Жаль, эти элементы мне недоступны. Я устала обитать в этом месте; жизненный ритм, которому мне приходилось следовать, изматывал и опустошал. Утро тренировок, день тренировок, вечер тренировок... В голове редко возникали какие-то переживания и беспокойства, но в глубине души я понимала, что так продолжаться не может. Наступили сложные дни, критические в буквальном смысле, и это стало для меня страшным открытием. У меня были покровители, но у меня не было близких, тех, с кем я могла поделиться своими проблемами и переживаниями.

Наверное, это заметил Орочимару. Однажды он вызвал меня и дал небольшой сверток с бумагой.

- Твое задание, детали ты узнаешь внутри, - ласково сказал санин и кивнул на Кабуто. - Он подготовит тебя к миссии.

Я лишь кивнула и молча последовала за парнем. Он относился ко мне с уважением, хотя в первое время я чувствовала, как Кабуто жалел меня. Это мне претило, но со временем его жалость переросла в дружескую поддержку. В нем кипела ненависть и злоба, но в тоже время в нем была и доброта. Именно в убежище Орочимару я поняла, что каждый человек, даже самый пропащий и обозленный на мир, способен сделать хорошее дело. Люди не рождаются монстрами, они ими становятся, и происходит это в тот миг, когда невинная душа сбивается с правильного пути. Как я.

- Думаю, тебе следует постричь волосы, они ведь мешаются, - заботливо заметил Кабуто.

- Я уже привыкла, - хмуро ответила я на его совет.

- Если хочешь, я тебя постригу. Ты наделена не только талантами ниндзя, но ты еще и женщина, и с каждым днем это заметно все больше. Природа дала тебе красоту, так используй это, не прячь ее от этого мира.

- Слушай, очкарик, ты же знаешь, я не подпущу тебе к своим волосам, ты уже месяц говоришь об одном. Мне ни к чему радовать чужие глаза, - Я показала свиток с заказом, а парень прочитал и озадаченно посмотрел на меня. - Я ведь убийца.

- Так отдай своим жертвам последнюю дань! 'Будь красивой, когда будишь их лишать жизни'.

***

Цель была устранена, я сделала все быстро, но все же это не избавило меня от душевных терзаний, мои действия не казались мне страшными, ведь меня с детства тренировали убивать. Волновало скорее спокойствие, с которым я это совершила, такое отталкивало сильнее, чем смерть, которую мне пришлось посеять. Черствость и цинизм еще не овладели мною в полной мере, но все шло к этому, а то, что последовало потом, лишь усилило мою ненависть к миру.

Убитый мною человек лежал напротив, пока я подвергала себя анафеме. Только почувствовав, что вокруг меня начинается смыкаться кольцо, во мне проснулся инстинкт самосохранения. Меня раскрыли и даже знали о моем появлении, и количество врагов и их сила говорила сама за себя. Мне не уйти, даже с моим даром, да и с каким-либо другим.

Когда пара десятков джоунинов ворвалась в комнату, залитую кровью, я была во всеоружии: нацепила все свои амулеты и талисманы и приготовилась к бою, к слову, мне удалось увеличить продолжительность их действия до сорока двух секунд. По истечению этих самых сорока двух тиков погибло девятнадцать джоунинов. По иронии судьбы мне не хватило секунды, чтобы расправиться с последним. И меня, кровожадно убивавшую и крушившею все вокруг, связал один человек. Это было унизительно, но еще больше - самонадеянно.

***

Кровавая тюрьма - место, что сломило меня и то же время возродило, сделало другой. Бесчувственной и хладнокровной. Тюрьма крови. Я убила лучших надзирателей и охранников, а главное - их начальника. Подобное не осталось без внимания, и когда меня связали, первым делом избили. Отнеслись к этому оставшиеся весьма серьёзно, с большим энтузиазмом, и, можно сказать, с креативом. Простые побои комбинировали с пытками огнем и водой. Излюбленным способом выразить свою ненависть было избиение палками под барабанный бой. Я смутно вспоминала те часы.

Тюремщики становились в круг из двенадцати человек, затем один из них начинал осыпать меня ударами палкой, пытаясь попасть в такт играющему барабанщику. Это был первый день в этом месте, где сразу же решили сломить мой дух. После пяти минут первый охранник отходил, его орудие пыток не было страшным, гладкая палка, зато у второго в руках оказалась деревяшка с сучьями, они больно впивались в кожу, иногда разрывая ее. После пятого стража я уже теряла сознание, но меня тут же приводили в чувство, обливая ледяной водой. В голове отпечаталось, как мое тело истязали другим садистским оружием, тоже палка, но уже с забитыми гвоздями.

Помню, как меня готовил перед миссией Кабуто, прихорашивал, делал прическу и приводил в порядок лицо. Зачем - непонятно, хотя параллельно очкарик вел инструктаж. Он все приговаривал, что красота делает окружающих к тебе добрее, снисходительней, якобы то, что судьба выделила нас среди толпы, рождает восхищение, которое сами люди могут не осознавать, но будут следовать ему до самого конца. Все его замечания сводились к тому, что люди ненавидят меня не только за мое бремя дзинтюрики, но и мое нежелание делится с миром собой.

Хотела бы я спросить его, считает ли он меня красавицей после всего, что со мной сделали люди, остановило ли их восхищение или жалость. Я по-прежнему оставалась чудовищем. И теперь мой облик соответствовал прозвищу. Тело сплошь покрыли гематомы и кровоподтеки, все было в порезах и ранах. Местами кожа загноилась, но в моем положении были просветы. В беспросветной тьме меня утешал лис. В тот раз я впервые почувствовала его эмоции. Мое тело стало залечиваться, его сила пропитала всю мою сущность, но чакра не могла вырваться. На мне была странная печать, она не давала возможности контролировать энергию инь и янь, похоже, ее поставили, когда я отрубилась. Но забота лиса меня тронула.

- Еще рано... Подожди немного, и мы с тобой вернем все долги, - услышала я властный, могучий голос в голове.

***

В моей жизни часто случалось, что я получала раны. В детстве, когда я проявляла непоседливую натуру, затем в академии, постоянно получая растяжения и вывихи от бесконечных тренировок, и самые неприятные, когда стала куноичи. Все это время я была благодарна своей невероятной регенерации, но не сейчас. То, что на мне все заживало, как на собаке, лишь усугубляло мое положение, похоже, тюремщики решили, что оставлять меня в покое ни в коем случае нельзя, а восстановится - тем более.

Меня заковали в огромные кандалы, а следом волочились многопудовые утяжелители, к которым я была привязана цепями. Другие обитатели тюрьмы избегали меня и откровенно боялись. А я лишь взращивала свою ненависть.

Каждый день я получала новые побои, мое лицо выглядело, как один сплошной синяк, но наутро все проходило, и тогда надзиратели вновь наводили порядок на моем теле. После избиения меня отпаивали и кормили. Еда в этом месте была совершенно не приспособлена к употреблению. Хотя на подобное я смотрела сквозь пальцы, голод - лучшая приправа, поэтому мне удавалось толкать в себя бурду, которой нас пичкали.

Энергия инь давно покинула тело, янь была запечатана, неделю я еще сохраняла какие-то крохи сил, но и они иссякли с длительным пребыванием в этом месте.

В голове все чаще просыпался голос, он призывал покарать обидчиков, дать ему волю, и я все больше подавалась уговорам. Слабость поселилась внутри меня. Лис уже имел какое-то влияние на мое сознание до этого, но сейчас он открыто изъявлял свою волю. И у меня все меньше становилось желание противится ему.

Я исхудала, лишь кожа осталась на моей хрупкой фигурке. В этом ужасном месте пытки продолжались, пока не произошел один случай. После очередного избиения я осталась наедине с надзирателем. Это был толстый и трусливый парень, первое время боящийся меня до чертиков, а друзья и заключенные смеялись над ним за его опасения. Маленькая и вечно искалеченная девочка и здоровенный детина. Подобное не могло не забавлять, но мне было не до смеха. Этот парень явно хотел самоутвердиться и с большим рвением оставлял на мне побои, дразнил едой и самое противное - лапал меня.