– Я?! Я тебя?! – орка задохнулась от возмущения, застучала кулаком по земле. – Я не боюсь поганых эльфов. Подходи себе, все равно не поймаешь!

– А я и не буду тебя ловить, – сам того не заметив, Нарендил уже разговаривал с ней как со своенравным ребенком, а не как с хитрой и коварной дочерью тьмы. Впрочем, орка и вправду выглядела очень юной – не всякий с ходу угадает возраст птицы, зверя и орка, но эта была совсем девчонка, и только злость и самонадеянность делали ее старше. – Еще одежду об тебя запачкаешь. Ты же вся перемазана. (Орка быстро оглядела себя, но ничего не ответила). Скажи мне, орка, зачем ты натиралась этим порошком?

– Ты следил за мной!.. – орка схватила камень.

– Я не следил за тобой, а увидел нечаянно. Но я не понял, зачем.

– Это и не твое дело, эльфийское отродье.

– Отчего не мое? Я знаю о чарах не меньше любого орка.

Но такое колдовство вижу в первый раз.

Неожиданно орка рассмеялась.

– Ха, правду я сказала, что ты тупой и грязный! Ты даже не знаешь, как очищаются! Вы, эльфы, так и ходите год за годом все в навозе!

– Так, значит, ты мылась?! – Нарендил не смог скрыть удивления: орков он повидал, и в бою, и пленных, но скорее встретишь серую кошку королевы Берутиэль, чем орка, возжелавшего быть чистым.

– Я очищалась, – важно сказала орка. – Зола из костра сжигает все, кроме тела. Вода уносит золу. Теперь у меня нет ни следов, ни запаха. Я сгорела в том костре. Остался только дым. А на дым никто не охотится.

Пока орка говорила все это, она в упор и с торжеством смотрела на Нарендила. И он разглядел ее глаза – раскосые, затененные косматыми волосами, но большие и широко открытые, не щелочками, как ему сперва показалось. И не темные, а зеленые, – не эльфийской яркой зеленью, белесые, цвета лишайника на старом стволе или сосновой хвои, со зрачками крошечными, как черные звезды. Настоящие глаза Проклятой – не кэлвар, но нечто подобное кэлвар… Когда она сказала про запах, Нарендил вспомнил, что орки обладают звериным нюхом, вспомнил, как эти твари тянут носами, ожидая нападения или готовясь напасть. Значит, она отмывалась, чтобы ее не учуяли, только и всего. Но смывать запах в горном ручье, который леденит кровь и вертит камушки под ногами, – на это можно решиться в еще большей опасности…

– А кто охотится на тебя? – спросил он.

– Вонючий Магорх и его паршивые холопы, – орка снова оскалилась. – Магорх пришел из Мордора, и они его боятся. Он падаль. Зря вы не убили его на равнине… Ты хочешь убить его? Он убил много ваших, – в лице ее изобразилось особое равнодушие, какое у хитрых животных означает тайный умысел. – А многих мучил по-всякому…

– Нет, я не убью его.

– Э! Ты тоже падаль. Что и взять с поганого эльфа?!

– Зачем ты этому… Магорху? Зачем он тебя ловит?

Орка сплюнула в источник.

– Сам догадайся, тупой эльф!

– Он… хочет тебя съесть? – с запинкой выговорил Нарендил. Подобное лиходейство было вполне в духе орков, но она опять рассмеялась, хоть и не так весело.

– Ну и дурак ты, эльф, – в подтверждение его дурости она звонко постучала камнем по камню. – А может, и не дурак. Магорх, он и сожрет потом… Но он меня не поймает! В жизнь свою вонючую он меня не поймает! – с такой яростью она это прошипела, что снова стала похожа на дикую рысь. – Этот кусок навоза не вылезет из своей вонючей ямы, пока в небе огонь. Он поганый трус.

Положив левую руку на глаза и глядя сквозь пальцы, орка показала правой на восточный горизонт. Солнце уже вышло из-за вершин, тени вытянулись на уклоне, и воздух потеплел.

– Я думал, что все орки боятся солнца, – медленно проговорил эльф, наблюдая, как она морщится от яркого света. – Почему ты не боишься?

– А почему я должна бояться? – с вызовом спросила она. Ладонью вытерла слезы. – Пусть тупые боятся. Огонь, понятно, большой, и жара много, и глаза ест. Но он далеко и сюда не придет?! – Она ухмыльнулась и добавила что-то на своем наречии – будто две строчки из песенки.

– Что ты сказала? Я не понял.

– Эх ты, убогий эльф. У нас говорят… – задумалась, ища слова, – …говорят так: «Лучше большой пожар в пяти милях от тебя, чем маленький огонь под задом у тебя».

Нарендил улыбнулся изречению неведомого оркского мудреца и снова спросил:

– Где это ты так хорошо выучила Всеобщий язык?

– На войне, конечно. Где еще можно выучиться Всеорчему языку?

– Ты была на войне?!

Орка насупилась.

– Хватит тебе спрашивать, хитрый эльф. Кто много знает, того много бьют. – Она подобрала с земли узелок с остатками золы и сунула за пазуху – Нарендил опять заметил белый амулет и золотой блеск на нем, но так и не понял, что это.

– Куда ты пойдешь теперь?

– Я говорю тебе, кончай спрашивать! Спрячусь так, что тебе не найти! Наворую еды в деревне, пока навозники спят…

– Зачем же тебе воровать? – удивился эльф.

Орка уже уходила, но от такого вопроса остановилась и взглянула на Нарендила через плечо своими неразумными глазами.

– Затем что жрать хочется, ты, каменная башка! Я без еды подохну! Понял?

Значит, другие орки не дают ей пищи. Неужели и вправду все они ее враги? Орка меж тем сочла разговор оконченным и рысцой побежала восвояси.

– Стой! – негромко крикнул он, но она даже не оглянулась и перешла на бег. – Да стой же! Мясо есть будешь?

Тут она встала как вкопанная. Всем в отряде полагалось всегда брать с собой кинжал, фляжку и мешочек с запасом пищи. Мало ли что может случиться в этих диких краях; отойдешь всего на пол-лиги от своего шатра, а вернуться не сможешь. Нарендил достал кусок вяленого мяса и, протягивая орке, попытался подойти. Но она отпрыгнула. Глаза ее, однако, так и заблестели, а худое лицо еще больше осунулось от напряжения.

– Возьми, – сказал Нарендил. – Это тебе.

– Орка шагнула было к нему, но тут же отпрянула и спрятала руки за спину. Потом сердито сказала:

– Хочешь, чтобы я взяла, – положи мясо на землю, а сам отойди!

– Твоя воля, – без улыбки сказал Нарендил. Выбрав камешек почище, он положил на него кусок и отошел назад. Орка сперва будто не обратила внимания. Она, казалось, раздумывала, не уйти ли. И вдруг она в три прыжка подскочила к камню, схватила мясо, сунула его в рот и тут же во весь опор понеслась прочь, к восточному склону. Нарендил смотрел ей вслед. Орка улепетывала с невозможной быстротой, не бежала, а катилась, как жухлый лист, гонимый ветром. Падая с ног, она помогала себе руками, он отчетливо разглядел это – некоторое время скакала галопом на четвереньках, затем переходила на двуногий бег. Когда она скрылась среди скал, Нарендил зачерпнул воды в котелок и медленно пошел обратно.

Мысли его были смутны. Он укорял себя за бесцельное любопытство: одно дело – выполнять свой долг разведчика, и совсем другое – неизвестно зачем интересоваться гнусной жизнью гнусных созданий. Но теперь он не чувствовал ночной тоски и отвращения. Что-то изменилось вокруг – то ли тепло и прибывающий свет были причиной, то ли звуки пробуждения в лагере, голоса, приветственное ржание коней, – черные чары рассеялись, и на душе у Нарендила стало легче. Правда, не сказать, чтобы спокойнее. Было так, будто он ждал ответа на вопрос или, может быть, исхода битвы.

Жизнь в лагере текла обычным порядком, словно никакой орочьей деревушки в помине не было. Только Келион, очередной часовой, с луком и колчаном обходил лагерь. Расседланные кони спокойно паслись. Как видно, ночь в долине не повредила ни им, ни их хозяевам. Элендар снял чехол с легкой арфы и настраивал ее, Имлас поднимался по крутому, почти отвесному склону в поисках гномьего корня, Элуин возле подвешенного над огнем котла расстелил плащ и улегся навзничь – высоко над ним в синем небе сновали стрижи. Других птиц в долине не водилось, но до стрижиных гнезд никакой лиходей не доберется, и голоса их звенели в воздухе, как флейта Сулимо. Тингрил сидел у шатра, склонясь над картой.

– Я встретил орку у источника, – сказал ему Нарендил. – Только что.