— Не шути. Мой знакомый тяжело больной человек. А ему болеть нельзя. У него ребёнок.
— Ребёнку-то не десять ли лет? Не Великом ли зовут? — предположил Аркадий, но, увидев, как смутился отец, извинился: — Извини. Договорюсь. Вылечит он твоего знакомого. Обязательно вылечит.
— Спасибо. Вернусь — обсудим детали. А где всё-таки твоё пальто? — сказал Глеб, оглядев свою старую пуховку в которой ходил теперь Аркадий.
— А где мать Велика? И кто она? — ответил Аркадий.
— Как-нибудь потом расскажу.
— И про пальто как-нибудь потом.
— Договорились.
— Пора.
Глеб поцеловал Велика, смотревшего на Аркадия, и Надежду, смотревшуюся в настенное зеркало, пожал руку Аркадию, улыбнулся и убыл.
§ 19
Гигантский парусный ледокол Арктик имеет в длину целых триста(!!!) локтей, пятьдесят(!!) локтей в ширину, высота же его локтей тридцать(!); сделан он из дерева гофер и назначен для спасения. Капитан входит в одну из бесчисленных кают, трапезную. По утрам здесь собирается весь весьма немногочисленный экипаж корабля. И два его молчаливых пассажира братья Сличенки — полярные цыгане, напросившиеся в плавание, чтобы догнать свой табор, кочующий по обыкновению где-то возле восемьдесят пятой широты вдоль хребта Ломоносова и впадины Амундсена. Чтобы рассесться опять по родным своим пёстрым кибиткам из разношёрстных шкур и рассеяться по глянцевым ледяным лугам. Чтобы видеть из тех кибиток подросших за время разлуки сыновей, скачущих впереди на краденых у робких эвенков лохматых белых конях. Чтобы обнимать своих жён, блистающих золотыми монистами и чёрными очами с золотым отливом. И — петь, петь, напеться допьяна на радостях, на воле, потому что здесь они терпят, стесняются, молчат. А песни так и бьются в сердцах, так и рвутся вверх, к звонкому небу, куда никогда не добраться людям, но куда долетают от людей мелодичные звуки их боли.
Табор однажды в три года посылает Сличенок на континент, в портовые городки Гыда, Ныда и Караул за шурупами, тушёнкой, чаем, прочей полезной всячиной, которую выдают суровые таймырские евреи в обмен на привозимые цыганами ценнейшие чешуи полярных рыб и сведения о границах нефтеносного шельфа. Кроме этих двух, людей на корабле нет. Остальные — ангелы.
Остальные — это, собственно, и есть экипаж ледокола: капитан — архангел, ангелы Госпожа, Жёлтый, Волхов, унтер-ангел Юнг. Заведено капитаном и животное попугай, для дружбы, сдержанных бесед и для особого моряцкого шика.
Об ангелах, как и об цыганах, довольно сказано сказаний и писано писаний. Так что теперь любому современному человеку отлично хорошо известно, что это за существа. Стоит лишь вкратце уточнить их род занятий в данном случае.
Капитан Арктика один из семи старших ангелов, посланных на Землю Богом наблюдать человечество и разбирать его молитвы. Этих старших ангелов семь по числу сторон света, ибо Бог именно на столько сторон разворачивает вселенную, а не на четыре, как узко думают смотрящие вокруг, будто сквозь мутное стекло, люди, львы, орлы и куропатки. Каждый архангел путешествует в своей стороне целый год, всматриваясь с помощью приборов вечного всевидения в судьбы всех людей и особливо различая беды и жалобы живущих на вверенном ему участке. Он выслушивает и выглядывает своих подопечных, а видеть не своих, прочих должен для сравнения и в напоминание о том, что не только своим плохо бывает, а и многим другим, из других сторон света тоже тяжело.
Архангелы наслушиваются всяких стонов и молений, насматриваются ужасов и трагедий и выбирают какое-нибудь одно дело для разрешения. Это может быть просьба любого человека или нескольких, или многих людей о чём угодно. С этими семью просьбами архангелы раз в году направляются к полюсу, прибывают туда каждый в свою пятницу семипятничной недели и через семерых праведников Семисолнечного скита передают избранные воззвания Богу, ибо молиться за человека должен человек. Скитеры выходят навстречу очередному архангелу под колокольный звон в белых одеждах, светясь и благоухая, словно преображённый Христос. Они вопрошают архангела нараспев: «Кому ныне Бог? Кому спасение?»; архангел же возражает: «Ныне рабе Светлане Бог и спасение?» — «Отчего же ей?» — «Мама у неё болеет, кости у неё болят, просит Светлана боль мамину унять» — «Сколько же маме лет?» — любопытствуют монахи. «Восемьдесят два, братие», — ответствует архангел. «Отчего же ты, архангел Божий, просишь за неё, а не за других? У Бога людей много. Отчего не просишь за больных детей? Разве их боль не больнее? Отчего не просишь за бедных? Ведь они бедны. За тупых? Ведь они тупы. Отчего не просишь за вдову, плачущую по погибшему мужу? За акционерное общество «Сефард», обанкротившееся на прошлой неделе? За пропавшего в пещере спелеолога? За разрушенный землетрясением город? За мир в Дагестане? Разве их боль не больнее?» — допытываются благозвучные иноки. Архангел поясняет: «Перед Богом всякая боль боль, и нет боли, кроме боли, и нет боли больнее боли. Ребёнку, потерявшему любимую игрушку так же больно, как через пятнадцать лет выросшему из ребёнка сержанту, сгорающему заживо в подбитом танке». «Аминь», — поют скитеры и поднимаются обратно на айсберг Арарат и молятся за маму рабы Божьей Светланы. И мамины ноги больше не болят. К вящей славе Господней! Хотя, конечно, чаще отмаливаются большие боли, спасаются города и толпы, а не отдельные старушки. Ибо архангелы обитают среди людей и от них научились по-человечьи судить о грехах и страданиях. То есть подразделять грехи и страдания на большие и маленькие, как будто это деньги или пироги.
Капитан Арктика опекает ту сторону света, в которой располагается наше богоспасаемое отечество.
Вот уж скоро три вечности будет, как он здесь, колесит по России и окрестностям, с каждым днём понемногу русея, печалясь и улыбаясь печально, предстоя перед Господом и указывая ему на замызганных нас — «се человеки».
Капитан влюблён в Госпожу, но это только игра, чтобы занять как-то время, к которому ангелы непривычны. Ибо там, откуда они, времени почти не бывает; редко когда донесётся оно из нижнего неба, ослабленное расстоянием, выдохшееся, покружит, как усталый дракон, помедлит, остановится и исчезнет, ничего не сокрушив, никого не отняв. Нам, замерзающим ниже нижнего неба в краях, где могучее неодолимое время всегда грозно штормит, такое представить трудно, но это так.
Последователи катарского епископа Никиты утверждают, что ангелы суть мягкие ткани человеческой души. Св. Ибрагим, являясь во сне по большим праздникам некоторому старцу …ской пустыни, учит, что они — свет, которым Бог прикасается к людям. Кроме этих основных есть множество других гипотез, но все сходятся на некоторой неопределённости окончательного суждения. Соглашаются также в том, что ангелы бесполы, бесконечны, бесформенны, но при этом общительны и деятельны и для общения с людьми принимают разные удобные людям обличья.
Госпожа — красавица, умная и властная. У неё волосы пламенного цвета, а глаза ледяного; на носу у неё бледные, почти незаметные веснушки, которые часто снятся капитану вперемешку с утренними звёздами.
Жёлтый медведь по происхождению знатный прусс на русской службе принц Ульрих Конрад Максимилиан Казираги. В XVIII веке служит при дворе кроткой императрицы Елизаветы Петровны предсказателем грядущего, магом и парфюмером. Однажды на каком-то очередном августейшем гулянии под звуки лютневой музыки и деликатный смех благородного шляхетства в целях утешения Ея скучающего Величества сворой остервенелых собак насмерть затравлен редкий белый медведь, доставленный для такого случая из далёкой Гыды. Принц становится невольным свидетелем мучительной агонии прекрасного зверя, хочет вмешаться, остановить идиотскую забаву, спасти терзаемого и погибающего, но не решается (Петровна хлопает в ладоши, хвалит и подбадривает отважных псов…) и потом не может себе простить своего бездействия. Постепенно он внушает себе, что виновен в этом варварстве и наказывает себя, заколдовывает сам себя, превращаясь в тучного и одышливого медведя с условием, что сам уже не сможет снять с себя наложенные чары, что расколдовать его и вернуть ему человеческий облик может только влюблённая в него невинная девушка. Суровое наказание! Конечно, в сказках барышни то и дело влюбляются в медведей, щелкунчиков, чудищ лесных и во что ещё похуже. Но в реальной нашей жизни расколдоваться таким способом совсем не пара пустяков. Хоть мы и видим вокруг чудеса толерантности и сексуальной свободы, но всё-таки девицы, готовые влюбиться в медведей, даже и в наш просвещённый век исключительно трудно отыскиваются. Так что до сей поры Жёлтый подолгу одиноко скитается в тяжёлой медвежьей шкуре по торосам и настам севморпути, проповедуя морякам и корякам идеи ненасилия и неядения мяса. На корабле он навигатор и пророк, первый помощник и советник капитана.
