Л и д и я. Да. Пожалуйста. Кто это ходит там?
Д у н я ш а. Катерина Ивановна с Фёклой. [Уходит.]
Л и д и я (зовёт). Катя, иди чай пить...
А р с е н ь е в а. Спасибо. Минут через десять.
[Арсеньева и Фёкла уходят.}
С о м о в (проводив Богомолова). Зачем ты позвала её?
Л и д и я. Чай пить.
С о м о в. Ты как будто избегаешь оставаться глаз на глаз со мною после той истерической сцены...
Л и д и я. Мы условились не вспоминать о ней...
С о м о в. Не избегаешь, нет?
Л и д и я. Как видишь.
С о м о в. Должен сознаться, Лида, что всё-таки тот вечер... очень болезненно ушиб меня! И я продолжаю думать, что эта Арсеньева...
А н н а (входит). Ты - об Арсеньевой, да? Она хочет быть любовницей увальня Терентьева и, кажется, уже добилась этого, об этом все говорят!
Л и д и я. Например - Титова.
А н н а. Это - пошловатая, но очень умная женщина! Мы, конечно, поставлены в необходимость вести знакомство со всякой швалью, но, Лида, я совершенно отказываюсь понять, что интересного находишь ты в этой сухой, глуповатой учительнице и - возможно - шпионке?
Л и д и я. Вы всё ещё не оставили надежду воспитать меня?..
С о м о в. Продолжая в этом тоне, вы поссоритесь, как всегда.
Л и д и я. Я никогда ни с кем не ссорюсь.
А н н а. Но тебе всё более нравится раздражать меня...
Л и д и я. Не ссорюсь и начинаю думать, что это один из моих пороков.
С о м о в. Довольно, Лида! Вы, мама, тоже...
А н н а. Ты лишаешь меня права...
С о м о в. Тише! Идёт эта... Куда ты, Лидия?
Л и д и я. Я пройдусь с нею к реке.
С о м о в. Надеюсь, - не до полуночи?
([Лидия уходит.} Дуняша вносит самовар.)
А н н а. Вы, Дуня, сегодня снова устроили в кухне базар...
Д у н я ш а. Что же нам - шёпотом говорить?
А н н а. Нет, конечно, но эти ваши... дикие песни!
Д у н я ш а. Кому - дикие, а нам - приятны. Вы - отпускайте меня вовремя, вот и будет тихо. Я работаю не восемь часов, а тринадцать. Это не закон! (Ушла.)
А н н а (заваривая чай). Разрушается жизнь. Всё разрушается.
(Сомов стоит у перил, смотрит в лес.)
А н н а. Как хочешь, Николай, но ты неудачно выбрал жену! Я предупреждала тебя. Такое... своекорыстное и - прости! - ничтожное существо. Ужас! Ужас, Николай... Вообще эта семья Уваровых - морально разложившиеся люди. Отец её был либерал... дядя - тоже, хотя - архиерей. Архиерей - либерал! Ведь это... я не знаю что! И вот теперь ты, такой сильный, умный, талантливый... Боже мой!
С о м о в. Вы кончили, да?
А н н а. Не так зло, Николай! Не забудь, что говоришь с матерью.
С о м о в. Послушайте меня молча, если можете... Я не однажды говорил вам, что в моём положении всякие... пустяки...
А н н а. Я надеюсь, что мать - не пустяк?
С о м о в. Нет, но она занимается пустяками, которые могут компрометировать меня. Ваше поведение... весьма забавно, но - я не могу относиться к нему юмористически.
А н н а. Я не желаю слушать! Ты не имеешь права ограничивать...
С о м о в. Не говорите фразами из учебника грамматики...
(Фёкла идёт.)
А н н а. Что вам нужно?
Ф ё к л а. Спекулянта-то нашего заарестовали, Анна Николаевна...
А н н а (перекрестилась маленьким крестом, почти незаметно). Вот видишь? Это был честный, разумный человек. Наверное, это ошибка, Фёкла...
Ф ё к л а. Да, ошибся, говорят; доски на стройке воровал, что ли. Это, конечно, его дело, да он сегодня должен был доставить разное для кухни...
А н н а. Ну, что же! Найдите другого поставщика... Идите!
Ф ё к л а (задумчиво). Тут есть одна баба, тоже кулачиха, да уж очень стерва.
А н н а. Прошу не ругаться!
С о м о в. От кого вы узнали об аресте?
Ф ё к л а. Мишутка-комсомол сказал.
А н н а. Идите, идите... Договоритесь с кем-нибудь...
Ф ё к л а. Ну, хорошо! Я уж с этой... стерлядью. Других-то нету. (Ушла.)
А н н а. Вот, Николай, как уничтожают людей! Силантьев был влиятельный мужик. Он, рабочий Китаев, Троеруков...
С о м о в. Вор, дурак и пьяный шут, но они могут втянуть... могут поставить вас в положение очень глупое...
А н н а. За всю мою жизнь я никогда не была в глупом положении. Ты должен понять, что с тобою говорит не только женщина, которая родила тебя, но - одна из тысяч женщин нашего сословия, оскорблённых, униженных, лишённых права на жизнь, - одна из тысяч!
С о м о в. Да, да, хорошо! Я говорил вам... вы знаете, что страна переживает тяжёлый кризис...
А н н а. Ты со мной не говоришь, ты мне приказываешь. Со мной говорит Яков Антонович, человек, которого ты должен бы...
С о м о в (изумлён). Богомолов? Что же он?
А н н а. Я - всё знаю, Николай! Я знаю героическую его работу, его жизнь подвижника, он - святой человек, Николай! А около тебя этот Яропегов, и ты так наивно, так детски доверчив с ним... Яков Антонович - в ужасе! Он боится, что Яропегов предаст и тебя и...
С о м о в (с тихой яростью). Богомолов... старый идиот... болтун... мелкий взяточник, вот - Богомолов! Что он говорил?
А н н а. Николай! Ты с ума сходишь!
С о м о в (схватил её за плечи, встряхнул). Молчите! Это вы сошли с ума! Запру в сумасшедший дом! Понимаете? Не смейте говорить с Яковом! И ни с кем - слышите? Этого... учителя - не принимать!
А н н а. Николай! Что ты делаешь? Опомнись! (Плачет.)
С о м о в (оттолкнул её). Завтра вы переедете в город.
А н н а. Ты делаешь дурное дело! Служить большевикам... ты, которого...
С о м о в (резко поднял её со стула). Идите к себе. Завтра - в город! Слышите?
А н н а. Пусти меня! Пусти... (Идёт. В двери - оглянулась.) Ты внушаешь мне страшную мысль, - проклясть тебя!
С о м о в. Не разыгрывайте трагикомедии... Довольно! ([Анна уходит.] Шагает по террасе. Закуривает. Спички ломаются. Остановился, прислушивается. Бросил коробку спичек за перила.)
Т р о е р у к о в (на лестнице, с палкой в руке, прихрамывает). Добрый вечер.
С о м о в. Что вам угодно?
Т р о е р у к о в. Спички. (Протягивает коробку.)
С о м о в. Что?
Т р о е р у к о в. Спички упали.
С о м о в. К чёрту! Что - вам - угодно?
Т р о е р у к о в. Записка от Якова Антоновича.
С о м о в (взял, читает, смотрит на него). Садитесь. (Взглянул на записку.) Ну-с, что же? Богомолов предлагает взять вас на место Семикова... Вы это знаете?
Т р о е р у к о в. Да.
С о м о в. Вы... преподавали историю?
Т р о е р у к о в. Чистописание, рисование. Невеждам говорю, что преподавал историю.
С о м о в. Вот как? (Не сразу.) Сидели в тюрьме, да?
Т р о е р у к о в. Два раза. Четыре месяца и одиннадцать.
С о м о в. За убеждения, конечно, да? То есть за болтовню?
(Троеруков молчит. Смотрят друг на друга.)
С о м о в. Мало. На месте ГПУ я бы вас - в Соловки. Лет на десять.
Т р о е р у к о в. Вы шутите или оскорбляете?
С о м о в. А - как вам кажется?
Т р о е р у к о в. Кажется - хотите оскорбить.
С о м о в. Ну и что же?
Т р о е р у к о в. Это - напрасно. Я так отшлифован оскорблениями, что от них не ржавею. Вы дадите мне работу?
С о м о в. Нет.
Т р о е р у к о в. Можно спросить - почему?
С о м о в. Спросите, но я не отвечу.
Т р о е р у к о в. До свидания. (Встал.) Так и сказать Якову Антоновичу?
С о м о в. Так и скажите... Впрочем - постойте! Вы способны говорить откровенно?
Т р о е р у к о в. Зависит от того - о чём и с кем.
С о м о в. О себе. Со мной.
Т р о е р у к о в. Зачем?
С о м о в. Вот как? Таким я вас не представлял. Любопытно. Вы давно знаете Богомолова?
Т р о е р у к о в. Пять лет.
С о м о в. И... что же вы о нём думаете? Можно узнать?
Т р о е р у к о в. Старый человек, не очень умный, обозлённый и неосторожный...
(Сомов молча смотрит на него. За террасой голоса Арсеньевой, Лидии.)
