— … жестокие люди… иногда очень любят детей… Я знал одного разбойника в остроге, — повысил голос в приёмной Иван Карамазов, — ему случалось в свою карьеру, убивая целые семейства в домах, в которые забирался… для грабежа, зарезать заодно несколько и детей. Но, сидя в остроге, он их до странности любил. Из окна острога он только и делал, что смотрел на играющих на тюремном дворе детей. Одного маленького мальчика он приучил приходить к нему под окно, и тот очень подружился с ним.

— А ты воруешь, отнимаешь, выбиваешь ложные показания… — перекрикивала брата Ивана Маргарита. — А пока ты деньги тут заколачиваешь, пока бизнесменствуешь, смотри, что вокруг творится, вот слушай, вот свежие новости: «19 апреля 11-го года. Минеральные воды. Восьмилетняя девочка ушла из дома с двумя знакомыми мальчиками, вместе с которыми продавала на улице цветы. К школьнице подошёл мужчина, который купил у неё букет, и с тех пор второклассницу никто не видел. На следующий день утром тело девочки с признаками удушения и сексуального насилия было обнаружено в пригороде подвешенным на дереве…»

— Но вот, однако, одна меня сильно заинтересовавшая картинка, — продолжал в открытую дверь Карамазов. — Представь: грудной младенчик на руках у трепещущей матери, кругом вошедшие турки. У них затеялась весёлая штучка: они ласкают младенца, смеются, чтоб его рассмешить, им удаётся, младенец рассмеялся. В эту минуту турок наводит на него пистолет… Мальчик радостно хохочет, тянется ручонками, чтобы схватить пистолет, и вдруг артист спускает курок прямо ему в лицо и раздробляет ему голову… Художественно, не правда ли?

— Прибаутов, выключи свою шарманку, — проорал генерал. Прибаутов смотрел на секретаршу.

— Ещё слушай, слушай, — зачитывала из блокнота Марго. — «Август 11-го. Москвич по имени Игорь систематически склонял детей сестры к интимной близости — мальчика четырёх лет, пятилетних двойняшек мальчика и девочку. После оргий подонок жестоко избивал их и приказывал молчать».

— Девчоночку маленькую, пятилетнюю, возненавидели отец и мать, — продолжал Иван Фёдорович из невыключенной шарманки, — почтеннейшие и чиновные люди… Эту бедную пятилетнюю девочку эти образованные родители подвергали всевозможным истязаниям. Они били, секли, пинали её ногами, не зная сами за что, обратили всё её тело в синяки… в холод, в мороз запирали её на ночь в отхожее место, и за то, что она не просилась ночью… — за это обмазывали ей всё лицо её калом и заставляли её есть этот кал, и это мать, мать заставляла!.. Понимаешь ли ты это, когда маленькое существо, ещё даже не умеющее осмыслить, что с ней делается, бьёт себя в подлом месте, в темноте, в холоде, крошечным кулачком в надорванную грудку и плачет… к «боженьке», чтоб тот защитил…

— Слушай, скот, — не унималась Острогорская. — «Апрель 11-го. Шереметьев ударил девочку кулаком в лицо, отчего она упала на пол, а затем продолжил избивать дочь ногами. Всё лицо у девочки было в крови. Отец отправил её умываться. Пятилетний ребёнок, у которой были разбиты губы, пожаловался, что у неё болят зубки. Шереметьев осмотрел рот девочки и обнаружил, что во время ударов повредил часть её зубов. Тогда он взял в руки плоскогубцы и безо всякой дезинфекции и анестезии выдернул дочери несколько передних зубов. Воронежская область. Сообщение агентства Regnum…»

— И вот дворовый мальчик, — перебил Маргариту Карамазов, — маленький мальчик, всего восьми лет, пустил как-то, играя, камнем и зашиб ногу любимой генеральской гончей… генерал велит мальчика раздеть, ребёночка раздевают всего донага, он дрожит, обезумел от страха, не смеет пискнуть… «Гони его!» — командует генерал. «Беги, беги!» — кричат ему псари, мальчик бежит… «Ату его!» — вопит генерал и бросает на него всю стаю борзых собак… и псы растерзали ребёночка в клочки!

— «Ежедневные новости Владивостока», — читала яростно по блокноту Острогорская, — сообщают, что «2 февраля 11-го года в правоохранительные органы города Лесозаводска обратилась мать семилетней девочки, которая заявила, что её дочь пропала. Незамедлительно были приняты меры, направленные на розыск дочери, в результате в лесном массиве в районе сопки Ружино обнаружен детский портфель. Оперативники пустили по следу собаку, которая вывела на прикопанное снегом тело…»

— Хватит! — Кривцов заткнул уши и закричал так громко, что: у плазмы Пионер, висевшей в кабинете, треснул экран, Аркадий упал со стула, а Прибаутов расслышал, наконец, кто пришёл, закатил очи и выключил плеер; и в то же время так жалобно, жалобно — Марго запнулась и удивлённо посмотрела на него.

— Хватит. Хватит. Хватит, — повторил генерал много, много раз, — хватит, — прошептал он под конец, похудел, осунулся, стал сер и сир и побрёл спотыкаясь к своему рабочему столу. Сел в кресло, съёжился, сморщился, сник.

— Не хватит, нате вот, дочитайте на сон грядущий, — положив перед ним страшный блокнот, тоже шёпотом и почти миролюбиво сказала Марго. — На кого надеяться этим несчастным, этим бедолажкам беспомощным? На кого? Кто их спасёт? Кто, кроме нас? А вместо этого вы…

Зазвонил телефон. Человечников вытащил его из кармана, сказал:

— Алло. Да. Как? Так. Да. Да. Да, — и обратился к Острогорской. — Маргарита Викторовна. Это Дублин звонил. Сказал, что Велик нашёлся.

— Как? Где он? — закричали все, особенно Подколесин.

— Дома, дома он, — обрадовал Человечников.

— Не может быть! — промямлил Кривцов, всматриваясь в Подколесина.

— Да точно, точно, Глеб Глебович только что сказал, — радовался отставной майор.

— Слава богу! — воскликнула Марго. — Едем туда, Че. А ты, тунгус, побудь здесь. Посторожи товарища генерала и гражданина Быкова, а то опять показания поменяются вдруг. Идёмте с нами, фон Павелецц, и вы, Подколесин. Будемте сотрудничать, так что ли?

Все умчались, особенно Подколесин: остались в комнате только Аркадий, майор Мейер и Сергей Михайлович.

Генерал продолжал худеть, съёживаться, сдуваться, издавая тонкий однотонный долгий стон, словно севший на гвоздь надувной мерин. Когда он умалился до прожиточного минимума, и Мейер хотел было уже вызвать неотложку, Кривцов вдруг встрепенулся, подался весь вперёд, протянул слабые руки к дверям и запоздало воззвал:

— Куда же вы, Маргарита Викторовна? А как же Машинка… Кто же мою Машинку теперь найдёт? Кто мне поможет? Кто спасёт мою маленькую девочку, ангела моего?

В дверях возникла фигура, но не Маргариты, а старшего лейтенанта Прибаутова.

— Вам пакет, товарищ генерал!

— Дай, — разочарованно скомандовал Кривцов, повозился с конвертом, пошелестел, поелозил по нему дрожащими спутанными пальцами, не справился, вернул Прибаутову. — Распечатай.

Старший лейтенант вынул из конверта тетрадный лист с какими-то закорючками.

— Что это? — уставился на лист генерал.

— Дайте взглянуть, — взял бумагу тунгус. — След Дракона!

— Что?

— Автограф похитителя детей. Подпись монстра. Кто пакет принёс. Прибаутов?

— Не знаю. На столе лежал. В приёмной. Напечатано: Кривцову лично срочно.

— Надо узнать, кто подбросил. Опросите всех. Проверьте регистрацию посетителей. Сухоухова ко мне. И Хохломохова… — вдруг взялся опять надуваться, расправляться и толстеть Кривцов. Глаза его включились, как фары, сердце затарахтело, как мотор. Он рванул, как старый полицейский мотоцикл, по следу, вперёд, в погоню.

— Хохломохова вы уволили… — доложил Прибаутов.

— Верните, он толковый.

— Есть, товарищ генерал.

Тунгус распорядился увести Аркашу и сам уже вовсю опрашивал, сверял, думал. Закрутилась с давно не виданной в управлении энергией уже подзабытая было работа, забегали следователи, засуетились патрульные, забросили на время торгово-промышленные свои хлопоты, взялись ловить Дракона.

Генерал же после внезапного взрыва активности опять обмяк и обвис, вперился глазами в окно. По стеклу водил ветками, как дворниками, счищая налипающий снег, серебристый лох. Этот лох возвестил Кривцову о быстротечности жизни. Восемь лет назад шёл Кривцов по улице по какому-то делу и отломил от какого-то куста веточку, и веточкой этой от нечего делать размахивал. Так с ней к управлению и вернулся после дела. И здесь показался на крыльце фон Павелецц и заржал: Михалыч, из роддома звонили. Надежда родила только что». Кривцов тут же помчался к машине и выбросил было веточку, но вдруг пожалел её, подобрал и воткнул у стены. Веточка та взяла да и прижилась, и вырос из неё пушистый раскидистый красавец лох. Он цвёл по весне серебристо-жёлтыми душистыми цветами, а по осени обильно плодоносил, собирая со всей округи весёлых разноцветных птиц. И вот дорос Кривцов до своего кабинета, и лох его вслед за ним до этого кабинета дотянулся и скрёбся теперь в его окно, просился к нему, как заскучавший ребёнок, дочери его сверстник, его малыш. Генерал подошёл к окну и тоже водил по нему руками, пытаясь погладить своего лоха сквозь стекло, и плакал.