— Прошвырнемся по магазинам? — предложила Нина.

— Нет, надоело под конвоем ходить.

— Это я-то конвой?

— А то нет? Поначалу чуть руки не вывихнули.

— Ну, смотри, а я прошвырнусь.

Поднимаясь по трапу, Василий увидел, как Африкан Салютович что-то жарко шепчет на ухо Антошкину. Антошкин согласно закивал своей рыжей головой.

Спустя два часа туристы вновь устремились в город. На этот раз по магазинам. И случилось так, что Нина Фугасова отстала от группы. Засмотрелась на витрину с жемчугами и алмазами, хватилась — никого нет. Постояла, подумала — повернуть назад? Глупо. Когда ей еще доведется увидеть такие роскошные магазины? Как этот, например. С люстрами. Нина зажмурилась, чувствуя, что начинает выпадать в осадок. Когда открыла глаза, то увидела, что двери магазина распахнулись и царственным жестом пресимпатичный грек приглашает ее зайти вовнутрь.

— Прошу, мадам. Рад вас видеть, — на чисто русском языке поприветствовал ее красавец-грек.

— Я только посмотреть, можно? — И Нина переступила порог.

— Сочту за честь, мадам.

Нина прекрасно понимала, что взвизгивать от восторга и со стоном заламывать руки при виде заграничного барахла крайне неприлично. Но барахло было таким красивым, что Нина с дрожью в голосе сказала:

— Офонареть можно!

— Почему же нельзя? — воскликнул красавец. — Будут и фонари. Вам хрустальные или что-нибудь поинтимнее?

— Электрический, с батарейками, — сказала Нина.

— У мадам очень тонкий юмор. Извините, не держим.

— А жаль, — искренне огорчилась Нина. И тут ее взгляд зацепился за сногсшибательную люстру с подвесками — ну точь-в-точь как у режиссера Криволупова. А главное, она смотрелась в сто раз скромнее, чем ее расфранченные подруги.

— Интересно, сколько может стоить такая люстра? — почти равнодушно спросила Нина.

— Эта? — небрежно поинтересовался продавец и, выудив из-под прилавка раздвижную лесенку, в пять секунд снял люстру, как елочную игрушку. Она хрустально тренькнула подвесками и — о, чудо! — вспыхнула в руках грека электрическими огнями. Люстра сияла, играла, завораживала.

«Да неужели я окривела? — изумилась Нина. — Сравнила красавицу с криволуповским набалдашником».

— Неплохо смотрится, — вслух сказала она. — Но вы не назвали цену.

— Не в цене дело. Мадам, могу ли я рассчитывать на вашу откровенность?

— Это в каком смысле? — насторожилась Фугасова, сразу вспомнив, что она находится в капиталистической стране.

— Нет-нет, не волнуйтесь, ракетных установок мы касаться не будем. Я бы хотел поговорить на глубоко личные темы.

Нина почувствовала, что ее гэдээровская сумочка медленно, но верно стала наливаться свинцом. Еще немного, и она будет, как гиря.

— Продолжайте, — вежливо попросила Нина.

— Скажите, мадам, вы знакомы с Гвидоновым?

Сумочка полегчала.

— С Васей? Конечно, знакома. Да его весь теплоход знает. Он ведь у нас миллионный пассажир.

— Вот как! Это интересно. Вы с ним из одного города?

— Да.

— И, простите, вы всегда с ним так неразлучны, как сегодня?

Нина задумалась. Она ведь не могла сказать продавцу, что выполняла общественное поручение товарища Хохлаткиной.

— Ну-ну, не смущайтесь, мадам, — по-своему истолковав паузу, поторопил с ответом красивый продавец.

— Почти всегда, — легко соврала Нина.

— Как говорится, вопросов больше нет. Но должен огорчить вас, мадам. Люстра, которая вам так понравилась, к сожалению, с крупным дефектом.

— Я не вижу никакого дефекта.

— Тем не менее это так, — вздохнул продавец. — А по нашим правилам за бракованные изделия мы берем самую минимальную цену. Скажем, пять долларов, мадам. Устраивает?

— Пять? — не сдержала радостной улыбки Нина, предполагавшая, что за покупку придется отдать все тридцать долларов. Гэдээровская сумочка легко распахнулась и на прилавке появилась требуемая сумма. — Скажите, а какой дефект у люстры?

— Я не специалист, мадам, но, думаю, внутренний.

— А по виду не скажешь. Заворачивайте!

— У нас так не принято. Я упакую люстру, выпишу вам чек, ну и… — продавец пощелкал пальцами, — чтобы не было недоразумений на теплоходе, мой помощник — эй, Николай! — доставит покупку, куда вы укажете.

Когда Нина в сопровождении здоровенного амбала появилась у теплохода, на палубе, говоря по-новомодному, поднялся шорох. Шорох превратился в базар, когда Нина похвастала покупкой. После «охов» и «ахов» последовал резонный вопрос: «Почем?».

— Пять долларов, — бесхитростно ответила Нина и наиболее любопытным предъявила чек. Чек пошел по рукам: его разглядывали в очках и без очков, небрежно и как фальшивую банкноту, а кто-то со тщанием и обнюхивал.

— Что-то тут не так, — глубокомысленно произнесла Хохлаткина и вскользь поинтересовалась: — А ты, Нина, запомнила, где этот магазин находится?

— Конечно, я сейчас план нарисую. Значит, похиляете от порта направо… А продавец симпатяга и лопочет по-русски, как мы.

Палуба опустела. Спустя четверть часа, воровато озираясь, на берег сошел рыжий Антошкин, а следом настроенные весьма решительно — Хохлаткина и доцент Волобуев.

— Я одну люстру дочке куплю, — не таясь, делится планами доцент, — а другую…

Кому предназначалась другая люстра Нина не услышала, голос заглушил чей-то неровный топот и голос без малейшего оттенка дружелюбия. Голос потребовал информацию:

— Где этот рядовой необученный?

— Кто?

— Антошкин.

— Африкан Салютович, он ушел в город, — сказала Нина.

— Да как он, каналья, мог уйти в город, если мы договорились встретиться?! Скажи, как?

— Не знаю, — чистосердечно ответила Фугасова.

— Тогда я пойду один, — решительно объявил староста и, капризно скривив губы, посетовал: — Необученный… Что с него взять?

Громыхая сандалиями, Африкан Салютович исчез. Нина прошлась по пустой палубе, а потом спустилась в каюту. Вроде бы поваляться отдохнуть, а на самом деле, чтобы в тиши еще раз посмотреть на люстру и попытаться найти злополучный дефект. Но едва она распахнула створки коробки, раздался стук.

— Нина, ты здесь? — Голос принадлежал Хохлаткиной.

— Войдите!

— Нина, немедленно зайди в штаб! — И уточнила: — К Гвидонову.

В штабе расположились Хохлаткина, Волобуев и сам хозяин каюты Василий Гвидонов. У руководителя группы и доцента лица были такими кислыми словно, они только что нажевались теперешнего апорта. Хохлаткина пальцами рассыпала дробь по столу.

— Нина, — спросила она, — где ты купила люстру?

— В магазине?

— В каком?

— Я ведь нарисовала. И продавца легко узнать: красивый и по-нашему шпарит.

— Никаких красивых, которые шпарят по-нашему, — веско объявила Хохлаткина, — мы на твоей улице не нашли.

Нина Фугасова искренне удивилась:

— Вы хотите сказать, что я вам лапшу на уши навесила?

На секунду воцарилась пауза. Хохлаткина вопросительно посмотрела на доцента. Доцент перевел:

— Нина хотела сказать, что она нас не обманывала. Так?

Нина кивком головы подтвердила: так. Хохлаткина пристально посмотрела на Фугасову и с четкостью метронома проговорила:

— Продавец, похожий на замухрышку и ни бельмеса не понимающий по-русски, за пять долларов предложил нам с Олегом Владимировичем одну подвеску от люстры. А вся люстра стоит триста долларов.

— Иди ты!

— Да, милая моя, триста долларов. Что ты теперь скажешь?

Нина поднялась с диванчика и, подбоченясь, укрепила кулачок на талии.

— Что я скажу? Фигня! Чек видели? Еще раз посмотрите и умойтесь. Адью! — и она вышла из каюты.

Гвидонов одобрительно хохотнул:

— Молодец, Нинка!

— Ты-то чему радуешься? — повернулась в его сторону Хохлаткина и вздохнула: — Ну и группка подобралась! Дома и не расхлебаешь. С одной стороны княжеский внучек, с другой — проныра.

— Почему проныра? — заступился Гвидонов. — Втрескался мужик и преподнес подарочек.

— За подарки платить надо. Вот что, Гвидонов: завтра утром ни ты, ни Фугасова в город не пойдете. А в обед, слава богу, в Африку поплывем. Пойдемте, Олег Владимирович.