно, люди вскоре прониклись к нам уважением и доверием», – отметил Франклин. Один из ведущих торговцев города сказал членам своего клуба: «Трудолюбие этого Франклина просто неслыханно; когда я возвращаюсь домой из клуба, то вижу его все еще за работой; и прежде чем проснулись его соседи, он снова на рабочем месте».

Франклин стал апостолом трудолюбия – и, что не менее важно, не только казался, но и был им. Даже добившись успеха, он устраивал целое шоу, самостоятельно перетаскивая груды бумаги, приобретенной на той же улице, к себе в типографию. Он специально никого не нанимал{67}.

Мередит, напротив, был далеко не трудолюбив, к тому же он снова пристрастился к алкоголю. Вдобавок в оплату оборудования его отец внес только половину обещанной суммы, что повлекло за собой письма от поставщиков с угрозами. Франклин нашел двух товарищей, готовых его профинансировать, но только при условии, что он прекратит работу с Мередитом. К счастью, Мередит осознал, что для него лучше вернуться к фермерству. Все закончилось хорошо: Мередит позволил Франклину выкупить свою долю, отправился в Каролину, а позднее присылал оттуда письма с описанием сельской местности, которые Франклин опубликовал.

Итак, Франклин наконец-то открыл собственную типографию. А главное, теперь у него была профессия. Печатное дело и родственные занятия – издатель, писатель, редактор газеты, почтмейстер – начали казаться не просто работой, но призванием, приносившим как положение в обществе, так и радость. За свою долгую жизнь он испробует множество других профессий: ученого, политика, государственного деятеля, дипломата. Но впредь он всегда характеризовал себя так, как шестьдесят лет спустя написал в начале своего завещания: «Я, Бенджамин Франклин из Филадельфии, печатник…»{68}.

Франклин был превосходным сетевым работником. Ему нравилось соединять гражданскую и общественную жизнь с предпринимательством. Этот подход он продемонстрировал, основав осенью 1727 года, вскоре после возвращения в Филадельфию, клуб молодых деловых людей. Все знали его как Клуб кожаных фартуков (Leather Apron Club) или как Хунту.