— Ты считаешь себя предателем по отношению к брату? Или кого ты предал? По мне так вполне логично считать домом ту страну, которая тебя вырастила и воспитала.

— О нет, только не в те времена. Я был предателем, да предателем, по сути, и остался. А когда все думают о тебе одинаково, начинаешь сам примерять на себя прижившийся образ. Но у меня было время для осмысления своих поступков, своего поведения. Я впадал в депрессию, выходил из нее... Было время для самокопания. И понял, что я всего лишь человек. Что не обязан быть сильным, не обязан быть примером для подражания... Не обязан быть похожим на брата. Одна из немногих истин, которую я вынес из своей не короткой жизни.

— Не обязан. Но в итоге ты играешь посмертную роль брата. Ты — бессмертный кровопийца Дракула, которым всегда считали Влада. Забавно.

— Значит, не моя судьба нести ношу славы и известности. Влад меня избавил от этого.

— Веришь в судьбу? — Мэдлер заинтересованно вздернул бровь, поглядывая на собеседника.

— Не было бы этой прекрасной спутницы рядом, не было бы столь потрясающих стечений обстоятельств и совпадений в наших жизнях. А ты не веришь?

— Я не знаю. Пока все, что со мной происходит, похоже на какой-то... кавардак. Хотя... что-то начинает проясняться... но... в общем, я не знаю...

Вэл отвлекся от разговора убранством комнаты, в которую они вошли.

Просторное подвальное помещение с выложенными серыми каменными плитами стенами, полом и высоким потолком. Комната чем-то напоминала крепостное помещение.

Освещением служили многочисленные большие белые свечи то ли из воска, то ли из стеарина, то ли из парафина, расставленные везде, где только можно было, и два громоздких подвесных канделябра из кованого железа, в каждом из них было по шесть таких же свечей. Пол и стены были завешаны турецкими коврами, повсюду валялись яркие подушки. В глубине помещения стояла пышная кровать, и с потолка на нее спускался балдахин из золотого шифона и багрового матляссе, которые позволяли плотно зашториться во время сна. Раду подошел к кровати и кинул на нее книгу, которую читал: Боккаччо Джованни “Декамерон”.

Одну стену наполовину закрывал огромный деревянный шкаф, посередине стояли стол и стул. На столе лежала румынская скрипка.

Интерьер жилища Раду пестрил яркими красками, больше всего из которых присутствовали темно-красная и благородно-золотая, и бросалось в глаза сочетание восточно-европейского и турецкого элементов дизайна. Хозяин, видимо, так и не смог решить, какую страну считать своим домом.

— Как ты обходишься без компьютера? Телевизора? — первое, что пришло в голову Мэдлера спросить, как только он опомнился от всей этой “сочности”. Спальня была агрессивной, но все-таки уютной.

Раду расплылся в широкой улыбке, снова выдав членораздельное “ха-ха”.

— Это мои покои, юный друг. Если мне что-либо понадобится, то всего-то нужно подняться на пару этажей повыше.

— Конечно же.

Раду в который раз растянулся в улыбке, похлопав Вэла по плечу.

— Проходи, ради бога, располагайся. Можешь сыграть на скрипке, — практически древний вампир плавным жестом от плеча указал на стол по центру комнаты. Было такое впечатление, что и без музыки Раду уже танцевал. Все его движения были очень пластичны, грациозны и экстравагантны. — Я вижу, как ты на нее смотришь.

— Хах... — Вэлан дружелюбно посмеялся в ответ. — Я так сыграю, что у нас кровь из ушей польется. Это первый инструмент в моей жизни, на котором я учился играть. А потом благополучно забросил. Вот если бы у тебя тут рояль стоял... Или гитара. Барабаны тоже можно, — музыкант плюхнулся на одну из подушек на полу, сев в позу лотоса. Не в настоящую, конечно.

— У меня есть клавесин, — взгляд Раду заблестел. — М? — он указал куда-то вдаль комнаты.

Видимо, там и стоял инструмент, затерявшийся в ярких красках.

— Наверное, дело не во мне и том, как я смотрю на скрипку, а в тебе и твоем желании послушать концерт.

— Именно! — Раду щелкнул пальцами правой руки. — Клавишные — они и в Аду клавишные. Тем более ты теперь супер-существо, способное обучаться в десять раз быстрее человека. Сымпровизируй что-нибудь! — возросшему энтузиазму Дракулы не было предела. И его лицо... Его лицо, наконец, ожило. — Мне надоело слушать самого себя. Как бы я себя не любил, моему эгоцентризму есть предел.

Вэлан, умиленный такой детской наивностью и внезапным простодушным поведением вампира, поднялся на ноги и отправился к клавесину.

Конечно он его не заметил: инструмент был красно-золотого цвета, накрытый очередным турецким ковром.

— Немного знаю произведений для клавесина. Правда... Ты знаешь группу “Lacrimosa”?

— М-м-м... Это что-то из современного творчества? — Раду снял перчатки и плюхнулся на кровать, по правую сторону которой и стоял непосредственно клавесин. Он перевернулся на бок, лицом к исполнителю, и подпер голову рукой.

— Ну да. Играют готический металл. Попробую воспроизвести тебе композицию под названием “Malina”. Пока это единственное, что я вспомнил. Для затравки.

Вэл напряг извилины, чтобы вспомнить мелодию и начал потихоньку наигрывать.

— М-м-м.... Заинтересовал. Так что с твоей судьбой, мой друг? Что ты считаешь кавардаком, а что начинает проясняться?

— Кхм! Ну все это... Мое превращение в вампира, все, что со мной происходит последнее время, не имеет никакого смысла. Жизнь рушится, точнее, уже разрушилась. Грубо говоря, я потерян. Я запутался. Я не понимаю, почему это случилось со мной, — его пальцы стали привыкать к незнакомым клавишам. — Но с другой стороны, я уже должен был раз пять сдохнуть. Мне почему-то очень везет. Это, конечно, хорошо, но я не чувствую сейчас никакой ответственности за свою собственную жизнь. Как будто все происходит совершенно самостоятельно, и моего мнения никто не спрашивает. А я как на автопилоте. Думаю только о выживании. Делаю то, что первым приходит в голову. Не это ли и есть судьба? Отсутствие свободной воли. Отсутствие выбора.

— Глупцы те, кто считает судьбу рабством.

— Выходит, я глупец.

— У каждого из нас есть то количество свободы, которое мы можем контролировать. Бог каждому дает по силам его. А судьба нам дана всего лишь как ориентир, как конечная цель, к которой мы идем теми или иными путями: короткими ли, длинными... Простыми, сложными... Это уже наш личный выбор, Вэлан. И все наши судьбы переплетены, естественно, что что-то окажется вне твоего контроля, но зато под контролем другого.

— Угу. Как я оказался марионеткой в руках Жанетт, — Вэлан на секунду задумался. — А Жанетт оказалась в руках Совета. Жанетт — это моя Мать. Она меня обратила, — пояснил молодой вампир.

— Я понял. Я из того же клана, что и ты, мой юный друг.

— Замечательно... — Мэдлер непроизвольно хохотнул, увлекшись игрой на клавесине. И совсем это было не трудно, играть на нем. Отыграв “Malina”, Вэл перешел к Генделю Георгу Фридриху. — Похоже, представителей клана Температ больше всего на этом свете.

— О-о-о... Пассакалья Генделя... А говорил, что ничего не знаешь.

— Я сказал, что знаю, но мало.

— Ха-ха-ха! А вы мне нравитесь, молодой человек! — Раду снова щелкнул пальцами. Что-то это было из турецких замашек.

— Пф! Слава богу. Получить по шапке от пятисотлетнего кровососа не очень хотелось, — певец добродушно улыбался, кидая взгляды на Дракулу. Или Фрумоса, как он себя назвал.

— Ха-ха-ха! Может, это все снова судьба-злодейка? Подкидывает тебе одноклановцев, чтобы ты смог у них научиться управлять своими способностями?

— Я уже ничего не исключаю.

— А ты знаешь Франсуа Куперена?

— Нет, из него ничего не знаю. Точно. Могу Бетховена сыграть, сурка его.

— О! Давай.

— А потом Баха, арию из французской сюиты, и все. Больше ничего не знаю для клавесина, — Мэдлер плавно перетек с Генделя на Бетховена.

— Ну значит, играй Бетховена, а потом Баха, пока мне не надоест.

— Да ради Бога. А ты расскажи пока, как ты стал вампиром.