- Мне-то что? Твоё золото, куда хочешь туда и бросаешь.

Не понимая цели визита и немного сердясь на евнуха за нарушение распорядка, спросил о тебе, он ответил уклончиво – дескать: все хорошо царь весел и сейчас изволит почивать.

- Почему же ты не в его постели? Смотри, как бы Александр не рассердился на самоуправство.

- Не рассердится, тем более я сам просил его отпустить меня, к тебе.

- Вот это новость! Зачем же?!

Багой опустил голову, очевидно раздумывая как сказать. Немного помолчав, начал.

- Я должен попробовать ещё раз, ради спокойствия Аль Скандира, я хочу…прекратить нашу вражду.

- Вражду? Ты знаешь, что я делаю с врагами? А если ты ещё дышишь, то какой же ты мне враг? Так, досадная неприятность, не более.

- Неприятность, которая не даёт тебе чувствовать себя живым? Ты неискренен, даже с собой, Гефестион, возможно, оттого что так легче пережить сердечное ранение. Я помню твоё лицо, когда ты опустился перед мною на колени, твою внезапную бледность, выражение глаз. Я сказал сам себе – этот человек никогда не простит меня. И я не требую прощения, прошу только понимания. Ты выслушиваешь сотни просьб от своих солдат, так удели мне немного времени, кто знает, может мы не так далеки как нам кажется.

Поняв, что закончить чертёж мне вряд ли удастся, с протяжным вздохом отложил пергамент и взглянул на евнуха.

- Говори.

- Я ведь хотел убить тебя, и эта единственная правда, которая была между нами. И оскорбление здесь не при чем, ты лишил жизни тех, кто хоть и косвенно, был моей семьёй.

- Жену Дария?! Я слышал ты был его любовником! Разве гибель соперницы не обрадовала тебя?

- Ты жесток, как и всякий грек! Повелитель одаривал меня сверх меры своим вниманием, и я не мог сопротивляться чувству великого человека. Любил ли я его? Думаю да, любил, будучи молодым неискушённым юношей, я вдруг встретил потрясающего воображение царя и он благосклонно принял меня.

- Это не любовь, это благодарность. Ты путаешь понятия.

- Не путаю.

«Несколько лет проведённые рядом с великим царём, создали меня иного, и дело не в дворцах подаренных возлюбленным и даже не в воздаваемых мне почестях при дворе, дело в доверии. Уединяясь, ночами мы говорили обо всем, он учил меня читать в небесной книге звёзд будущее и однажды, в безлунную ночь, когда воздух был прозрачен как влага горного родника, вдруг заплакал. Я не знал, что делать, ещё никто и никогда не видел грозного повелителя изливающего солёную влагу из янтарных глаз.

- О мой прекрасный Багой, - сказал он, немного успокоившись, - я видел в предначертаниях звёзд нечто, что сулит нам скорое расставание, но не это огорчило меня, дорогой возлюбленный. Боги открыли мне, что ты однажды полюбишь всем сердцем чужестранца, но не будешь с ним счастлив.

Услышав грустные слова, я сам едва смог сдержать слезы, с болью в сердце стал умолять великого царя убить меня прямо здесь, на ложе, чтобы избежать будущей измены.

- Нет, мой хороший, мой нежный мальчик, твоя судьба не в моей власти. Я хочу только одного, чтобы ты жил, даже после моей смерти, поэтому отсылаю на самый край моих владений, в уединённый прекрасный дворец стоящий в горном ущелье, там, где тебя не найдут дикие западные племена. Поклянись мне, что какие бы не пришли известия ты останешься там и спасёшься от обжигающей страсти к тому, другому.

Я поклялся, и был уверен в верности последнему завету любимого правителя, действительно уехал подальше, спасая сердце, желая иметь в нем только один образ».

- Как же ты оказался в Вавилоне? Разве изначально, ты не был в гареме как сотни иных?

- Ты плохо знаком с нашими обычаями, человек понимавший дворцовый этикет удивился бы, найдя меня в верхних комнатах рядом с покоями женщин, но я сейчас говорю не о правилах. Я нарушил их, как и клятву как только услышал о кровопролитных сражениях, и помчался назад, мечтая умереть рядом с любимым, я опоздал. Запертый в городе, окружённый со всех сторон врагами, единственное что мог - это умереть. В одиночестве. И это был бы самый лучший финал, но вмешался ты и перевернул всю мою жизнь!

Рассказ Багоя становился сбивчивым, он заметно волновался, судя по разгорающемуся на щёках румянцу.

- Я уже тогда задумал убить тебя, но, к моему горю ты всегда был слишком осторожен, яд или кинжал, ты всегда готов к отражению любого выпада врагов. Десятки телохранителей, неусыпно стерегущие спальный покой, рабы пробующие каждое блюдо. Даже воду для омовений, твоя Гестия проверяла языком, опасаясь ядовитых настоев. И я был готов отказать от мести, как вдруг узнал о смерти великого Дария. Тебе не понять моего горя, разрывающей грудь боли, когда зажимая руками рот я катался часами по коврам, боясь издать хоть один вскрик скорби. Позже, к моему горю добавилось ещё одно, ты убил луноликого царевича. Прирезал как ягнёнка, отшвырнув ногой его мать, готовую произвести на свет семя Дария, ты уничтожил все, что хоть немного утешало меня в скорби. И тогда я решился, нашёл тонкий шёлковый шнурок, спрятавшись за изголовьем хотел придушить тебя, как только начнёт меняться караул и возможно, в суматохе никто не заметит ночной смерти.

- Это было, как раз накануне приезда Александра?

Спросил я, не чувствуя злобы на неудачливого убийцу.

- В ночь, когда он вошёл к тебе. Я все видел и слышал, и принял иное решение. Быстрая смерть ничто по сравнению с преступлением совершенными тобою, слишком милосердно дать умереть в течении нескольких секунд. Ты должен жить, чтобы - мучиться и очень долго! Проклинать свою жизнь! В ту ночь я принял решение, и оно показалось мне единственно правильным. Я отберу у тебя, то единственное, чем дорожишь - Александра. Насилия, как тебе описали мои друзья, не было; да, он пришёл в твою спальню будучи немного пьяным, но не настолько, чтобы не сознавать свои поступки. Пришёл, чтобы в сотый раз обняв хранящую аромат твоих волос подушку, предаться одинокой страсти. В ту ночь, обнажённый, надушенный лучшим мускусом, я просто лёг рядом.

- Замолчи! Хватит!

- Имей мужество дослушать до конца. Я не новичок в любовных играх и знаю множество приёмов обольщения, коим меня обучили в храме Кибелы, но Аль Скандиру они не потребовались, он взял меня походя, как обычную шлюху. Я боялся, что все и окончиться той одинокой ночью. Приготовил новый план, и был счастлив, что он не потребовался. Царь… пришёл, и в следующую ночь и в следующую, он словно очнувшись от многолетнего сна, возжаждал новых ощущений, и я дал их ему сполна. Понимаю, если начну описывать наши соития, то предсказуемо окажусь битым, поэтому оставляю твоей фантазии дорисовывать не сказанное. Хочу, чтобы ты знал только одно, игра начавшаяся как месть, переросла в нечто большее и прекрасное. Однажды обнимая Аль Скандира я понял – он тот человек о котором говорил Дарий. И, к своему стыду, не испугался, а с радостью, принял свою участь.

- Дурак!

- Возможно, но, кто же тогда ты?

- Дурак в квадрате, только потому, что потратил полчаса на высушивание любовного трепа. Если ты закончил, убирайся.

Багой поднялся с пола, грустно улыбнулся мне.

- Я рад, теперь мне легче.

Он ушёл, а я разодрал пергамент с уже законченным сложнейшим чертежом, который так долго и тщательно вырисовывал, бросив клочки на пол, оперся ладонями о колени.

– Проклятый евнух, ты в открытую насмехаешься надо мной! Уверен, будто бы твоя любовь окажется вечной?! Ха, я то знаю, что значит “вечность” в понятиях Александра! Моё терпение истощено! Ты захотел войны, ты её получишь. Феликс одеваться! И скажи мне как называется та высокогорная крепость к которой мы подойдём завтрашним утром?

- Скала Согдианы, господин. Владение некого Оксиарта.

========== 24. Роксана. ==========

- И если в твоём войске найдутся крылатые воины, то забери мою крепость.

Кажешься, так звучали дерзкие слова, в послании Оксиарта, мелкого сатрапчика, одной из областей Персии. Держа по обычаю, военный совет только вдвоём, я, глубоко задумавшись, закинул на спинку кресла длинные ноги, заметив, что они по-прежнему волнуют тебя. Оттого больше любуясь стройными голенями, чем раздумывая над посланием принесённым гонцом, ты спросил, не ожидая ответа.