Впрочем, к делу, к делу. Дело моё покажется вам… О, кто это там из комнаты выглядывает, что за крутой юный мужик? Велик? По-взрослому Велимир. Да, понимаю, что-то вроде Хлебникова. Смело, необычно. Но почему не пошли решительно до конца? Зинзивером надо было назвать. Побоялись переборщить, показаться смешными? Вот что нас сгубит — компромиссы, компромиссы. Как там сказал Шекспир? Слышали? Так размышление делает нас трусами. Так настоящий цвет решимости слабеет в бледном отсвете мысли. Вы, как математик, знающий о бесконечности не понаслышке, подтвердите — Шекспир бесконечен. Точнее, не весь Шекспир, а его Хамлет. Хамлет, согласитесь, — это дырка в Шекспире, сквозь которую виднеется космос.
Впрочем, и Шекспира в сторону. Я вот зачем к вам. Лет двенадцать назад вы оставили работу в Институте нетривиальных структур, верно? До этого вы там отработали лет, скажем, шесть. А до этого, в конце восьмидесятых/начале девяностых прошлого века (как быстро летит время, верно) вы учились в МГУ, верно. Дору Бутберг, толстую добрую дуру из Выборга, на вашем курсе училась, помните, верно. Хорошо училась, верно, глупые девочки отчего-то всегда хорошо учатся.
Как-то раз она пригласила вас на свой день рождения. Праздновали в общежитии на Ленинских — ныне — Воробьёвых горах, в её комнате. Было несколько девушек, но девушек в сторону. Поговорим о парнях. В празднике участвовали — проживавшие в этой же общаге этажом выше Паша Прошкурин из Нижней Пышмы и Орасио Оливейра из Буэнос-Айреса, студенты с мехмата; вы, москвич, студент с мехмата; Веня Эйнштейн, москвич, студент из физтеха; Валерий Александрович Аллегров, аспирант, философ, верно.
Не знаю, как сейчас, а тогда вы были непьющий. Но тут выпили, за компанию. Плохо вам стало, до того, что вы потом долго избегали алкоголя. До сей поры избегаете или нет? Не моё, впрочем, дело. Не только вы, все выпили. А народ всё молодой, настойчивый. Паша из Пышмы увёл к себе дориных подружек. А Эйнштейн, Оливейра, вы и Валерий Александрович оставались у Доры всю ночь. Что там такое было, никто потом толком припомнить не мог. Секс, правда, точно был, и вермут, на этом все стояли твёрдо. Но вот чистый ли вермут или с водкой/пивом, и сколько именно вермута, и кого с кем был секс, и как часто — тут мнения решительно не совпадали, воспоминания разминулись. Отмечу особенно, нота, как говорится, бене, что и Веня, и Орасио, и Валерий Александрович, и вы утверждали, что были в ту ночь близки с Дорой, врозь ли, и если так, то в какой последовательности, или же совокупно, разом, в общем и целом — оставалось неясно. Нельзя ведь исключать и обычного мальчишеского бахвальства, свойственных этому возрасту извечных преувеличений. Может, ничего и не было. Хотя что-то, конечно, было, потому что дура Дора через два месяца догадалась, что беременна. Отцом вызвался быть некто Боря Быков, бармен из Выборга. Видимо, что-то было не только в ту ночь в общежитии МГУ, но и несколько ранее, на каникулах, в «Буреломе». Это бар. То есть по документам бар «Буревестник»; народ-языкотворец, согласимся, удачно доработал имя, довёл до совершенства. «Нажрались в «Буреломе» звучит выразительней, чем «посидели в «Буревестнике».
Толстая Дора по беременности раздобрела ещё больше, до того больше, что даже видавший виды и везде бывавший Боря Быков как-то погрустнел. Как бы то ни было, в положенный срок госпожа Бутберг-Быкова родила здорового, умного, очень талантливого и обаятельного сына. Назвали Аркадием в честь счастливой страны. Эт ин Аркадиа эго… Слышали? Дора доучилась в университете, вернулась в Выборг, преподаёт математику в судоремонтном техникуме. Бармен по-прежнему любит её, по-прежнему работает в «Буреломе», но уже охранником. Потому что коктейли пошли не те, что раньше — всего-то там было: «Отвёртка» да «Тройка», да «Блади Мери», да и всё, — а какие-то многочисленные, сложносоставные, затейливые, так что и запомнить без подготовки нельзя, не то что смешать. Смешивать выписали в «Бурелом» чухонца молодого какого-то из Пярну, а Борю Быкова поставили у дверей. Охранять, вышибать. Ну и заодно пальто принять/подать, дверь открыть, порог обмести. Не вписался Боря в новую эру барного искусства.
К чему, спросите вы, я всё это рассказываю? Что вам в Боре и Доре? И что мне в вас? А то, что я есть тот самый Аркадий, сын Доры. Выбившийся в люди, не просто в люди, а в британцы из нищеты и низости, гордый вип и неотразимый метросексуал. Ну и что, опять-таки спросите вы, ну сын ты Доры и Бори, так что же с того? А то, скажу я, что сын-то Доры я точно, а вот сын ли я при этом Бори? — тут тайна. Позвала меня мама — залетел я к ней по дороге из Йокогамы в Кейптаун — и говорит: «Сын Аркадий! Слушай. Не может быть, чтобы я, Дора Бутберг, имела красный диплом МГУ, а счастья не имела. Посмотри на Борю Быкова, этого нечеловеческого существа. Он работает вешателем ветошей и рубищ в притоне для грубых подонков. Его ли безмозглыми ручищами марать мои чресельные места, его ли неграмотным языком целовать мои эрогенные зоны! Жизнь моя прошла было зря, но она не пройдёт зря! Не дам! Не может быть, чтобы этот мужлан был моим мужем и твоим отцом. Чем дольше я живу с ним, тем больше понимаю, что не ему предназначена. Не муж он мне и тебе не отец. А муж мне и отец тебе один или два из четырёх: Эйнштейн, Оливейра, Дублин или Аллегров. Твои отцы физики, математики, философы, а не лакеи». И она рассказала мне про тот далёкий день рождения, точнее, таинственную волшебную ночь в общежитии. И велела разыскать всех и показать всем вот это. Обыкновенная с виду тетрадка, а в тетрадке-то клад. То есть для знатока, конечно, для мастера, способного оценить.
Вы помните, мама увлекалась математическим моделированием компактных экосистем, ограниченных популяций и малых нестабильных социальных групп. Так что ей несложно было рассчитать вероятность отцовства каждого из четырёх её гостей. Каждого из вас. Прочитайте, оцените.
Всё это время Аркадий вещал с лестничной клетки, так и не приглашённый в квартиру. Тетрадку с кладом он извлёк из кармана пальто, Глеб тетрадку взял, Дору он обрывочно вспомнил; вспомнил, пусть и смутно, и ту ночь, когда первый раз попробовал любви и водки. И та, и другая оказались тёплыми, липкими, невкусными. Водка вроде застревала в горле, Дора вроде кричала. И тискала его, чувствовавшего, что делает не то, что от него требуется. Секс, кажется, был с треском провален, но на какой стадии, нельзя было разобрать из-за острого опьянения. Словом, не ладилось. Тошнило. Утром он проснулся на даче у Эйнштейнов. «Доброе утро, а где Веня?» — спросила Бенина мама, приготовившая хлеб с маслом и обнаружившая в спальне сына чужого мальчика, разящего перегаром небритого подкидыша. Дублин хотел наблевать в ответ, но промолчал. Он пытался понять, когда и как на него сбросили водородную бомбу. Иначе он не мог объяснить, отчего ему так плохо. Так, что после той ночи он несколько лет не прикасался ни к чему спиртному и женскому. Давно, давно это было. Веню нашли в неисправном автобусе возле ремонтного парка; он просидел в нём всю ночь, думал, что едет.
— Проходите, пожалуйста, — сказал Велик, которому Аркадий очень понравился.
Гость втиснулся в теснейшую гостиную и, застряв, как в тисках, между вязанкой берёзовых лыж и читающим мамины выкладки Дублиным, принялся беседовать с выглядывавшим из комнаты Великом.
— Вижу, увлекаешься биониклами. Сколько их у тебя? Всего четыре? А что так? Верно, верно, игрушка не дешёвая. О, Ворокс, узнаю старого вояку. А это Тарикс? Тарикс. И храбрый Тума здесь, и безрассудный Мата Нуи. Что ж, отряд невелик, но продержаться до прихода основных сил можно. Дня два, верно. У меня в Лондоне два магазина биониклов. Один на Риджент-стрит, рядом с Хамлей’с. Второй на Стренде. В том, что на Стренде, как раз недавно освободилось место директора. Хороший был директор, но устарел. Всё-таки тридцать лет — многовато для торговли игрушками. Надеюсь, ты хорошо учишься? Так я и думал. Если сдашь экзамен на знание технических характеристик и истории биониклов — назначу директором тебя. Английский свободно? Ну, подтянешь. Ещё полгода подождать, пока старый директор доработает. Попроси маму нанять хорошего репетитора по языку. А может быть, я и сам тебя подучу, если задержусь в вашем городе…
