— Боже мой! — воскликнула она. — Да у вас пес!

— Он загрызет Булстрода, — сообщило дитя, приостановив отвратительное рисование пальцем.

— О, — неосторожно улыбнулась я, взглянув на неподвижную груду шерсти, имя которой Брайан, — об этом не беспокойтесь. Он у нас практически мертв.

Дети, как все мы знаем, очень интересуются смертью, и Элисон не стала исключением: она тут же подошла к Брайану и ткнула его ногой. Ее мать с ужасом взирала на происходящее. Брайан, которому подобное обращение, видимо, оказалось не в диковинку, открыл глаза и заскулил, отчего остолбеневшая от ужаса дама издала новый крик, схватилась за темно-синюю грудь и попятилась в сад.

— Он не мертвый, — разочарованно протянуло дитя.

— Это всего лишь метафора, — сказала я, подавив желание, в свою очередь, пнуть девчонку грязной босой ногой, и обратилась к мамаше, жавшейся у кухонной двери: — Я просто пошутила.

Пожав плечами, я нечаянно уронила торт, разломившийся на три куска. Пенелопа Уэбб приняла оскорбленный вид, хотя из глаз не исчез смертельный страх по поводу собаки, а Брайан осуществил показательное поползновение к общению: выполз на брюхе из своей коробки и обнюхал торт, правда, есть не стал, лишь немного сдвинул с места куски.

— О Господи! — сказала я. — Извините, пожалуйста.

— Терпеть не могу собак, — взвизгнула гостья, пятясь. За ее спиной я заметила большое белое животное, очень пушистое, жующее траву на моей цветочной клумбе.

— О, — обрадовалась я возможности сменить тему. — Это и есть Булстрод? Он просто пре…

Тут разверзся настоящий ад.

Дитя, унаследовавшее многие качества родительницы, издало оглушительный вопль и порысило подбирать удивленного кролика. Очутившись на руках хозяйки, Булстрод замер с самым идиотским видом, на которое способно живое существо с остатками зелени, налипшими вокруг подергивающегося носа.

— Скорее, скорее, Элисон, — торопила мать. — Унеси его домой. Скорее, пока пес не схватил…

— Вам совершенно не нужно волноваться насчет Брайана, — сказала я. — У него начисто отсутствуют любые инстинкты, и в первую очередь — охотничьи.

Пока я говорила, Брайан поднял голову, прервав обнюхивание остатков торта, превосходно сыграл преувеличенное внимание, словно актер в рекламе бульонных кубиков, опрометью кинулся в дверь мимо Пенелопы Уэбб, с грацией русской борзой подпрыгнул на уровень плеч Элисон и толкнул Булстрода лапами, прежде чем приземлиться на все четыре. Дитя рухнуло ничком, и я увидела, что кролик, в которого девчонка вцепилась как в добычу, превратился буквально в белый блин под ее весом. Морда бедняги раздулась так, что, казалось, вот-вот лопнет, глаза почти вышли из орбит. Оживший Брайан едва сдерживал нетерпение, с надеждой виляя хвостом и просительно переминаясь с лапы на лапу.

— Ты раздавишь его насмерть, если сейчас же не отпустишь, — крикнула я, отшвыривая топор и Роландсона и бросаясь на выручку Булстроду. Но, едва выбежав на дорожку, я вспомнила, что не обута, а гравий попался острый.

— Вот дерьмо! — вскрикнула я, ощутив, как что-то острое глубоко вонзилось мне в палец. — Ну дерьмо, вот дрянь!

Пенелопа Уэбб побагровела.

— Элисон, — ледяным тоном сказала она. — Отнеси Булстрода домой. Немедленно.

Даже дитя поняло, что мать не шутит, и послушалось, протиснувшись сквозь отверстие в изгороди, образованное двумя болтающимися планками. Кролик как ни в чем не бывало высунул морду над плечом хозяйки, которая тащилась прочь с перемазанными землей руками, в испачканной футболке и сбившихся кроссовках.

Брайан потрусил за ними, но тут его, видимо, охватило смущение: он вдруг остановился, обмяк, вновь опустил голову, сгорбился — осанка существа, потерпевшего очередное поражение — и поплелся на свой скорбный одр в углу кухни. Пенелопа Уэбб и я с опаской наблюдали, как пес прошел среди разбросанных кусков торта и улегся на одеяле.

Нога так болела, что разговор я продолжала в телеграфном стиле.

— Ничего страшного, — сказала я сквозь стиснутые зубы. — Извините, если Брайан вас напугал. Я просто в шоке — он никогда раньше не делал ничего подобного, никогда!

Пенелопа немного расслабилась:

— А давно он у вас?

— Неделю, — ответила я, не подумав.

Пенелопа, подобравшись, начала по стеночке двигаться к дыре в изгороди, говоря на ходу:

— Надеюсь, вы будете держать его на своем участке, потому что если он проберется к нам… — Ее передернуло. — Лучше вам принять меры, чтобы не пробрался.

Больная нога и ощущение явной несправедливости заставили меня ответить менее дружелюбно:

— Если не будете распускать своего кролика, проблем не возникнет.

— Наш кролик, — с достоинством начала Пенелопа, наполовину протиснувшись в дыру в заборе, — никому не доставляет проблем. Подобного не случалось, когда здесь жили Гибсоны. В Лондоне люди не должны держать собак!

— А как насчет мерзких кроликов? — заорала я, делая прыжок в сторону дыры, в которую, как сказочная Алиса, успела протиснуться визитерша. — Их что, нормально в городе держать? Собаки по крайней мере отпугивают чужих, охраняют дом, а кролики только размножаться умеют!

Планки сомкнулись на месте бывшей дыры, и голос Пенелопы Уэбб, очутившейся в безопасности, заметно окреп:

— Если у нас будут хоть какие-то неприятности, если ваша собака снова нападет, я заявлю в полицию, и ее уничтожат!

— А если ваш Булстрод съест хоть одну травинку на моем участке, я… я… — Я огляделась в поисках подходящей кары, на глаза попался Роландсон и валявшийся рядом топор, и я нашлась: — То я отрублю ему голову!

Звук захлопнутой двери возвестил, что Пенелопа вне пределов моей досягаемости. Доковыляв до кухонной лестницы, я присела, чтобы осмотреть рану. Ступня выглядела ужасно: грязная, кровоточащая, залепленная грязью и уже нарывающая. Слезы катились по щекам, пока я сидела на крыльце, баюкая больную ногу, осторожно поглаживая ее и чувствуя себя совершенно разбитой. Я просидела там довольно долго, рыдая бурно, тяжело, трясясь всем телом, не имея сил остановиться. Я, наверное, выплакивалась сразу за все и решила себе не мешать.

В «Лэсси, вернись домой» собака бочком подошла бы к владелице, дружески тронув лапой за локоть, сочувственно поскуливая, и вылизала бы рану. Владелица погладила бы ее шелковистые ушки, приговаривая: «О, Лэсси, ты — мое единственное утешение», и смело утерла слезы, готовая к новой схватке с жизнью, вдохновленная поддержкой преданного друга отряда собачьих.

Брайан лишь попукивал в полукоматозном состоянии, всякий раз сворачиваясь калачиком, чтобы вылизать анус, валяясь форменным дышащим куском имбирного печенья «Кооп». Вот вам и еще один миф о собаках… С другой стороны, все не так плохо: Бог знает чем пес наградил бы меня через слюну, окажись правдой легенда о собачьей преданности. Мысль заставила меня улыбнуться сквозь слезы, а затем рассмеяться. Как же я дошла до жизни такой, чтобы кричать через палисадник лозунги в защиту собак? Особенно в защиту этого бесчувственного полудохлеца? Да еще о пользе собак в городе! Неужели я в самом деле такое сказала? Сторожевая собака — это Брайан-то! Представляю, какой прием он окажет ночному взломщику. «Заходи, — скажет пес, — только тихо, мне еще до утра коматозить. Хозяйка спит наверху. Если решишь ее изнасиловать, постарайся не очень шуметь. Кстати, ее единственная драгоценность хранится в голубом горшочке на каминной полке. Хр-р-р, хр-р-р, хр-р-р…»

Однако вечером мой рассказ вызвал взрыв смеха, когда мы всей компанией сидели у Лидии на ковре.

— Позор, — упрекнула практичная Джо, — разве можно с самого начала неправильно строить отношения с соседями? Помощь не бывает лишней, когда живешь самостоятельно.

— Нет уж, я, пожалуй, буду держаться подальше от таких людей.

— Все равно, — сказала Лидия, — порой соседи бывают полезны: принять бандероль, присмотреть за Рейчел в экстренных случаях и тому подобное.

— Я поняла, — сказала я, — но, если честно, дамочка не в моем вкусе…