- Я понимаю, о чём ты, – сказал я, и он кивнул, расплывшись в улыбке.

- Хорошо, а то я не знал, как выразиться конкретнее.

- Порой слова не так уж и важны, – заметил я, – Можно понять чувства и желания человека, лишь всмотревшись в его лицо, прочитав по глазам и жестам те эмоции, что он испытывает.

- Должно быть, ты проницательный человек, Карл, раз владеешь этой тонкой наукой, – усмехнулся он, – Большинство людей нашего времени большое значение придаёт речи и соответствию манер этикетной норме. А она, как правило, подразумевает лицемерные улыбки и холодную вежливость.

- Глупое общество, – фыркнул я. – Что хорошего – быть фарфоровыми болванчиками в кринолинах и фраках? Люди должны в первую очередь оставаться людьми – чувственными и настоящими. Это и есть жизнь. Всё остальное – игра по ролям, которые каждый выбирает себе сам, а приходя домой недавний куртуазный джентльмен сбрасывает с себя фрак и тесный воротничок, переодевается в простое платье и идёт в кабак веселиться в компании простолюдинов и гулящих девок. Там он выплёскивает свои эмоции, снимает скопившееся за день напряжение, накопленное во всех этих светских клубах. Вот они – настоящие люди. Как бы ты ни старался играть свою роль исправно, природа всё равно берет своё. Только настоящее постоянно, и только непритворное делает нас по-настоящему счастливыми.

Габриэль, откинувшись на спинку стула, пристально смотрел на меня. Взгляд был странным, и я подумал – не перегнул ли палку в своих измышлениях? Порой, развивая ту или иную мысль, я так увлекался, что не мог остановиться, пока не доведу её до логического завершения. Многих это утомляло, но выражение лица Габриэля было таким серьёзным, словно в душе у него возникало что-то куда более сильное и опасное, чем просто скука или пренебрежение.

- Вот значит, как ты думаешь, – сказал он совершенно нейтральным, спокойным тоном. В голосе не слышалось ни гнева, ни осуждения, ни презрения. Лишь лёгкая задумчивость. – Твои слова напоминают мне некоторые суждения моего брата. Ты…удивительный человек, Карл.

- Почему ты так думаешь? – спросил я, немного удивлённый его неожиданной откровенностью. Габриэль поднял взгляд, и я на мгновение вновь попал под гипноз его ангельского лика.

- Ты честен с собой и не боишься проявлять свои истинные чувства, не боишься осуждения других. Это дорогого стоит.

«Не боюсь осуждения?.. О, если бы. Кое-чьего осуждения я страшусь больше всего на свете…» – подумал я, пряча глаза за чашкой.

Над головами семинаристов раздался звон колокола, возвещающий об окончании трапезы…

Этот разговор не выходил у меня из головы последующие несколько дней. То и дело в памяти всплывали отдельные отрывки моих и Габриэля фраз, и с каждым разом я всё больше убеждался в том, что хорошо понимаю его и те чувства, что он испытывает. Возможно, даже лучше, чем он сам себя. Эта его неуверенность в собственных силах приводила в замешательство даже меня. Должно быть, потому что я был в этом плане более решительным, чем он. Мне очень хотелось передать эту уверенность ему, укрепить наши хрупкие и такие болезненные для меня отношения.

Но не прошло и недели, как весь заботливо выстроенный нами мир чуть было не разлетелся в прах.

Беря в расчёт нынешнее состояние Габриэля, я подумал, что ему бы тоже не помешало немного развеяться, и решил предпринять попытку вытащить его на прогулку в город. Мы как раз договорились встретиться за трапезой.

Не обнаружив его во время обеда в столовой, я слегка забеспокоился и решил пойти к его комнате.

Ещё на подходе к закрытому на реставрацию коридору, я услышал стук. Удары повторялись раз за разом, и когда я ступил в проём, то разглядел в сумраке человеческий силуэт, стоящий напротив двери Габриэля.

- Открывай немедленно! – прошипел человек, и я с удивлением и яростью узнал в нём Бенджамина. Так вот почему Габриэль не появился на трапезе – этот ублюдок снова прицепился к нему!

- Ты не можешь так поступать со мной! – прорычал Хафнер, – Сначала соблазнил, как шлюха, а после бросил! Да кто дал тебе право втаптывать меня в грязь!

В ответ была лишь тишина, от которой Бенджамин разъярился ещё больше:

- Плевать, я все равно получу то, что хочу! Интересно, что ты будешь делать, если я сломаю дверь? – процедил Хафнер, – Она совсем хилая, Габриэль. Не думаю, что ты…

- Интересно, что ты будешь делать, если я сломаю тебе шею? – спросил я у него из-за спины. – Она совсем хилая, Хафнер. – от неожиданности тот шарахнулся от двери и чуть не сбил меня с ног, благо я успел отскочить в сторону.

- Кто здесь?! – он напряжённо всматривался в полутьму, пытаясь узнать меня.

- Святоша к вашим услугам, сэр, – ответил я, нюхом чуя, что нарываюсь на неприятности. Почему-то в такие моменты мой язык становился моим врагом и по остроте далеко превосходил моё оружие.

- Снова ты. – Тон Бенджамина был настолько пропитан злостью, что я даже на мгновение испытал некоторую жуть. – Что ты там пролаял о моей шее, щенок?

Да, определённо. Переборщил я.

- Оглох? Я тебя спрашиваю, дворняга!

Дворняга... Решил надавить на моё происхождение.

- Я думаю, тебе лучше убраться отсюда, и сейчас же, – стараясь сохранить спокойствие в голосе, сказал я. – Оставь его в покое.

Во мне медленно поднималась злость. Если эта мразь ещё хоть раз заикнётся о моей семье…

- Мне плевать, что ты думаешь! Не лезь не в своё дело, – огрызнулся он. – Пока папаше не пришлось отпевать собственное отродье…

С меня хватит.

Ослепленный яростью, я набросился на наглеца. Я бил, совершенно не думая о последствиях. Не знаю, каким образом я смог повалить Бенджамина, который был на голову выше и раза в два сильнее, но я знатно разбил ему лицо.

Молотя кулаками, я слышал мерзкий хруст сломанного носа и чувствовал костяшками пальцев скользкую тёплую кровь, что лилась оттуда.

Сам я отделался лишь разбитыми губами и оторванным рукавом подрясника. Невиданное везение, но для меня оно обернулось катастрофой во всех смыслах.

В какой-то момент в драку вклинился выглянувший из комнаты на шум Габриэль.

- Прекрати! Отпусти, ты же убьёшь его! Карл!!! – меня оглушил удар в челюсть, и я отлетел от Хафнера, но тут же вскочил на ноги. Кровь буквально кипела, словно выжигая вены и артерии изнутри. Мне казалось, что всё, чего бы я коснулся в тот момент, вспыхнуло бы разрушительным пламенем.

Полностью ошарашенный, я смотрел на стоящего у противоположной стены Габриэля. Это он ударил меня.

Расширенные в испуге голубые глаза говорили сами за себя: он боялся, что я могу наброситься на него также, как и на Хафнера. Должно быть, вид у меня и впрямь был безумный.

- Карл, драки запрещены. Если кто-нибудь услышит и донесёт ректору, тогда…

- Это я и сделаю, сукин ты сын! – прохрипел Бенджамин, поднимаясь на ноги и зажимая ладонью кровоточащий нос. Из-за повреждения речь была невнятной и он то и дело сплёвывал кровь. – Слишком долго ты у меня под ногами путался…

- Заткнись! – я ринулся было снова на него, но Габриэль так вцепился в меня, что мне бы пришлось либо ударить его, чтобы высвободиться, либо остаться на месте. Я выбрал второе.

- Ха-ха, тупая подстилка… Не хочешь, чтобы его отсюда выперли… Ты думаешь, он другой?! – Хафнер, медленно пятясь к выходу, засмеялся, плюясь кровью, словно змея ядом. – Да ты посмотри на него! Каждый раз, как он видит тебя, губы себе грызёт, как голодная собака! Спорю на твою задницу, если бы взглядом можно было бы раздеть – ты давно бы уже ходил голым!

Габриэль, притискивающий меня к стене, чтобы я не сорвался с места, бросил на моё лицо полувопросительный-полуошарашенный взгляд, а после рявкнул так, что у меня в ушах зазвенело:

- Закрой пасть, ублюдок! Не смей других втаптывать в собственную грязь! – это развеселило Бенджамина и он, сплюнув ещё одну кровавую порцию, процедил:

- Придурок. Да он ещё хуже меня! Я хотя бы не был трусом, как этот жалкий щенок! – и, пошатываясь, скрылся на лестнице.