Подобная концепция серьезно отличается от той, какую отстаивала православная церковь в не столь далеком прошлом. В определенной мере эта переоценка принципа «всеобщей любви» способствует сохранению религиозного влияния на какую-то часть людей, поскольку социальный вред его не столь очевиден. Нередко верующие вполне искренне задают атеистам недоуменный вопрос: «За что вы критикуете религию? Ведь в церкви учат хорошему, учат любить друг друга, побеждать зло любовью. Что же в этом плохого?» В самом деле, может быть в социалистическом обществе, которое включает в себя только трудящиеся массы и не знает эксплуатации человека человеком, христианское человеколюбие способно играть некую позитивную роль в воспитании людей? Ответ на этот вопрос не лежит на поверхности.
Как уже отмечалось, коммунистический гуманизм органически включает в себя любовь как нравственную норму во взаимоотношениях между людьми. В этой связи весьма показателен следующий исторический факт. В сентябре 1921 года, в период перехода Советской Республики от гражданской войны к мирной жизни, военный комиссар С. С. Данилов обратился к В. И. Ленину с письмом, в котором спрашивал: «Нельзя ли в этой мирной работе сделать одним из движущих рычагов альтруизм, чувство сострадания и любви к старому и малому, к слабому и больному, к беспомощному, голодному. Я далек от мысли, что нам пора перековать штыки на косы и серпы, но думаю, что пора уже призывать к любви, состраданию, взаимной помощи внутри класса, внутри лагеря трудящихся»[85]. В. И. Ленин ответил Данилову следующей запиской:
«12/1Х.
т. Данилов!
И „внутри класса“ и к трудящимся иных классов развивать чувство „взаимной помощи“ и т. д. безусловно необходимо.
С ком. приветом Ленин»[86].
Коммунизм, который создается самими трудящимися и для трудящихся, предполагает заботу не только о благе всего общества, но и о благе каждого отдельного человека. Поэтому вполне естественно, что сам процесс построения коммунизма немыслим без воспитания у людей любви к трудовому народу, самоотверженности, товарищества и взаимопомощи. Моральный кодекс строителя коммунизма, записанный в Программе Коммунистической партии Советского Союза, провозгласил незыблемым принципом «гуманные отношения и взаимное уважение между людьми: человек человеку— друг, товарищ и брат».
Но это вовсе не означает, что теперь можно принять как полезное христианское учение о «всеобщей любви» даже в его современной интерпретации.
Во-первых, «первой и наибольшей заповедью» христианства является заповедь «любви к богу». Она дезориентирует человека в повседневной жизни, направляет его духовные силы на несуществующий, иллюзорный объект и способна породить лишь недоверие между трудящимися по признаку их отношения к религии.
Во-вторых, в христианском понимании любовь, как мы видели, предполагает вовсе не заботу о жизненном благе людей, а прежде всего заботу об их загробном спасении. При таком понимании из любви выхолащивается ее подлинно человеческое содержание.
В-третьих, проповедь абстрактной «всеобщей любви» не может быть практически реализована, даже если исходить из чисто внутренних условий нашего общества. Развитие социалистического общества происходит не бесконфликтно, а в непрерывной борьбе нового со старым, в преодолении трудностей, различных негативных моментов, недостатков. Оно включает в себя и прямое пресечение деятельности антиобщественных элементов, различного рода хапуг, живущих по принципу: дать обществу поменьше, а взять от него побольше. Их действия приносят еще немалый вред делу строительства коммунизма, и этого нельзя не учитывать.
В. И. Ленин в первые же месяцы Советской власти требовал одинаково беспощадной борьбы с эксплуататорами и их прихлебателями, с жуликами, тунеядцами и хулиганами. «Те и другие, первые и последние — родные братья, дети капитализма, сынки барского и буржуазного общества, общества, в котором кучка грабила народ и издевалась над народом»[87]. Всякую слабость, всякие колебания, всякую сентиментальность в борьбе с ними В. И. Ленин считал величайшим преступлением перед социализмом. И сейчас борьба против нарушения правил социалистического общежития, норм и принципов коммунистической морали остается актуальной задачей. В Отчетном докладе ЦК КПСС XXVI съезду Коммунистической партии Советского Союза указывалось, что «нужно всеми организационными, финансовыми, юридическими средствами накрепко закрыть всякие щели для тунеядства, взяточничества, спекуляции, для нетрудовых доходов, любых посягательств на социалистическую собственность»[88].
Такая позиция является единственно верной и подлинно гуманной. Мало просто провозглашать добро, недостаточно даже осуществлять на практике, его необходимо еще бдительно защищать от зла. Поэтому советское общество внимательно относится к случайно оступившимся людям, но сурово карает сознательных нарушителей социалистического правопорядка. Любовь и снисхождение к антиобщественным элементам были бы равносильны подрыву интересов абсолютного большинства советских людей.
И наконец, относительно возможности применения идей любви к личным врагам внутри социалистического общества, о правомерности подставлять им «другую щеку», отдавать «и верхнюю одежду» и т. д. Правильная оценка этой идеи требует прежде всего ответа на вопросы: кого же конкретно следует понимать под «личным» врагом и в чем конкретно должна выражаться «любовь» к нему?
Конечно, следует различать раздоры, конфликты в сфере чисто бытовых отношений (коммунальная кухня, недоразумения, возникающие в общественном транспорте, в очереди и т. д.), где мягкое слово или доброжелательная шутка способны разрядить обстановку, снять психологическое напряжение, восстановить дружелюбие, а ответная бестактность или грубость может лишь усугубить неприятную ситуацию, породить озлобление. Есть отрицательные по своим последствиям поступки, совершаемые по ошибке, порой даже в силу доброго намерения. Но есть сфера общественных отношений, не говоря уже о социально-политических. Есть преступления, совершаемые сознательно и направленные против интересов и достоинства личности или против интересов общества. Все это необходимо учитывать.
Но христианские богословы не конкретизируют сферу применения «любви к врагам», а преподносят ее как всегда саму себе равную, пригодную на все случаи, где происходят межличностные столкновения. Поэтому обратимся к тем примерам, которые используются церковниками для обоснования своих призывов и попытаемся проанализировать их с позиций марксистского понимания гуманизма.
В церковной литературе часто комментируется новозаветный сюжет о страданиях «первомученика» архидиакона Стефана, который был побит камнями за последовательное отстаивание истин христианской веры (Деян. главы 6–7). Вот как оценивает поведение Стефана православный автор: палачи терзают его, по лицу струится кровь, но «полные ангельской кротости взоры его обращены к Небу. Он молится за тех, кто побивает его камнями. Бог заповедал ему любить, и он любит»[89]. По мысли богослова, это и есть ярчайший пример практического проявления любви к личным врагам.
Так какое же моральное правило утверждает христианство на примере поведения Стефана перед лицом своих врагов? Приемлемо ли оно для советского человека? Присмотримся внимательнее к этому примеру. Если Стефан не принес людям никакого зла, но они, беспричинно озлобленные, в силу своей внутренней порочности подвергают его мучительной казни, так разве это касается только его одного? Разве действия убийц не затрагивают близко каждого из членов сообщества? Разве людям, наблюдавшим за избиением невинного человека или услышавшим о происшедшем позже, не присуще чувство сострадания к себе подобным? Ведь само христианство проповедует его. Так в чем же конкретно оно должно выражаться? Неужели только в молении перед богом о спасении души? Разве элементарное сочувствие страдающему человеку не должно сочетаться с возмущением против виновников его страдания и естественным побуждением вмешаться и прекратить их, остановить руку палачей? Перефразировав слова героя романа Ф. Достоевского Ивана Карамазова, можно сказать по адресу христианского «первомученика»: допускаем, что Стефан под влиянием усвоенной им заповеди «любви к врагам» простил своих убийц и молил бога за них, но мы не можем простить их, не хотим, чтобы они были прощены, потому что раны, наносимые преступниками одному из людей, одновременно несут боль сердцу каждого нравственно здорового человека.
