Чуть не плача, ударил кулаками по низкой полке с многочисленными свитками.

Родил же Зевс Афину из головы, а из бедра - Диониса! Я, конечно, не бог, но кто знает, вдруг, если провести тайные ритуалы и обагрить алтари громовержца щедрыми приношениями, твоя сперма прорастёт во мне! Всем известно: Афродита появилась из семени Урана, пролившейся в момент оскопления его Кроносом, Гефест оплодотворил Гею, случайно извергнув семя на землю, а один из богов персидского пантеона вовсе забеременел, когда проглотил каплю, высосанную из фаллоса у высшего божества.

Полный решимости, я принялся раздумывать, как смогу получить желаемое и через час упорной мысленной деятельности, поняв, что сам не в состоянии решить этот вопрос, направился к Павсанию. Сменившийся вскорости с караула, тот принял меня радушно и, выслушав сбивчивую просьбу, прыснул коротким смешком в кулак.

— Невинный козлёночек! Неужели вы с Александром никогда не пробовали ласки ртом?

— Мы целовались. — И, густо покраснев, добавил, подбирая слова, вкладывая в них особый смысл. — Везде целовались.

— Так уж и везде? — передразнил он. — Что-то мне кажется, вы не узнали и малой доли наслаждения. Удивляюсь, как такой неумелый любовник, как ты, смог удержать сына Филиппа невинными детскими шалостями. Все наши женщины умеют дарить восхитительные ласки только с помощью языка и губ.

— Это ремесло шлюхи! Мне не к лицу…

— Так ты пришёл учиться или орать о своём аристократическом достоинстве?!

— Я… прости. Мне необходимо это.

— Угу. И Александру — тоже. Уверен, он будет рад разнообразить ваши утехи.

Сгорая от стыда, я попросил в общих чертах описать, как происходит позорный процесс. Павсаний не стал жалеть и выдал всё настолько реалистично и без прикрас, что я ещё долго не мог отойти от нравственного шока.

— Неужели все делают это?

— Конечно! Между истинно любящими нет запретных тем!

— Но… ведь можно и рукой.

— От воздуха семя портится, почему, как ты думаешь, боги придумали весь процесс?

Пришлось согласиться, попрощавшись и идя к себе, я некоторое время находился в туманной прострации, безостановочно твердил:

— Невозможно, невозможно.

Вечером, оставшись вдвоём, прикидывал: сказать или нет, как вдруг ты сам заговорил о мучавшей меня идее. Мы, вдоволь нацеловавшись, обнялись, шепча, размечтались что бы было, будь я способен выносить ребенка. Как бы его назвали, как воспитывали, с каких лет взяли бы в поход. Обо всём, вплоть до нашей старости. Шутка, поначалу занимавшая не более, чем очередная забава, переросла в грустное осознание несовершенства нашей связи.

— И всё-таки как жаль, Гефестион, что ты никогда не возьмёшь на руки нашего малыша. Хочется или нет, но со временем мне придется уступить желаниям матери и взять себе жену, может быть, даже не одну.

Чувствуя, как знакомая боль возвращается, я припал к твоей груди, сходя с ума от мысли, как кто-то иной будет вот так же прикасаться, вдыхать твой аромат, кому-то другому ты будешь говорить ласковые слова и кричать чужое имя в момент оргазма. И решимость отворила уста, я прошептал:

— Есть способ. — Смущённо бубня себе под нос, запинаясь, попытался обрисовать то, чему так легко поверил сам. Удивлению твоему не было границ.

— Неужели ты действительно готов пройти через это? А если чудо свершится и ты забеременеешь, как рожать будешь?

— Тогда и подумаем, а сейчас, пока я не растерял запал, может попробуем, а?

Ты встревоженно посмотрел по сторонам, словно что-то прикидывая.

— Мой отважный филэ, если бы я не любил так сильно, что готов сердце вынуть из груди, клянусь, после я полюбил бы тебя именно так! Мы закроем все двери на засов и о том, что произойдёт, будем знать только мы двое. Никто не сможет упрекнуть тебя в разврате.

Понимая твои слова как согласие, я постарался приободриться. Выполнив все необходимые предосторожности, подошёл к тебе сидящему на ложе и опустился на колени.

— Только не смотри на меня. Очень стыдно.

— Филэ, неужели ты считаешь меня извращенцем или настолько жестоким, что, в угоду новых ощущений, я заставлю тебя пройти через позор? Нет, любимый, я буду страдать вместе с тобой ради нашего ребёнка.

Немного успокоив, придвинулся к самому краю ложа и широко развёл колени, предоставляя свободу действий. А я все никак не мог решиться, казалось бы, что здесь такого, но взять в рот, точно грязная шлюха у проходящего солдата, не мог.

Пока не мог.

— Смелее, — нежно прошептал ты и ободряюще погладил по макушке, осторожно подталкивая к своему паху. После недавней ванны и, будучи по своему обыкновению телесно чист, ты не вызывал отвращения, но… О боги!

— Ради ребёнка!

Зажмурившись, я осторожно коснулся губами твоего фаллоса и отпрянул, почувствовав, как он двинулся мне навстречу. Ты не торопил, хотя я и просил, не отвернулся, а свысока наблюдал, как я борюсь с собственной брезгливостью. Рука, лежащая на затылке, нежно собрала волосы в горсть и потянула вперёд.

Неужели ему нравится мое унижение?!

Пытаясь не думать ни о чём, я вновь приоткрыл рот и попытался насадиться так, как, поражаясь моей неопытности, рассказывал Павсаний. В горле перехватило дыхание. Чувствуя твоё желание, решительно пропихнул член между зубами, стараясь не касаться нежной кожицы. Замер, не понимая, как поступить дальше, как вдруг ты сам подсказал, когда осторожно двинул бёдрами, медленно выходя в рот и самостоятельно обустраиваясь у меня на языке.

— Гефестион… — протяжно застонал, откидываясь назад.

Надо было как-то ласкать тебя. Потому, немного выпустив член, я попробовал языком горячую головку. Тебе понравилось. Ты издал хриплый вопль и энергичнее задвигал тазом, грозя войти в меня до основания. Теряя равновесие, я, в свою очередь, ухватился за ножку кровати, другую руку положил тебе на бедро, медленно отстраняясь. Павсаний говорил, что не надо стыдиться вылизать все складочки и даже проникнуть кончиком языка в малюсенькую дырочку на конце. Обливаясь холодным потом, я постарался следовать его советам, замирая от мысли, как это сейчас смотрится со стороны. Твой фаллос, горячий и трепещущий, активно двигался, словно жил отдельной жизнью и имел свои желания. Я жадно посасывал его кончик, находя и для себя нечто новое, сладостно-тянущее ощущение внизу живота. Языком пытаясь проникать как можно глубже, губами оттягивая крайнюю плоть, вбирал в себя твердый, подрагивающий член, позволяя ему тыкаться далеко в горле. Лизал скользкую от смазки головку и уже не желал окончания сладостной пытки. Как и ты, довольно постанывающий сквозь стиснутые зубы, с такой любовью и обожанием смотрящий на меня, что становилось необыкновенно радостно.

— О, Гефестион! Не останавливайся. Твой ротик божественен. Вряд ли кто-то из богов испытывал такое счастье, как я сейчас. Будь прилежнее, мой филэ. Возьми его целиком.

Расслабляя горло, я попытался пропихнуть как можно глубже твой упругий член, как он вдруг резко дёрнулся, и в рот мне ударила струя теплой спермы. Затошнило, но это был тот момент, ради которого я пошёл на бесстыдство. Не выпуская фаллоса из плена, я сделал несколько глотательных движений. Вроде получилось, удалось проглотить небольшую порцию семени и, пытаясь незаметно стереть остатки с губ, оказался рывком поднят и прижат к высоко вздымающейся груди.

— Любимый, прекрасный, божественный. — Шептал ты. Находясь в эйфории, осыпал поцелуями, не особо заботясь куда попадали твои губы.

Необычайная лёгкость захватила тебя целиком, ты ослеп и оглох, и всё, что мог, это выражать свой восторг крепкими объятиями. Ласкаясь, мы упали на ложе. Внезапно я понял, что не прочь продолжить наши ночные шалости. Игриво извиваясь, принялся тереться о твой пах левым бедром.

— Александр, хочу тебя. Пожалуйста, войди!

Мучая меня сладкими пытками, ты, тем не менее, не забывал о цели сегодняшнего вечера.

— Нельзя, филэ. Ты сейчас должен зачать в своём животике нашего ребенка. Не будем оскорблять его нашей похотью.