- А я помню последние автоматы с газированной водой на улице.

- Сейчас они уже на свалках, наверное, ржавеют, - ответил Степан, рассматривая этикетку на бутылке.

Охранник стоял рядом и как бы тоже рассматривал этикетки.

Положив в корзинку бутылку водки, кока-колу, сигареты и несколько бутылок пива, мы пошли на кассу. Охранник уже стоял около входной двери.

- Девушка, а не хотите составить мне на ночь компанию? - спросил Степан кассиршу заплетающимся голосом.

Она подняла на него свои недобрые уставшие глаза и буркнула:

- Егор, иди сюда.

Охранник Егор сразу подошел.

- Так, спокойно, - сказал я. - Не нужно охраны, сейчас мы расплатимся и уйдем. Он пошутил просто.

- Знаю я вас, шутников, - сказала она.- Ходят тут всякие по ночам. Вам лучше убраться по добру.

Я не стал реагировать, оплатил молча покупки, уложил все в пакет и повел Степана на выход.

- В этом гастрономе всю жизнь проработала моя бабушка, а вот кто ты такая?! - крикнул Степан. - Сама убирайся!

- Замолчи, дурак, - сказал я. - Тебе пить совсем нельзя.

Мы вышли на улицу. Я плотно укутал горло в воротник пальто и надвинул на лоб шапку.

- Тебя проводить?

- Сам дойду, - пробурчал Степан и пошел в сторону дома, брякая бутылками в пакете.

На самом деле, это не дом Степана - прокисший квас, а молодость наша уже смердит. Призраки, одни сплошные призраки, как в нашем конструкторском бюро, где я один на всем этаже работал за кульманом, в затхлом помещении с тусклой лампочкой.

Теперь моя жизнь - это Катька. Мой смысл жизни - это сделать ее счастливой. А как я буду зарабатывать эти деньги - совершенно неважно. Будет она счастлива, будет и мне хорошо. Жизнь сузилась до одного человека. Эта компактность мне нравилась, а Степан, Андрей, Ленка - это всего лишь гнилые яблоки на дереве жизни. С минуты на минуту должны были упасть.

Глава 3.

Телефон истошно трезвонил уже второй раз. Я с трудом разлепил правый глаз и решил не снимать трубку. "Кто сейчас вообще пользуется домашним телефоном?"- вопросительно подумал я. Трубку положили.

Сон вновь начал завладевать моим сознанием, но, где-то через десять минут, уже в третий раз надоедливый китайский мотивчик из трех нот начал настойчиво хотеть, чтобы я поднялся. Мне пришлось вылезти из теплой кровати и, шатаясь, пойти на кухню:

- Але, - сказал я, чувствуя сухость во рту, как будто всю ночь ел песок.

- Спишь?

- Вить, ты, что ли?

- Я, - ответил брат. - Слушай, у тебя еще блокноты с ручками остались?

- Остались вроде, - ответил я, посмотрев через балконную дверь. - Коробки две кажется.

- Поделишься?

- Приезжай, забирай хоть все.

- А тебе не нужны они, что ли, в работе?

- На складе потом еще возьму. Меня от этих ручек уже мутит.

- Через часик тогда буду.

- Хорошо.

На другом конце провода положили трубку.

Я жадно выпил стакан воды, стоя босиком на холодном полу. Желудок принял воду как что-то чуждое. Снова затошнило. Пришлось порыться в аптечке, достать десять таблеток активированного угля, растолочь их и запить вторым стаканом воды.

В ванной меня пробило на кашель. За последние шесть месяцев я дважды переболел ангиной. Приходилось пить антибиотики и на ногах с температурой ездить на работу.

- Главное, получить должность и дотянуть до отпуска. Тогда приведу себя в порядок и отдохну. Не время сейчас расслабляться.

Голову мыть не стал. Бабушка всегда говорила, что по воскресеньям мыть голову- грех. И бриться не стал. Почистил зубы и немного замазал синяк Катькиным тональным кремом. Попытался расчесать свой ежик на голове, но плечо заныло еще сильней, чем вчера.

- Ну и вид... - подумал я про себя, выключив в ванной свет и пойдя на кухню.

Я вытряхнул полную окурков пузатую пепельницу в мусорное ведро и открыл окно, чтобы проветрить. Вымыл две тарелки, что лежали еще с пятницы в раковине, и поставил вскипятить воду в чайнике. Не найдя под кипой бумаг и пакетов пульта от телевизора, включил его по старинке нажатием кнопки.

В новостях говорилось, что все коммунальные службы города брошены на уборку улиц и к понедельнику все будет чисто.

Раньше снег сыпал на толстые шкуры мамонтов, теперь же он падает вниз на норковые шубы женщин, торопливым шагом бегущих по мостовым. У людей в городах есть не больше часа, чтобы насладиться белой красотой. Тонны песка, соли и реагента быстро делают свое дело.

В городе снежинки умирают быстрей, чем комары летом. Когда-нибудь мы все забьемся жить в крохотные комнатки стеклянных башен под самое небо, и уже некому будет увидеть, как снежинка упадет на брошенную древнюю мостовую, некому будет слепить снеговика и поиграть в снежки. Судя по тому, что происходит в мире, до этого осталось недолго.

Есть не хотелось, и, выпив чашку черного чая без сахара, я вышел на балкон покурить, где к горлу так подпер комок, что пришлось спешно бежать в туалет. Обхватив обеими руками чуть вздувшийся овал живота, из меня вышла черная жижа из не растворившихся до конца таблеток.

Обессиленный я повалился в велюровое кресло. Появилась опять одышка. Сосчитал пульс. 110 ударов в минуту. Было ощущение, что кровь проникала в сердце лишь частично, да и та часть каким-то странным образом успокаивалась и забивалась в угол одного из предсердий словно мышь.

Посмотрел вокруг. Катькина одежда была разбросана по всей комнате: пару лифчиков, несколько пар носков, три сорочки, одно черное шелковое платье и черный кожаный клатч. Пришлось заставить себя подняться и запихать все, что не попало в чемодан, обратно в шкаф, как попало.

- Неужели так сложно не раскидывать вещи? - подумал я с раздражением. - Или хотя бы убирать за собой. Это же элементарно.

Раздался звонок в дверь.

Если честно, я был рад, что Катьки сейчас нет дома. Отношения у нее с Виктором оставались натянутыми уже давно в виду вечной его хмурости и характера, похожего больше на отцовский бескомпромиссный темперамент.

Она даже порой задавалась вопросом: "А родные ли мы братья?"

Я такое слышал не только от нее. И, правда, схожесть с братом у меня была минимальная. Практически ее и не было. Максимум во что могли поверить люди, когда видели нас вместе, так это то, что мы двоюродные, но никак не родные братья.

У него светлые жесткие волосы, словно это щетка для раковины, у меня - темные мягкие. Он мускулист, у меня тельце рыхлое. У него глаза синие, у меня карие. А что касается внутреннего мировоззрения, то там вообще прошивка была, как у Союза и Аполлона. Кардинально иная философия жизни, привычек, увлечений. Но при всем при этом мы все же являлись родными братьями, как ни крути. Кровь есть кровь.

- Жена надолго уехала? - спросил брат, делая глоток чая.

- Скоро возвращается уже.

- Что-то у вас тут табаком все пропахло. Курите?

- Друзья были в гостях недавно, - пытался оправдываться я.

- Кто это тебя так приложил по носу?

- Да так. В темноте наткнулся на косяк, - ответил я первое, что пришло на ум. - Как Машка? Говорить начала?

- С дедом дома. Повторяет уже десяток слов. Бабуха - это у нас подушка, сепа - это Степа, табулет - это у нас табурет.

- Здорово.... Нужно съездить к вам. Увидеть хочу ее. А то все некогда и некогда.

- Приезжай. Двери всегда открыты. У матери давно был?

- Давно, - ответил я. - Может, сегодня съезжу.

Брат взял конфету и стал молча разворачивать фантик.

- Слушай, Вить, ты лампочку в ванной не поменяешь?

- Лампочка есть?

- Да.

- Неси лампочку.

Он сходил, отключил подачу электроэнергии. Я достал из ящика новую лампочку, и все было сделано в три минуты.

- Спасибо большое, а то Катька просит, просит давно.

- Пустяки, - сказал он. - Ладно, я, наверное, поеду.