Однажды Лурдес схватила Стоуни за руку, и ему показалось, что он очнулся от сна.

— Нам нужно поговорить, — сказала она.

Он едва осмеливался взглянуть на девушку. Чтобы не поддаться искушению, он смотрел на руку, вцепившуюся в него. На ее пальцы с красными ногтями, на два кольца одно подарила ей бабушка, второе она сама купила за двадцать долларов на блошином рынке в Мистике… И эта кожа оливкового оттенка…

Стоуни поднял взгляд и уже не мог отвести его, как только увидел ее глаза, эти черные бриллианты, освещенные изнутри солнцем, изгиб губ, покрытых (мостящей алой помадой…

— Нужно? — переспросил он, стараясь, чтобы голос звучал весело и непринужденно.

Он все еще любит ее. Он чувствовал это. Знал, что любит. Но еще он знал, что ребенок означает крах мечты о другой жизни, мечты о лучшем будущем, которого у нею уже не будет. А будет вот что: он пойдет работать на консервный завод или на траулер, как его отец, насквозь провоняет рыбой, будет возвращаться домой, в какую-нибудь жалкую квартиру или, того хуже, на шестьдесят третье шоссе, в район трейлеров, прозванный в народе «карающей десницей Господа», потому что этот квартал неизменно смывало во время частых летних ураганов. Родится еще один ребенок, уже годам к двадцати Лурдес состарится, а он так и останется в тюрьме, которую сам себе выстроил.

Но все равно Стоуни любил ее и хотел придумать для них обоих иной исход. Он вышел следом за Лурдес на улицу, и они присели на бетонные ступени перед площадкой, где девятые классы занимались гимнастикой.

Лурдес втиснула свою ладонь в его руку.

— Ты боишься всего этого, да?

Он пожал плечами.

— Я знаю, что люблю тебя. Это точно.

Она прижалась к нему, поцеловала в щеку.

— Отлично. Я тоже тебя люблю.

Пауза. Она отпустила его руку.

— Что-то тебя не было видно в последние дни.

Он снова пожал плечами.

— Накопилась куча дел.

Стоуни явственно ощущал что она дрожит, хотя они не прикасались друг к другу.

— Я сегодня кое-что выяснила.

— Что же это?

— Я ошиблась.

— Что?

— Это была просто задержка. Вот и все.

— Ты хочешь сказать…

— Да. Это не то, что мы подумали. Что я подумала, — поправилась она.

Первый раз за всю неделю Стоуни снова взглянул в ее глаза. Он чувствовал себя негодяем. Стоуни был счастлив, но что-то в глубине души не позволяло ему радоваться. Он выказал свою истинную природу. Жалкий трус. Дрисливый цыпленок. Лурдес прикрыла глаза ладонью, но от солнца, а не от его взгляда. Ему хотелось, чтобы она улыбнулась. Чтобы улыбнулась и обвила его руками.

— Кажется, ты здорово перетрусил, а? — сказала она.

— Нет. — Он покачал головой, обнимая ее. — Кажется, я был просто в ужасе. Ну, понимаешь… не знал, что теперь делать.

— И я тоже, — призналась Лурдес — Отец меня бы убил. Слава богу, обошлось!

Ему показалось, на глазах у Лурдес выступили слезы. Конечно, это было ужасное испытание для них обоих. «Болван! Тупица! — стучало в мозгу. — Двое глупых детишек нажили себе беду. Слава богу, она не беременна!»

— Да. — Стоуни запрокинул голову и уставился в безоблачное голубое небо. — Спасибо тебе, Господи! — Он поцеловал девушку. — Думаешь, я вел себя как скотина?

Лурдес пожала плечами.

— Немного. Наверное, на твоем месте я бы вела себя так же. Но все совсем по-другому, когда оно внутри тебя. А тому, кто не чувствует его в себе, должно быть, сложно понять…

В этот миг Стоуни снова ощутил себя живым Возвращенным в жизнь, откуда был изъят две недели назад, когда узнал ошеломляющую новость.

— Я в самом деле люблю тебя. Просто пытался придумать, как нам быть дальше со всем этим., этим дерьмом…

— Давай больше не будем об этом говорить, — прошептала она. — Мне пора идти на английский. Увидимся в пятницу?

Стоуни кивнул Когда она поднялась, он снова схватил ее за руку. Сжал ладонь. Ему показалось, что-то холодное кольнуло его при этом прикосновении.

Он посмотрел ей в лицо.

— Ты сказала правду?

Лурдес развернулась и вошла в школу.

Вэн Кроуфорд, топтавшийся на крыльце продуктового магазина на Уотер-стрит в Стоунхейвене, кинул за спину банку из-под «Блю Риббон», аккуратно завернутую в коричневый пакет. Его приятели, Дэл и Рич по прозвищу Таракан, по очереди поглядели на полисмена Деннехи, а затем откупорили новую банку и пустили её по кругу.

— Мне нужна какая-нибудь цыпочка, и срочно, — произнес Дэл, утирая пот с шеи и провожая взглядом какую-то местную девчонку, проезжающую мимо на папином «фольксвагене». — Уже две недели не было.

— Брехня, — засмеялся Вэн, снова прикладываясь к банке. — Можно подумать, будто у тебя была хоть одна.

Банка оказалась пустой, и он, зашвырнув ее в мусорную корзину, потянулся к зеленому рюкзаку, стоящему на тротуаре. Откупоривая очередную банку, он увидел ее, выходящую из магазина с корзинкой в руках. Летнее платье было невероятно смелым, и сквозь него отчетливо просвечивали сливочные бедра и груди, похожие на два шарика мороженого.

— Кто, мать твою, такая? — услышал он вопрос Ричи.

Но Вэн уже отъехал: сердце колотилось, во рту пересохло, а член заныл от тоски, которую, как ему казалось, эта часть тела испытывать не может.

У нее были светлые волосы до плеч и глаза как голубые камешки, а еще пара пухлых, сочных губ… И самоуверенность, основанная на собственной сексуальности. Вэн ясно видел это по тому, как она вышагивала, как высоко держала голову, по ее позе, расслабленной, но при этом величественной. А при виде ее рта Вэну нестерпимо захотелось трахнуть ее. Такой рот не мог не вызвать подобного желания.

Ее ноги были просто безупречны, а в придачу к ним узкая талия и широкие бедра — словом, истинное воплощение женской сексуальности. Для него же она была вселенская шлюха, которая могла брать его со всеми потрохами, высасывать его досуха — ему бы это никогда не наскучило.

— Господи, только посмотрите на нее! — ахнул Дэл.

И Вэн опустился на колени, держа пивную банку обеими руками, словно некий религиозный фетиш.

— О Святая Матерь Божья, — произнес он. — Благословен будь плод чрева твоего. Господи! Господи! — Он вцепился одной рукой в мошонку, глядя в небеса — Парни, я хочу это!

Он никогда не видел ее в городе — наверное, туристка. Приехала на день откуда-нибудь из Нью-Йорка. Может, модель. Нет, лучше, чем модель; сладостная мечта с ногами.

— Кто, мать твою, она такая? — спросил Вэн.

— Кажется, она из Краунов, — отозвался Дэл. — Я иногда ее встречал, еще в детстве. Ты что, не помнишь? Разве ты сам не видел, как она со всем своим чокнутым семейством каталась на яхте?

Вэн передернул плечами.

— Сучка еще и богата. Класс!

— Парень, от нее жди одних неприятностей, — прошептал Ричи. — Не лезь к ней. Она из Краунов. Скверная семейка.

— Да пошел ты, — пробормотал Вэн.

И тут она остановилась, глядя на парней.

Вэн закрыл глаза, едва не впадая в ступор.

Когда он открыл глаза, она улыбалась ему. Это было как благословение.

Она улыбалась и кивала, будто знала, о чем он думает.

Будто знала, о чем он думает, и нисколько не возражала.

Он встал, отряхивая джинсы, отдал банку с пивом приятелям и зашагал на другую сторону улицы.

Представьте себе картину.

Вы семнадцатилетний парень с вечной эрекцией, у вас уже были девчонки-подростки, девчонки, лежащие бревном на засаленном матрасе, пока вы пытаетесь в них войти, или девчонки, провонявшие доками, девчонки, у которых размазывается косметика и под ней оказываются обветренные губы, маленькие глазки и кожа не то чтобы в оспинах, но и не гладкая…

Девчонки вроде Брэнды Уитли с ее нелепыми грудями, с привкусом ракушек, с этой ее манерой поскуливать, когда вы подбираетесь к финалу…

И вот вы видите девушку, которая, кажется, только что сошла с какой-нибудь голливудской киноленты, с совершенным телом, уверенную в собственной сексуальности, с аурой, обволакивающей ее словно лунное сияние. Вместо духов от нее веет гормонами, и где-то там лежит заветная цель, место, в которое вы мечтаете попасть, которое для вас все равно что райские кущи.