И это были самые невинные слухи, которыми регулярно снабжала меня сеть шпионов. Дорвавшись до казны, часть серебра я отсыпал себе. Тайно. Мне, как и тебе позарез нужны были деньги, и если ты тратил их на армию, я создавал своё подразделение и вскоре ни один человек в Пелле не был уверен, что его слова или поступки не известны Гефестиону. У меня появились доверенные лица. Помимо Феликса и Гестии, по утрам, а порой ещё до восхода солнца садился за стол и проверял письма пришедшие за ночь. Рассматривал прошения, судил тяжбы. Как и говорилось раньше, порой ошибался. Хотя, были удачные решения.
«Мой филэ, твоя помощь бесценна, - писал ты, брызгая чернилами на строчки, - те двести пращников, которых ты послал мне, решили исход боя. Забросав камнями греческих лучников. Ты сообщаешь, что если их соединить с лёгкой конницей и до времени первого залпа закрывать телами коней, то эффект неожиданности превзойдёт все ожидания! Я попробовал и остался очень доволен твоим советом! Мой несравненный, мудрый и нежный правитель, мне рассказывали, о непомерных налогах на землепашцев, умоляю тебя филэ, не слишком на них жми, все-таки в их семьях подрастают будущие воины, а впрочем поступай как считаешь правильным. Твой любящий, скучающий Александр»!
Временами я перечитывал эти письма, даже много лет спустя, удивляясь безграничному доверию с твоей стороны, тогда мы любили друг друга и к Аиду посылали все сомнения.
Персия, от звучания этого слова замирал каждый, с восхищением или страхом, но ни один не оставался равнодушным. Наш восточный сосед будучи самым могущественным меж тем расширял границы своего государства, захватив даже бывшие греческие области, насаждая волю покорённым племенам. Твой отец давно поглядывал на азиатский берег, хотел, мечтал сразиться с царём царей Дарием, Аттала отправил с передовым отрядом. Своего родственника. Теперь же, когда Парменион спустя полтора года прочно обосновался в твоём окружении, вопрос о вторжении уже не казался ему абсурдным. К тому времени, я всеми способами сумел наполнить казну, чего мне это стоило расскажу только подземному судье, но когда ты вернувшись из многодневного похода, и на утро спросил меня о средствах, слабо махнул рукой, не в силах подняться с ложа.
- Сам смотри.
Благодаря мне, ты смог заплатить каждому солдату жалование на полгода вперёд, и не тот мизер который выдавал прижимистый Филипп, ты кидал золото горстями, золото которое я выдирал из рук торговцев стонавших от повышенного налога, из закромов землепашцев, грозя сжечь их дома, у недовольно ворчавших знатных родов, напоминая им об участи Линкестидов. К моему ужасу, ты израсходовал к весне весь запас, добравшись даже до неприкосновенных сундуков, которые я хотел оставить на случай неудачи.
- К чему скаредность, филэ! - Воодушевлённо говорил ты, - мы возьмём богатую добычу, наполним наши сундуки персидским золотом и драгоценностями.
- Да, но иметь хотя бы сотню другую талантов не помешало бы, и пару десятков сундуков с золотыми тетрадрахмами…
- О смирись, мой прекрасный возлюбленный, не омрачай светлый лик, презренным металлом. Я хочу сегодня объявить о выступлении войск, вскоре мы переправимся через пролив и вступим на земли Персии, мы совершим, то что не под силу ни одному смертному! А ты считаешь какие–то тетрадрахмы, когда перед тобой открывается величие.
- Но, ты же разоришься, Александр, что ты оставишь себе, если сегодня опустошишь последний сундук?
- Себе? Нам, Гефестион! Нам я оставляю надежды!
- Надежды? Ты сумасшедший?!
Оставивший зал совещаний, я потихоньку приказал Феликсу с помощниками, припрятать несколько сундуков с золотой монетой, так, на всякий случай. И молчать! Ты не узнал, удивившись на следующий день, что все средства потрачены, ещё активнее принялся готовиться к походу. И этот момент настал. Старые корабли, доставшиеся ещё от Филиппа просели от множества вошедших на них воинов; оружие, боевые машины и коней грузили отдельно. Ты не мог ждать, стоя на носу первого корабля отплыл как только прозвучал рожок капитана. Занятый погрузкой, я напротив остался на родном берегу до последнего, отправлял корабли предчувствуя, что вижу Македонию в последний раз, оттого как мог тянул с отплытием. У меня не было твоей безграничной уверенности в успехе экспедиции, я даже старался просчитать пути отступления. Как это сделал Феликс в серебряной руднике, и когда корабль, который должен был принять меня на борт стоял снаряжённый, и медлить стало невозможно, то опустился на колени, набрал в горсть земли. Здесь же сломал тонкую веточку оливы, поцеловал, произнёс слова молитвы. Завернув, взял с собой, последний дар Родины и был бы очень признателен, если найдя мешочек с пылью в моей личном ларце, его положат в гроб, впрочем, это уже не важно.
Итак, мы отплыли, выстроившись в боевой порядок, взрыли острыми носами галер морские волны.
Мне рассказали, что завидев противоположный берег ты вдруг спрыгнул с корабля и двинулся по пояс в воде с одним длинным дротиком в руке, как размахнувшись бросил его и копье воткнулось в землю всем наконечником.
Символично!
Ты заявлял свои права на новые земли, и все бывшие на галерах ответили дружными криками одобрения. Повторяю, я не видел этой сцены, я смотрел назад на исчезавшую вдали Македонию, придерживая завязки плаща, чтобы его не унесло порывом морского бриза. Я уже тогда знал, что больше не увижу, ни мать, ни отца, сестры так и останутся для меня маленькими девочками с куклами в руках, я оставлял жертвенник выстроенный в честь Филандера и только… Полидевк, поняв брата, подошёл и молча обнял меня. Так мы и стояли на последнем корабле, ничего не в силах изменить.
- Завтра мы принесём жертвы на холме Ахилла. И Патрокла, разумеется.
- Ты хочешь, чтобы я…
- Чтобы ты показал всему миру, кем являешься для меня! Хватит, устал прятаться по темным углам, нам нечего стыдиться! Грязные слухи замолкнут, когда все увидят наш ритуал.
- Значит следует подготовиться, я займусь этим немедленно.
Ты нежно привлёк меня за талию и долго не отпускал, вдыхая аромат тела, закрыв глаза, ласкал губами шею. Нам уже не хватало ночей, занятые подготовкой вторжения, вынужденные разлучаться на долгие десятки дней, мы словно старались наверстать упущенное в короткие минуты уединения. Занимаясь сексом порой до пяти раз за день. Отбросив бумаги, ты вдруг обхватывал меня, шепча нежности, начинал любовную игру. Для вида, я противился, возражал. Бурчал, - нам надо закончить с разработкой будущей стратегии! На что, ты резонно замечал, - стратегия подождёт, тогда как твоё естество ждать не может, хочет немедленного соединения.
- Упрись руками в стол, - горячо шептал на ухо, - чуть присядь, вот так, хорошо.
Как бы я не хотел, но природа взяла своё и твой филэ оказался выше своего возлюбленного на целую голову, но тебе это даже нравилось, нравилось дёргать меня за длинные волосы, зарываться носом в них, отрывисто дышать и сладко стонать, на пике блаженства. Я тоже был счастлив, и когда ты предложил обнародовать нашу связь перед всем миром, только задохнулся от радости. Пусть все знают – мы любим друг друга и наша любовь, как любовь Ахиллеса и Патрокла нерасторжима. И вечна.
Утром, под звуки труб в длинных ритуальных одеждах белого цвета, босиком, держась за руки мы проследовали к двум высоким курганам, под которыми согласно сказанию почивали тела легендарных героев. Лавровые венки возложенные на головы, стали нашим единственным украшением. Мы шли по широкому проходу устроенному войском, как две половинки одного целого, глядя строго перед собой. С необычайной серьёзностью, в том месте где тропинка расходилась на две стороны, ты остановился и опустив ресницы, произнёс.
- О мой достойный возлюбленный. Возрадуйся, ибо сегодня самый лучший день в нашей жизни, мы вступаем на путь величия, как Ахиллес и Патрокл, и покроем себя бессмертной славой.
- Я знаю, Александр и не сомневаюсь.
К нам подошли девушки и протянули каждому по гирлянде, сплетённых из цветов олеандра, тебе алый, мне белый. Огромные венки, сладкий аромат исходящий от них кружил голову и все происходящее казалось нереальным. Скорее, разворачивающееся действо походило на свадьбу, ведь мы открыто требовали от всех признать нашу любовь. Неся на вытянутых руках гирлянду, я приблизился к холму, на вершине которого стояла маленькая фигурка Патрокла, отлитая из бронзы. Герой был обнажён и только плащ перекинутый через правое плечо, закрывал одну руку. Патрокл, опирался на поставленное вертикально копьё, спокойно смотрел на людей у подножья, с лёгкой грустью на устах. Человек ставший для легендарного Ахиллеса его жизнью, его любовью, единственный, кому сын Пелея разрешил надеть свои доспехи и кто погиб, вместо возлюбленного. Я помню те строфы из Илиады, ты всегда с содроганием в голосе читал мне о гневе Ахиллеса, узнавшим о гибели Патрокла, о его безумии, когда ослепнув от горя герой бросился в бой без защитного панциря. О его мести, о смерти Гектора, троянского царевича убившего филэ Ахиллеса, о том, как тело несчастного было несколько раз протащено за кудесницей рыдающего мармидонца и о костре, на котором было сожжено прекрасное тело, прекрасного друга. Задумавшись, я в одиночестве поднялся на холм и обвил гирляндой фигурку полубога, почитая его, расстегнул фибулы скрепляющие одеяние на плечах и изящно сбросил его к ногам, оставаясь обнажённым. Теперь нас было двое: я и Патрокл, и никого рядом. Наступал обряд священнодействия. Надрезав ножом сосуд на запястье, окропил кровью бронзовую статуэтку. Возливая её как драгоценное вино, пропел славу герою, опустившись перед ним на колени воззвал к духу Патрокла, умоляя дать мне сил на совершение великих предначертаний. Ты сделал тоже самое, на могиле Ахиллеса и наши действия были настолько синхронны, что мы даже спустились одновременно, готовясь в знак почтения обежать трижды вокруг погребальных холмов. Ты по солнцу, я против, и соединиться.
