Том пробрался руками под куртку и схватился за горячую кожу пальцами, не желая отдавать свое, не имея сил отпустить его, упустить счастье и любовь…

-Том… пожалуйста… не держи.

- Еще чуть-чуть… - Он кусал его губы, кусал кожу, чувствуя все ту же соль…

Руки Билл скользнули под одежду, прикоснулись к нежной чувствительной коже живота, слегка поскребли кончиками ногтей. Том застонал и вцепился в его волосы, вжимаясь в губы еще сильнее. Бедра Билла начали плавные движения на паху, и восхитительные искры возбуждение побежали по крови.

- Ах, - Билл откинул голову назад, когда руки Тома сжали его ягодицы поверх грубой ткани.

Том лизал его челюсть, его шею, ниже и ниже, ямочку между ключицами над воротом кофты… руки на коже спины, по позвонкам, к острым лопаткам.

-Билл, я не смогу остановиться…

Брюнет скользнул рукой на его пах и схватил в руку уже окрепший член.

-Том, это пятый раз… - ухмыляясь, сказал он, - а ты переживал…

- Я секс машина, а ты моя батарейка…

Билл самодовольно рассмеялся.

- Когда я приеду, устрою тебе забег из десяти раз за сутки… Хорошо?

Том укусил его подбородок.

-Это ты загнул, милый…

-Сомневаешься в моих способностях? – брюнет сверкнул глазами, - а вот если мы еще курнем…

Том сжал его талию в ладонях. Какая же она тонкая, кукольная, хрупкая, неужели там умещаются все его органы.

-Ты сумасшедший…

-Да, - Билл серьезно махнул головой, - но я твой сумасшедший. Весь твой. От этого пальца, - он положил ему на губы указательный палец, - до того, который ты лизал пару часов назад.

-Обещаешь, что останешься моим не зависимо, сколько мужиков к тебе прикоснется за все время нашей разлуки?

- Конечно… Том, это даже не обсуждается.

Том прижался к нему крепко-крепко.

-Я верю тебе. А я обещаю быть всегда твоим. Ты сразу это увидишь, как только мы встретимся. По одному взгляду…

- Мне надо идти…

-Я знаю.

-Отпустишь?

Том грустно ухмыльнулся и замотал головой.

-Нет.

Брюнет перелез на пассажирское сидение, Том уже не удерживал его силой, осознавая бесполезность этого, и его руки обессилено упали на колени, он смотрел на свои сжатые ладони, чувствуя, как те теряют тепло Билла.

- Я знаю, в девяти других Вселенных мы все равно вместе… там мы не расстаемся ни на секунду, - прошептал Том, его голос дрогнул.

- И в этой так будет, Том.

Он встретились глазами, две пары черной бездны полной боли и тоски. Билл дернул головой, Том чувствовал, сколько силы ему потребовалось, чтобы разорвать контакт, резко открыл дверь и мгновенно выскочил на улицу, громко захлопнув за собой дверь. Этот страшный звук ударил по слуху, Том вздрогнул, уронил голову на руки, сложенные на руле, и слезы потекли по лицу, которое от усталости и горя, потеряло свои привычные черты.

До дома он добрался на чистом автомате, поскольку был выжат, вымотан, жутко измучен морально и эмоционально. Плюс бессонная ночь с таким изнемождающим сексом. Голова раскалывалось, лицо стянуло от высохших слез, мышцы на конечностях дрожали, превратившись в желе.

Все вещи уже погрузили в грузовик, мама сидела на диване в пустой гостиной, в которой стук шагов Тома отзывался эхом от стен.

-Том, - Симона всклочила на ноги, как только увидела сына, - слава Богу, ты пришел. Я думала…

- Поехали, - сказал Том сухо.

- Извини, мои слова Биллу…

Том не дослушал ее, вышел в коридор, взял свою сумку и закинул ремешок на плечо.

- Том, у нас есть еще время, сходи в душ, приведи себя в порядок.

- Я жду тебя в машине. Сядешь за руль, я хочу поспать, - бросил он, выходя из дома.

Том старался не думать, не анализировать, отключиться от мысли, что сейчас он видит этот дом, двор, улицу в последний раз. Он оглянулся на коттедж, и вспомнил, как Билл подвез его, когда обморок застал его у магазина. Самое начало, как же тогда все было легко, раньше Том не осознавал, что отсутствие любви в его жизни приносило столько спокойствия. А что теперь?

Тогда, почти четыре месяца назад, в начале сентября, Билл смотрел на фасад дома, отмечая его дизайн, а Том смотрел на его профиль, уже чувствуя, что заостренные углы этого лица цепляют его, как крючок с наживкой глупую рыбешку. Он поймался, заглотил этот острый металлический крюк очень глубоко, тот вонзился в мягкие ткани, и вытащить его можно теперь только вместе с внутренностями. Но Том не жалеет ни о чем… Так все и должно было случиться, ведь, их роковая встреча продиктована кем-то свыше, он в этом уверен. Она переломный момент его судьбы, теперь его жизнь никогда не будет прежней.

Том забрался на заднее сидение, снял с себя куртку и бросил в угол, ложась на нее головой.

-Фу, Том, что за запах? - скривилась мама и завела машину.

-Закрой рот, мне надо поспать.

Симона цокнула, но говорить перестала. Том перевел взгляд на окно, где мелькали верхушки деревьев и замер. Прямо посередине стекла располагался отпечаток тонкой ступни. В голове пронеслись воспоминания их секса, и Том закусил костяшку пальца, до боли, до крови, чтобы не плакать.

-Тоооом… - выдохнула мать с волнением.

-Мам, как это больно…- слезы заволокли глаза.

Он лежал, смотря на мутный полупрозрачный отпечаток ноги, той части, которую совсем недавно смаковал, вылизывая, и клялся себе, что плачет в последний раз. С этой минуты он потратит все силы, чтобы стерпеть, чтобы продержаться, не наделать глупостей, и построить жизнь, в которую впустит Билла по приезду. Том будет ждать его каждой клеточкой, ждать и надеяться, что разлука закончится очень скоро, может даже совсем неожиданно, через пару месяцев он откроет дверь и увидит его в проеме таким, каким увидел в этом городе впервые. Заношенные джинсы и растянутая застиранная кофта, тонкий ломанный образ, но такой родной, такой любимый, покоривший с первой минуты.

Но Том не сдержал свое обещание, он плакал еще один раз, плакал громко, мощно и навзрыд. И вот тогда это были последние его слезы.

Он перетерпел полет в самолете, и аэропорт Берлина, где он бросил взгляд на урну у выхода, ту самую, рядом с которой они с Биллом курили по прилету, поездку до дома, площадь, где они гуляли, держась за руки, даже лифт и вход в квартиру, где автоматически включился свет, освещая гостиную, где они так упоительно самозабвенно занимались любовью.

Сломался он у себя в комнате, так и застыв в дверном приеме на несколько минут, в течение которых его душа обливалась кровью. На прикроватной тумбочке в неглубокой вазе стоял засохший букет ромашек. Том на ватных ногах подошел к нему, и медленно поднес дрожащую руку к опавшим лепесткам.

«Я оставлю его тут, Том. Представь, когда-нибудь ты сюда вернешься, увидишь букет и вспомнишь, как мы друг друга любили …»

Голос Билла звучал в голове, и Том собрал в ладони сухие соцветия. Они рассыпались в руке, издавая характерный звук, и вот тогда его накрыло. Он сполз на пол и плакал, смотря на умершие раздавленные цветы, которые расплывались и двоились сквозь пелену слез. Его сотрясали рыдания, из горла вырывались стоны и хрипы, мама забежала в комнату и замерла, преподнося руку ко рту.

Симона смотрела на мучения сына и по ее щекам катились слезы. Видит Бог, она бы отдала все на свете, чтобы повернуть время вспять и никогда не ездить в этот проклятый город. Она бы сейчас пожертвовала всем, только чтобы облегчить его страдания, помочь ему, дать силы, чтобы преодолеть боль. Но Симона знала, что ему придется пережить это самому, ведь, истина стара как мир, с муками первой любви каждый справляется самостоятельно, помощников тут быть не может. Эта боль сделает его сильнее, закаленнее, старше, откроет глаза на многие вещи, лишит детской непосредственности и легкости, возможно, это будет уже совсем другой Том, но она будет рядом, будет любить его любого, снова станет для него тем единственным человеком, способным совместить в себе и мать, и друга, и единомышленника. И она сделает все возможное, разобьется в лепешку, но Билла в их жизни больше никогда не будет. Симона верила, что скоро Том от него освободится, в такой чистой душе просто не может быть место для всей той грязи, в которой замарал его этот выскочка. И когда сын скажет ей, что он свободен от голоса Билла, его волос, запаха тела и тонких ломаных черт лица, свободен от безумных страстей, щемящей тоски и плавящей нежности, тогда они вновь станут счастливой крепкой семьей.