— Здравия желаю, товарищ генерал.

— Подойди, Подколесин. Посмотри, что у меня в руках, — приказал генерал.

— Есть, товарищ генерал, — Подколесин подошёл, посмотрел генералу в руки.

— Что видишь. Подколесин?

— Ногти, товарищ генерал.

— Что у меня в руках?

— Ничего.

— Правильно, Подколесин! Ничего!.. Я столько лет так сильно ворочался. Людей губил, копил деньги, до генеральских звёзд дотянулся, дом построил, все мне завидуют. А вот сам посмотри, что в итоге у меня есть, — генеральские ладони схлопнулись и опять раскрылись, как тяжёлый пустой сундук. — Ничего!

Лейтенанта не учили, как действовать в случае впадения начальства в меланхолию, поэтому он благоразумно принял положение «смирно», позволявшее ничего не делать, не двигаться и прятать голову в защитного цвета нейтрально тупое лицо.

— Я одеваюсь, Подколесин, — продолжил ошарашивать Кривцов. — В управление поедем, сам на месте руководить поисками Машинки буду. И эту, ту самую, лучшую-то, Острогорскую приведи ко мне. Туда, в управление. Попроси, чтоб помогла Машинку найти. Мы с ней вместе быстрее справимся.

— Она же против нас прислана, — очнулся было лейтенант.

— Но не против Машинки. Попроси. Приведи хотя бы. Сам попрошу. Что рот-то раскрыл?

— Говорить хочу, товарищ генерал.

— Говори.

— Есть! Поймали мы Аркадия Быкова. При попытке перехода карельской границы задержали в электричке. Доставлен в управление…

— Тем более, едем туда скорей… Что он?

— Даёт показания в точном соответствии с вашими установками. Рассказывает необходимую правду. Что Велимира Глебовича Дублина похитил для продажи педофилам; Аркадий Борисович Быков как раз и сам по этим статьям проходил пару раз… И на станции Кормовое продал за тысячу долларов этим самым педофилам, которые увезли Велимира Глебовича в неизвестном направлении и которых до этого никогда не встречал.

— Складно, — одобрил Кривцов.

— Служу России! — вскрикнул Подколесин.

Генерал поглядел на лейтенанта с сожалением, поглядел, но промолчал.

— Не надо бы вам выходить, товарищ генерал, — смутился Подколесин. — Кетчупы на улицах, нохчии всякие…

Кривцов вдруг часто замигал и по-солдатски грубо обнял верного оруженосца:

— Спасибо тебе, Подколесин. Хороший ты мужик. Один ты у меня и остался. Но ты пойми, надо мне. Сам посуди, что всё это значит, — он показал рукой на вселенную, — если я собственную дочку защитить не могу?

— Ничего? — догадался лейтенант.

— Ну вот и ты понял. За мной! В атаку!

§ 30

Управление внутренних дел слыло настоящим деловым центром города. С утра до ночи по его этажам и коридорам, уставленным отменной офисной утварью, носились энергичные молодые сотрудники в небрежно ослабленных модных галстуках и белых рубашках с расстёгнутой верхней пуговицей. Сновали долговязые секретарши с факсами и файлами в пляжных и вечерних платьях. Они курсировали между персональными кабинетами и служебными помещениями, в которых оседали полицейские постарше и посолиднее, начальствующие кто выше, кто ниже, а иные и вовсе не начальствующие, а просто напустившие на себя важности, чтобы не заставляли дежурить по выходным.

Дежурства, выезды по вызовам, корпение над отчётностью и прочая рутина отвращали многих от службы. Но интересной, творческой работы в любых количествах здесь, похоже, не боялся никто. Все говорили одновременно друг с другом и по телефону, прерываясь только для чтения и отправки срочных смс или скобления айпада. Из всех углов доносилось:

— На рынке пятый день фура из Минска стоит с кабачковой икрой, спросите Антона, почему не разгрузили до сих пор?

— Пиджаки китайские льняные летние Том Форд пятьсот штук, три штуки за штуку… Что значит один на пробу? Вы все берите, они не водка, чего их пробовать. Что значит денег нет? Я оптовик, нет, десять мало, всё, всё берите. Никакой рассрочки. Не возьмёте — к вам что, налоговая давно не заходила? Займите… У кого хотите… Вон хоть у Антона, у него нал всегда есть.

— Звоните срочно во Франкфурт, скажите Помидорычу, чтоб из евро уходил. Срочно! Куда куда? Хер его знает… Ну в доллар что ли пока, но не полностью. Юань пусть берёт. И золото. Потом разберёмся. Там эти бундесы небоскрёб этот обветшавший предлагали рядом с Рёмербергом. Может, его взять? Что? Какой торф? Торф скупать? На хера? Торф топливо будущего? Кто вам сказал? Пауль? Не слушайте его, он обманывает. Короче, пусть Помидорыч для начала из евро уйдёт, у него час времени, время пошло… а там поглядим…

— Нет, нет, не беспокойтесь, вы просто передайте вашу долю в Новотундринском месторождении Ивану Иванычу. Это мой водитель. Он к вам заедет завтра в девять утра. Нет, нет, не беспокойтесь, он сам все бумаги подготовит. Нет, нет, не беспокойтесь, нотариуса он с собой привезёт. На дому всё оформим… Да, у вас ведь и в Старотундринском блокирующий пакет. Откуда узнал? Ну я же в полиции работаю. Шутка. Вы и его заодно оформите. Да, да, на Ивана Ивановича. Как не было такого уговора? Был, был, вы запамятовали. Как же, позавчера, когда я уходил, помните, я вам анекдот рассказал про… Правильно… ну и до этого-то вспомните, в прихожей-то за посошком о чём говорили? Да нет, об этом раньше, а вот прямо перед анекдотом-то… Да как раз о Старотундринском. Да, вы согласились. Да, весь пакет целиком. Тоже бесплатно. За деньги-то мне не надо. Нет, нет, не беспокойтесь, он все бумаги оформит сам…

— Волатильность на европейских и азиатских рынках высокая, товарищ подполковник. Никкей закрылся в минусе; в Гонконге и Сингапуре отскок, но небольшой, после вчерашнего почти ничего не наверстали. Лондон в дауне, Париж стоит на месте… так точно, товарищ подполковник. Доу-Джонс и Насдак по полпроцентных пункта потеряли. Есть сбрасывать высокотехнологические и покупать сырьевые! Есть, товарищ подполковник! Разрешите исполнять! Есть!

Генерала Кривцова неприятно удивило то, что его никто буквально не узнавал. «Надо было форму надеть». Да и то сказать, давно уже Сергей Михайлович на службу не заходил, даже ветераны уже подзабыли о нём, а новички в лицо его никогда не видали, вот и не здоровались. Лишь выпивавшие в баре второго этажа по второму утреннему джину прокурор Двойкин, адвокат Куравлёв и обвиняемый/подзащитный Двойкин (брат прокурора), люди в сущности не свои, посторонние, вроде бы приметили генерала, да и то как-то невнятно, недружно.

— О! — сказал прокурор.

— Чё? — спросил Двойкин.

— Кривцов никак идёт! — сказал прокурор.

— Это который из районо? — равнодушно поинтересовался адвокат.

— Да нет! Который отсюда. Начальник милиции!

— Да ты чё!

— Полиции!

— Не может быть. Он же после обстрела в аэропорту вообще зарёкся из дому выходить. Убьют же его.

— До вечера, случись, к примеру сказать, доживёт? — спросил один Двойкин другого.

— Да доживёт, чего не дожить. А вот до утра вряд ли дотянет, — сказал другой Двойкин.

— И до вечера не доживёт, тут две трети управления на Кетчупа работают, а треть на Аслана. Вот те крест, к бабке не ходи — оба знают уже, что он из бункера вылез. Забьют прямо здесь, прямо щщас, к бабке не ходи, — возразил Куравлёв.

— Ну не две трети, и не треть, да и кто из их нукеров сюда сунется? Какая никакая, а всё ж полиция тут, — усумнился Двойкин.

— И совать сюда никого не надо. Они и так все здесь, нукеры эти, тут. Вот сам смотри. Видишь — Метелин, Плёнкин, Умоталов, Сморчко, сам знаешь — на сдельной у Кетчупа. А в этом коридоре, в кабинетах от 31 и 27А до 46-го и дальше все в той курилке и вплоть до этого бармена — аслановские.

— Ну в 43-й комнате, допустим, Репа сидит, он ничей, честный пацан, — проворчал второй Двойкин.

— Ничей, потому как никчёмный, он не мент даже, а судмедэксперт, патологоанатом, что с него взять, кому он нужен, — цинически прокомментировал адвокат.

— Брось, он хороший мужик, настоящий профессионал, так мне аппендикс удалил, я даже не почувствовал, золотые руки, — защитил Репу Двойкин.