Мышцы на лице сократились, подернувшись в гримасе усталого отвращения.
— Я Дэниэл Блэквуд, и ты ничего от меня не хочешь, — вампирская магия алыми нитями просочилась в радужку неоната, заставив смертного повиноваться. Волна жара ударила в голову обоим.
Человек замер.
Убрав руки от счастливчика, от которого длань судьбы отвела опасность быть выпитым ночным чудовищем, Мэдлер развернулся и вышел вон из магазина.
Канистра, ровно как и бак были заполнены горючим, так что носферату мог спокойно продолжить свой путь в Канаду.
Спокойствие, однако, было относительным. Сколько бы вампир не провалялся вчерашней ночью в кровавой ванной, сегодняшняя требовала новой порции. Прожорливый растущий молодой сверхъестественный организм.
Голод пока не давал о себе знать, но когда даст — было неизвестно. И что можно было ожидать от себя голодного, Вэлан тоже не догадывался. Ладно если бы он ближайшие дни собирался провести в мегаполисе, кишащем мешками с едой, так нет — он собирался пересечь границу США и Канады. Очень опрометчиво было не поесть на дорожку, тем более если выпадала такая прекрасная возможность.
Ладно, все равно, что будет, то будет. Уж ничего хуже того, что с ним уже приключилось не произойдет.
Выехав за пределы города, Вэлан остановился на обочине, вывалил на пустынный песок все морозильные сумки с пустыми испачканными кровищей пакетами, кинул в общую мусорную кучу отрубленную голову обидиента, как следует облил все бензином, выплеснув все десять галлонов, поджёг один из коробков спичек и бросил его вслед.
Куча несуразного мусора воспламенилась, щедро начав выплевывать черный дым в атмосферу.
Вампир не спеша достал из куртки сигареты, прикурил и облокотился на капот машины, наблюдая за работой стихии. Огонь жадно пожирал остатки былого ужаса, хотя бы его часть.
Стирал его с поверхности орошенной кровью времен земли. Очищал историю.
Одной непродолжительной затяжкой вампир испепелил целиком сигарету, взяв следующую.
В его глазах плясали разноцветные языки испаряющегося бензина, такие яркие и озорные на фоне всепоглощающей и всепокрывающей черной ночи.
Может, если подольше смотреть, пламя сожжет и воспоминания?
Не то чтобы на душе скребли кошки, или Вэлан испытывал душевные терзания от всего случившегося, чувствовал вину... нет. Он просто увидел зло в реальной жизни. Чистое, ничем неприкрытое зло; оголенное, освежеванное. Увидеть все по-настоящему — это не фильм посмотреть. Это раз в сто тяжелее. Словно все то, что происходит, вызывающее ужас, направляет этот самый ужас сквозь тебя, оставляя отпечаток, наследив в “высшем бессознательном”. А если это самое бессознательное — по версиям некоторых умных людей — связано напрямую с духовным, то, пропуская каждый раз подобное через себя, можно наследить в нем настолько, что под тяжестью всей этой грязи просто согнешься пополам, а то и вовсе свалишься на колени, подминая под себя землю, проваливаясь все глубже и глубже, в Ад, возможно, без шанса подняться; потому что не известно, как потом от этого всего отмыться. Зло — оно тяжелое. Зло — это болезни, покрывающие тело гнилью изнутри или снаружи, это насильно пролитая кровь, это депрессивные размышления, слезы, проклятия окружающих. Зло материально. Как гласит Новый Завет Евангелием от Иоанна: Дьявол — “князь мира сего”. Он резвится, прогуливаясь по поверхности нашей земли, весь пропитанный кровью, разбрызгивая ее вокруг; только успевай уворачиваться.
Войны, искусство... Участвуй или просто смотри — так или иначе погружаешься во все это дерьмо, только с разной скоростью. Незапятнанными с этой земли сваливают только блаженные вегетарианцы, живущие на краю вселенной, там, где нет людей, нет цивилизации как таковой, нет хитросплетений разумов человеческих, которые даже вопреки твоей воле затянут тебя в водоворот нечестивых событий. Так что косвенно, а-ля в перчатках или же голыми руками ты лепишь на себя комья грязи, все больше и больше, создаешь вакуум, свой собственный Ад, и тебе все сложнее становится дышать, ходить, жить. Под конец ты только выживаешь, таская на себе самовылепленный крест, но ты не святой, ты не Иисус, ты человек, и ты злишься и бесишься от всего с тобой происходящего, мстишь, отыгрываешься, притягивая к себе все больше и больше зла, становясь все более приметной мишенью. Ты попадаешь в замкнутый круг, и твоя душа становится никчемной белкой в колесе. Повторяет все те же ошибки, становится зацикленной на пороках, до момента пока не приходит смерть и вместо освобождения дарит тебе лишь мечты о нем. Мечты о том, чтобы снова стать человеком, чистым, невинным, ну или хотя бы не настолько грязным, каким являешься на данный момент; или завладеть таковым, чтобы он взял тебя за руку и помог твоей энергетической составляющей выбраться из греховной ловушки, запечатавшей тебя. Не так ли становятся демонами? Несчастными, слабыми, запутавшимися созданиями.
А кто такие носферату? Кто теперь Вэлан? То, что он не потерял душу, теоретически ему уже объяснили, но насколько теперь эта душа его испорчена? И насколько ему предстоит ее испоганить дальше? А что с ней будет, если умрет тело? Ведь они накрепко связаны друг с другом. Она тоже умрет? Канет в небытие? И нутром Мэдлер чуял, что довольно скоро он сможет узнать и это, если не будет максимально, предельно осторожен, ведь он уже вышел из-под негласной опеки Эль де Вора, и на удачу, причиной которой он был, уповать уже совершенно глупо.
Огонь тем временем доедал предоставленное ему блюдо. Пламенные перья ласкали обугленный череп бывшего Смотрителя, который чуть откатился в сторону от кучи пластико-матерчатых огарков.
В памяти резко вспыхнул образ горящего креста с прибитым к нему человеком.
Смяв пустую пачку сигарет, Мэдлер кинул ее в злачный костер. Следом полетел последний окурок.
Тяжелый вздох прогнал остатки недолгого никотинового опьянения, и неонат вернулся за руль, дабы продолжить бегство в Торонто.
‡ ‡ ‡
Торопился ли Мэдлер поскорее встретиться с неким Мортаном Кьерульфом? Скорее нет. В данный момент меньше всего хотелось встречаться с кем-то из представителей своего вида. Его успокаивало то, что он вдали от Лос-Анджелеса, от тех, кто в нем обитал; отрешен от всей этой вампирской кровавой суеты.
Наслаждаясь последними моментами пребывания в одиночестве, этой некоторой паузой в жизни, которую воплощала в себе дорога, Мэдлер проехал вдоль озера Эри, к Ниагарскому водопаду.
Вокруг какая-то подвижная статика: тело перемещается, преодолевает огромные расстояния, а по сути ничего не происходит. Асфальт с бешеной скоростью несется навстречу, а по сути — ничего не происходит.
Темное облако брызг высоко поднималось в воздух в котле у подножия жидкого безумия, куда, ревя и пенясь, падала Ниагара. Ночная подсветка разукрашивала стихийное возмущение, превращая струи воды в светящуюся радугу.
Продвигаясь вдоль первой части водопада, той, что была с американской стороны границы, протяженностью в триста метров, Мэдлер провожал взглядом падающие куски пены, разбивавшиеся о скалы.
Пересёкши самую длинную в мире границу за рекордно короткое время, Мэдлер продолжил путь уже вдоль Подковообразного водопада, который протянулся на добрых полмили.
Дорога, шедшая вдоль реки, подпускала совсем близко к формоизменяющемуся гиганту, позволяя как следует рассмотреть, как вода, гладкая поверхность которой напоминала темно-зеленое, почти черное стекло, с криком срывалась с голого обрыва высотой в пятьдесят метров. Еще пара секунд, и вопль воды стал похож на человеческие крики. Надрывающиеся человеческие глотки.
Потоки, напоминавшие широкие шелковые ленты цвета изумруда, переливавшегося под лунным светом, игравшего с воображением, превращались в рубиновые излияния... багровое падение в черную бездну. Голод зашумел в ушах, смешавшись с отчаянным криком, брякнули цепи, свесившись с обрыва реки с поддетыми человеческими телами. Кровь потоками омывала белые кожаные орущие мешки.
