Теперь все кончено, я отныне самый близкий тебе человек.
Костер догорел, и потух. Первые снежинки- предвестники бури, упали на горячие угли, когда вдали раздался стук копыт и всадник на усталой лошади остановился рядом. В руке ты держал круглый предмет, завёрнутый в полу одеяния.
Как прощальный дар, бросил в прогоревшее жерло костра отрубленную голову иллирийца.
- Дакар? Почему он?
- А то не понимаешь?!
Не желая объяснять, ты отвёл Буцефала в конюшню, выстроенную неподалёку, и начал растирать коня, удаляя грязь и пот со шкуры. Молча засыпал ячменя в ясли. Я терялся в догадках. Не в силах выносить твоего отчуждения, зашёл следом и как только ты повернулся, чтобы принести воды, то наткнулся на меня. Опустив голову, я взглянул исподлобья и спросил:
- В чем дело, Александр?
- Уйди Гефестион. Не искушай судьбу. Как бы не звякнули ножницы мойр и для тебя.
- Винишь меня в смерти Протея?
- Не тебя, себя. Потому что ты ещё дышишь и твоё лживое сердце ещё бьётся! Я напал на передовой отряд иллирийцев и перерезал их всех, не стал щадить даже нашего гостиприимца Дакара. А теперь отвечай мне, Гефестион! Как можно столь сильно ненавидеть моего брата и не доверять мне, чтобы решиться на такое?
Запираться не было смысла, как и оправдываться. Опустившись на колени, я обнял твои ноги и прижался к ним лицом.
- Ты разрушил нашу любовь, Гефестион! Отныне, глядя на тебя, я буду вспоминать о бесславной смерти брата. Уходи, пока есть возможность, я и так с трудом сдерживаю себя. Бери Рыжего и возвращайся в Эпир или Македонию - куда угодно, прошу лишь об одном: постарайся, чтобы отныне наши пути никогда более не пересеклись, ибо в тот миг, когда я снова увижу тебя, убью.
Разомкнув мои объятия, ты прошёл мимо, крикнув греку чтобы принёс вина и хлеба. Как во сне, я, распутав удила и набросив на спину Рыжего вытертую волчью шкуру. Запрыгнул, держась за гриву и шагом двинулся прочь. Отдав повод, медленно поехал со двора. Мимо нищих хижин, мимо чёрного остова погребального костра, в какое-то мгновение мне захотелось чтобы Протей воскрес, и напротив меня положили с закрытым лицом и парой оболов на глазах в печальные носилки.
Может, тогда бы ты был бы менее несчастлив. Глупо.
Как я провёл зиму? Зачем тебе знать? Скажу только, что Рыжий охромел окончательно. Истощённый, он уже не мог нести всадника, потому пешком мы таскались от одного селения до другого. За тёплый ночлег и немного ячменя на двоих я выполнял множество разных поручений: колол дрова, носил воду, крыл крыши колючим тростником, чистил коровьи и овечьи стоила, случалось, спал в конюшне, в ногах погрустневшего Рыжего. Первые дни выдались особенно тяжёлыми. Разлука с тобой, как непоправимая беда терзала сердце и несколько раз я ловил себя на мысли, что не проще ли захлестнуть повод коня на поперечную балку и получить забвение в ремённой петле. В одной из деревень я услышал о посольстве из столицы. Пришёл, представился и попросит взять с собой в Пеллу. Мой вид, а особенно запах, исходящий от грязной одежды, и спутанные волосы вызвали неподдельный интерес у соотечественников. Расспросив о причине моего появления в маленьком селении, но без подробностей, их предводитель согласился помочь.
Так я и оказался в их обществе. Заметив хромоту коня, македонцы выделили мне спокойную вороную кобылу, разрешив привязать удила Рыжего к её хвосту. Оглядываясь, я подолгу смотрел, как тот, припадая на правую ногу, трусил в конце каравана, не желая отставать.
Я не любил животных, вообще никого из них. Подо мной убили с десяток лошадей. Трёх верблюдов я загнал насмерть под палочными ударами. Даже гордость хилиарха и объект злобной зависти всей империи - мой белый индийский слон, не вызывал в душе ничего, кроме досады. И только Рыжий - конь, на котором никто уже не мог ездить, сопровождал меня во всех походах. Он не покрыл себя славой Буцефала, и не обладал грацией ахалтекинских золотых жеребцов; но, ковылявший в обозе неизменно выслушивал все мои жалобы, подолгу стоял, устроив голову на плече и понимающе дышал в ухо.
Однажды, в день, когда мы стояли на берегу Граника, разгорячённый битвой Буцефал налетел на него, зубами вцепившись в холку, желая немного сбросить напряжение. Мой же конь взвизгнул и сильно ударил его передними копытами в грудь. У вороного там навсегда остались отметины - два кривых шрама. С тех пор Буцефал обходил стороной внешне тихого хромца, как называли между собой Рыжего. И все же на торжественный въезд в Вавилон я взял именно его и гордо сидел на спине хромого друга. На меня показывали пальцами, смеялись, думали задеть насмешками. Дураки! Всё, чем я владел, в тот момент хотел делить только с одним четвероногим другом и когда он пал, моё сердце окончательно ожесточилось.
Итак, Рыжий неверной рысью едва поспевал за размашистыми движениями сытой кобылы, я же, размышлял о способах тайно сообщить о себе Феликсу, рассеяно оглядывал местность.
Во время одного из дневных переходов ко мне подъехал Демарат, спросил о самочувствии. Его голос показался мне участливым и жест, которым он положил широкую ладонь на мое бедро, не вызвал подозрения. Вздохнув, я рассказал как меня бросил возлюбленный, впрочем, не называя твоего имени.
- Еду домой. К семье.
Почему я выговорился чужому человеку, человеку которого по сути не знал, да и не желал с ним продолжать знакомство? Наверно, настолько был полон горем, что ещё немного и сорвался бы, натворил разных бед. Демарат дал мне возможность немного слабить давление, и, посочувствовав, предположил, что в Пелле я спокойно смогу найти себе покровителя. Желая чем-то отплатить за откровенность, Демарат в свою очередь рассказал об истинной цели поездки, которая была во встрече с наследником престола Александром, по-прежнему скрывающимся в горных районах Илллирии.
- Царь Филипп, да благословит боги его правление, желает мира с сыном, оттого и послал нас с предложением о воссоединении семьи.
Волнуясь, я спросил о тебе.
- Мы нашли Александра в самом подавленном состоянии. Два его лучших друга сложили головы в горах. Я застал его оплакивающим их преждевременные смерти. Думаю, только потому, что дух его сломлен, царевич согласился вернуться к отцу.
- Почему же он не с вами?
- Александр решил заехать в Эпир к матери, и оттуда уже в главе свиты направиться в столицу.
Поблагодарив Демарата, я продолжил свой безрадостный путь. Если в начале я рассчитывал на наше временное охлаждение, то после сказанного, убедился насколько сильно мы удалились друг от друга. Возможно, я переоценил твою любовь. Возможно. принял за правду пустые обещания. Что ж, тем хуже для меня.
Уже будучи в Македонии, рано утром я был разбужен конём, осторожно прихватывающим мои волосы прохладными, чуть влажными губами.
- Перестань Рыжий!
Сонно отмахнулся и услышал негромкую речь. Один из говоривших был без сомнений Демарат, второй, и я едва не подпрыгнул на месте – Павсаний, начальных телохранителей Филиппа. Негромко переговариваясь, они медленно шли и потому я расслышал только обрывки фраз, из которых понял, что царедворец предлагал хозяину посольства большие деньги, а тот не соглашается. Желая узнать о чем идёт торг, принялся быстро одеваться и как только заговорщики подошли ближе, с упрёком посмотрел на обоих.
- Решено! Гефестион, ты едешь со мной. Считай это арестом или похищением, как угодно, но сейчас ты пленник царя Филиппа.
========== 12. Феоксен. ==========
Сопротивляться? Кому и чему? И самое главное – зачем?! Апатия овладела мной, все-таки многодневные блуждания в обществе коня, постоянная тревога за жизнь, неизвестность будущности сделали более покладистым. В прежние годы, я бы вспылил, выхватил меч и с оружием в руках отстоял свободу, однако, сегодня только кивнул соглашаясь с приказом.
Распрощавшись мягкой спиной вороной кобылы, пересел на трясущегося на каждом шаге, трёхногого Рыжего и медленно поехал за царским телохранителем. Вопреки ожиданием, меня отвезли не в тюрьму, но, и не во дворец, а в дом Павсания. К слову сказать, в отличное жилище с портиками и дверями из безумно-дорогого красного дерева.
