- И чего же мы этим добились? - проворчал епископ Герма, - эти истории никак не связаны с нашими деяниями...

Телега все катилась, оставляя позади поля и луга. Разговор все тек, то усиливаясь, то замолкая - о подвигах и ошибках зеленых рыцарей, о нравах лесных существ, Фавне-Исповеднике и винах Архипелага - молодых, выдержанных и даже сгущенных и сушеных.

Когда появились первые из деревьев, пробравшиеся чуть дальше, чем сорок лет тому назад, Зеленый Король снова остановил возницу:

- Возьми за службу, Кей - твоей семье пригодится новый хороший меч! - и торжественно снял длинный меч вместе с траурной перевязью, уложил на скамеечку. Сын палача, так и не обернувшись, развернул телегу и погнал ее назад.

- Так куда мы идем? - спросил Хейлгар.

- На мой постоялый двор, он тут рядом, - ответил Зеленый Король.

***

Три старца свернули на широкую песчаную тропу и заковыляли дружно вперед по светлому лесу. Выпугнули сороку из кудрявой березовой кроны, и она, суматошно треща, пролетела вперед и скрылась.

- Ого! - улыбнулся мастер-Зима. - Здесь я чувствую себя куда сильнее, чем Храме! Задница почти не болит!

- Верно! - епископ Герма перестроился с семенящего на широкий плавный шаг, который со стороны казался медленным.

А король Аластер подобрал длинную палку и хромал дальше, опираясь и на нее, и на руку Хейлгара.

- Аластер, - спросил живописец, - твои дети приедут проводить тебя?

- Не успеют, - вздохнул Зеленый Король, - Сын служит верховному королю, вернется вместе с дружиной, когда услышит о моей гибели. Но править зелеными рыцарями, скорее всего, не станет - это свободное братство, а не династия. Дочка замужем за Гавейном, у нее давно внуки - наверное, она не приедет совсем, не отпустят.

- Моя Хрианон тоже очень далеко - заботится о той реке, что течет во владениях Чернокнижников. Решила выбрать судьбу матери, не становиться человеком. А почему твои решили держаться судьбы людей?

- Дочь полюбила Гавейна и осталась у него, а сыну было веселее при дворе.

- У тебя нет сына... - тихо произнес епископ.

- Ваятель Махон может считать себя моим сыном, - ответил живописец.

- Король, - осмелился спросить, не смея обернуться, епископ Герма, - ты намерен покончить с собой? тебе потребуются покаяние, исповедь или напутствия?

- Скоро увидите сами, - отрезал Зеленый Король.

***

То, что странствующий король назвал свои постоялым двором - большой деревянный дом с крыльцом и выкошенная прогалина для рыцарских шатров, сейчас пустая. Забора не было, вокруг дома клубками валялись серые и пегие ездовые собаки. Заслышав хозяина, они пробудились и сели перед ним чуть ли не строем, молча улыбаясь и мотая хвостами в низкой траве. Оглаживая каждую по очереди, хозяин соблюл церемонию приветствия.

Хозяйки и ее подруги, по-видимому, еще не было дома. Король провел спутников через сени в первую, самую просторную, комнату. У входа в чем-то наподобие высокого ведра стояли рогатины и копья, по стенам развесили луки, шиты и мечи. Разбросав медвежьи, волчьи и бараньи шкуры вокруг каменного очага, три старца устроились - кто сидел, кто полулежал у низкого огня.

Вскоре в сенях упали на пол две пары деревянных башмаков. Король Аластер встать не смог и только обернулся; Хейлгар шагнул навстречу. Это вернулись Броселиана и Аннуин, других родственниц с ними не было. Броселиана заплакала и уселась рядом со своим королем, Аннуин повисла на крепкой шее живописца.

Когда хозяйки уселись и сняли головные покрывала, епископ Герма опечалился - обе феи были стройны и подвижны, как в юности, румяны и гладки лицом - но совершенно седыми!

- Все, Аластер, все! - плакала Броселиана, - Они закололи твоего коня и теперь причащаются его плотью и кровью!

- Ну, не плачь, - обнимая ее и удерживая за плечи, бормотал король, - я же все сделаю сам, ничего они тут не могут. Да они и не тронули наших псов...

Она резко отвернулась, встала и вышла в сени; возвратилась с кувшинчиком пива, хлебом и сыром. Аннуин тесно прижалась к своему живописцу, все гладила и гладила его по седым кудрям. Епископ Герма окостенел, скрестив ноги и уперев кулаки в колени; он давно отпустил брови, но теперь они ему, кажется, снова мешали - так резко и часто он вздергивал кожу на лбу.

Когда хлеб и сыр были съедены, а кувшин пива прошел по рукам и вернулся к королю, епископ Герма успокоился и неожиданно заговорил:

- Я солгал - слышу я ничуть не хуже, чем раньше. Дело не в этом, а в том, что я теряю память. Непрерывная моя память кончается на событиях сорокалетней давности, на твоем возвращении, Хейлгар. Теперь же я могу позабыть о целых годах, потеряв их навечно, и "не слышу" именно тогда, когда что-то забываю. Поэтому я пойду с тобою, Аластер - но скажи, ты принужден умереть своим братьями или решил это сам?

- Я сам. Видишь ли, у меня в руках две власти - Лесного Короля и главы зеленых рыцарей. "Зеленый Король" - это имя-помесь. Я мог бы остаться на королем на покое, с моею женою, но теперь моя дальнейшая жизнь была бы пуста.

- Хорошо, - передернул ртом епископ.

Живописец мягко вывернулся из рук жены и присел рядом с ним.

- Брат, - попросил он, - посмотри-ка мне в глаза!

Солнечный свет падал в широкое отверстие над очагом, отблески огня освещали лицо Хейлгара сбоку. Епископ Герма вгляделся пристально - зрачки не были такими черными, как радужки, они чуть помутнели, посерели...

- Молочные пенки?

- Угу. Последний год я вижу только цвета, не линии. И не осмелился сказать раньше: это будет расти и меня загубит.

Стало ясно, откуда взялось недавнее обыкновение Хейлгара - чертить линии пальцами, что-то поглаживать, тискать, ощупывать; прежде епископ думал, что руки его друга так беспокойны просто от старости, но сейчас...

- Поэтому я ухожу с вами.

- Что?! - придушенно вскрикнула и побледнела Аннуин.

- Да.

- Все, - властно изрек король Аластер, - Пора, солнце еще высоко. Они не угомонятся до завтрашнего вечера - всю ночь просостязаются, потом выспятся и выберут себе нового главу.

- Куда?

- К Сердцу Мира, само собой - там наши долги и долги перед нами.

Король снял со стены меч - самый короткий и широкий, с угловатым концом, меч пеших воинов побережья - и опоясался им.

***

Живописец вышел во двор первым, жена тяжело висела на его руке. Епископ все сидел; из сеней донеслось:

- Но почему ты?! За компанию не умирают!

- Слепну я - и не могу быть только твоим домашним лисом.

- Да будьте вы прокляты, все трое!

- Отпусти, Аннуин, пожалуйста, отпусти! - тяжелый бас его звучал мягко, умоляюще - и угрожающе.

Потом Аластер пропустил в дверь Броселиану - оба молчали, она покрыла седую голову и половину лица. Последним поднялся епископ Герма, вышел и крепко затворил дверь.

У дома Аннуин наградила его проклятием на лесном языке и свирепым взглядом ярких изумрудных очей. Он ответил такой же вспышкой, медной; сгорбился и смахнул с рук незримую пыль, прошелестел ладонями. "И все-таки я возьму и уведу его отсюда, я, а не ты, лисица!"

Стараясь смягчить непоправимое, подошла траурная Броселиана:

- Ваше преосвященство! Прошу Вас, облегчите его страх.

- Хорошо, Ваше величество. Да. И скажите, Вы знаете, где сейчас Царевна-Жаба?

- Она больше не жаба, а четвертая из Горгон, ее зовут Ирида - и я не совсем понимаю, как действует ее убийственный звездный глаз. Сейчас она утешает Сфено и Эвриале, они совсем не понимают, что такое смерть.

- Тогда, будьте добры, передайте ей мои соболезнования, если она еще помнит меня. А ее дети с нею?