И, повернувшись ко мне, бох говорил со мной из чайника и сказал: скажи всем о грядущем покаянии держащего семь звёзд. Возвести всем бедным — придёт день, и господь ваш попросит у вас прощения. И искупит свою вину. Ибо во искупление своей вины перед вами за страдания ваши, а не ваших грехов перед ним, бох распял себя на кресте. И если вы, бедные, любите вашего бога — смягчите сердца ваши. Ибо иначе как вы простите его? За ваше уродство, за ваши болезни, за голод, мор и войну, за слезинку ребёнка — простите, господа, вашего господа.
— Значит, всё будет хорошо, — обрадовался Велик.
— Конечно, даже лучше, чем хорошо, — сказал старший брат.
— Херня всё это, — вытирая слёзы баранкой, заявил Колька.
— Поясни, — вскинулся Аркадий.
— Жулик этот твой капитан Арктика. Проходимец вроде Кашпировского или колдуна Лонго, — пояснил Колька.
— В моём доме об этом выдающемся человеке попрошу дурно не отзываться, — вежливо, но твёрдо сказал Дублин-ст.
— И в моём доме тоже, — присоединился к отцу Велик.
— Кашпировский, что ли, выдающийся? — съязвил Колька.
— Капитана Арктика нельзя равнять с этим шарлатаном, — всё с той же грубо выставленной вежливостью парировал Глеб Глебович.
— То, что капитан показал Аркаше в чайнике, — это же Семисолнечный скит, о котором Абрам сегодня рассказывал, пап, скит на айсберге Арарат! Значит, всё правда, а вы про какого-то Кашпировского, — восторженно выложил аргумент Дублин-мл.
— Солидные люди, а говорите херню, — упорствовал Колька. — Вы сами-то видели этот айсберг? А у капитана на представлении бывали? Я ведь не рассказывал вам, Глеб Глебович, никогда. А ведь я не вечно мороженую рыбу и памперсы грузил. Видел и я, Колька Грузовик, другую жизнь, другие грузы. Я ведь в «Уффици» из шоубиза пришёл. Рабочим сцены был, знаете, у кого? Знаете, чей реквизит таскал?
— Кашпировского?
— Почти угадал, Аркадий-возможно-Глебович; работал я у самого капитана Арктика, вот о котором ты столько чудесного сейчас рассказал.
— Слушай, сынок, а где твоё пальто? И что у тебя сглазом? — спохватился вдруг Глеб Глебович.
— Да ладно, пап, давай лучше Кольку послушаем, — отмахнулся Аркадий.
— Послушайте, послушайте, — продолжил Колька. — Этот ваш капитан Арктика — пустышка, порожняк, пузырь пиара. Впаривают его лохам за деньги…
— Его шоу бесплатное… Он сам деньги бедным раздаёт… — встрепенулся Велик.
— Бесплатное, только от кассы до буфета волонтёры побираются — на операцию мальчику, на голодающих манекенщиц, на погорельцев нижегородских, пьяниц вологодских, туда-сюда. Одних бедных оберёт, другим отдаст. Только не всё отдаст, что собрал, а из каждой тысячи рубль. Зато уж растрезвонит про этот благородный и бескорыстный рубль, так распиарит его, как будто это не обычный мелкий рублишка, каких много, а какой-нибудь редкостный, неслыханный долларовый миллиард. А всё, кроме этого дутого рубля, — себе в карман и братве своей, Юнгу, Госпоже. Яхты, виллы, бриллианты… Хотя братва-то поважней капитана будет. А капитан так — двухметровая внешность только с синими глазами на пустой голове.
Вместо мозга у него юнга Юнг. Точнее, он у Юнга вместо сахарной ваты. Юнг ведь в пермском цирке сахарной ватой в антрактах торговал. А теперь капитаном Арктика торгует. Зовут юнгу не Юнг, а на самом деле Лёвка Блевнов…
— Ну так уж сразу и Блевнов? — усомнился в существовании такой неприятной фамилии Глеб.
— Конечно, плохой человек из шайки бандитов не может быть просто Ивановым или Вайсманом. Он, конечно, Блевнов. А подельники у него Подлюкин и Злодеев — классическая драма! — подхватил Аркадий.
— Блевнов. Лёвка, — спокойно настоял на своём Грузовик. — Лёвка и сколотил, как ты верно выразился, шайку. Ты ведь верно догадался, Аркаша, тёмные это всё личности. Двоих Лёвка из цирка взял, Жёлтого медведя и Госпожу. Ну медведь, понятно, он и в Африке медведь. Никакой он не проклятый принц Казираги. Обычный тупой топтыгин. Там на самокате ездил по арене, а тут теперь судьбу типа предсказывает. А Госпожа — Верка…
— Подлюкина? — перебил Аркадий.
— Хренова, — не смутился Колька.
— Ты ничего не путаешь? Не Херова? Не Хуева? — ёрничал старший сын.
— Не надо при ребёнке-то, не расходись, — с достоинством сделал замечание разоблачитель. — Хренова она…
— Не может быть! Такая сволочь и такой благородной фамилии…
— Верка Хренова, она у фокусника Вайсмана бабой для распиливания подрабатывала.
— А! Вайсман всё-таки был! Цирк не без добрых людей! — ввернул Аркадий.
— Ты мне дашь рассказать или нет? — начал невозмутимо выходить из себя Колька. — Пилили её. Пилой. Ножовкой и двуручной. И бензопилой. И так. Просто пилили. Вайсманы, их два было, Вайсмана-то. Отец и дед, а сына у них не было. Была дочь. Вот её, казалось бы, бери и пили сколько влезет. Но нет, своё-то жалко. Вот и стали наше пилить, русское… Наших русских красавиц… Вайсманы…
— Э-э, Колян, «Майн кампф» мы и без тебя читали, ты давай дело говори…
— Я не читал, — сконфуженно взглянул на брата Велик.
— Да и не стоит. Что там написано, всем и так известно… К делу, Коля, к делу…
— …Вайсманы наших русских красавиц. А Госпожа — красавица. Хитрая, властная, только Юнга боится, и то не так уж сильно, а остальных вот так держит, — показал Колька на трепетавшую на вилке кильку. — Она и охмурила капиташку этого. Собрали они всего по чуть-чуть: из цирка пару фокусов; от Кашпировского приёмчики кое-какие, ну там взгляд сурьёзный, голос зычный; медведя научили из коробки записки про судьбу вытаскивать; астрологии подмешали, хиромантии, гипноза — так своё шоу и сварганили, начали людей дурить. Массово будущее разъяснять и лечить от всех без разбору болезней. Денег на раскрутку у Вити Ватикана заняли, между прочим, бандит такой, и пошло-поехало: гастроли, тэвэ, полные стадионы лохов.
— У Ватикана? — что-то как бы припомнилось вдруг Дублину-ст.
— Навыдумывали про капитана Арктика всяких сказок, — не расслышал Колька. — Что родился в Царском селе, что знаком с Вэвэпэ. Что мореход и мастер церемоний; шпион и миллиардер; иллюзионист и филантроп, и экстрасенс-целитель… И что под парусом до полюса доходит… бред…
— А в действительности он некто Еропегов, работавший санитаром в пермском дурдоме, набравшийся там разных опытов воздействия на психику. Потом в Госпожу Хренову влюбился, спелся через неё с Юнгом и сделался фронтменом шарлатанской труппы психотерапевтов. Когда он договорился до того, что мёртвых может воскрешать, его вызвали куда надо и пригрозили посадить. Аферист, связанный с криминалитетом… — вдруг бьющим, как оголённый провод током, голосом, как бы дразня Грузовика, в тон ему вроде бы и вдогонку, но в то же время и в пику как будто — продолжил Глеб Глебович.
— Ну правильно, правильно, — сбился Колька, — а ты откуда знаешь?
— А оттуда же, из газеты «Московский день», из статьи, которую ты дословно пересказываешь, клеветнической, подлой, проплаченной, лживой от начала до конца, — загневался, обличая и вскрывая обман, Глеб, — из статьи, заказанной завистниками и бездарями. Был большой скандал, капитан Арктика выиграл суд, клеветники были наказаны, кто-то даже из редакции уволен. И как тебе, Николай, не стыдно повторять эту дрянь, да ещё в моём доме. И при Велике. Нехорошо. Капитан Арктика — великий человек, единственный в нашей стране человек, кому можно верить.
У него дар пророчества и целительства несомненный. Это я вам как учёный говорю. И воскресение мёртвых не такая чепуха, как кому-то кажется… Это я тоже как учёный… Он — луч среди куч… то есть, туч…
— Браво, папа, — закричали Велик и Аркаша; Аркаша ещё и добавил: — Так ты, Коль, работал у капитана или совсем всё выдумал?
— Работал, — сник и принялся долго пить из рюмки последнюю каплю Колька.
— А почему ушли? — спросил Велик, которому жалко Кольку стало.
— Платили мало.
— Или выгнали тебя? А? — пристал Аркадий.
— Да ну вас. Не верите, не надо, — промямлил Грузовик.
