Да и Тёмин дом, если вглядеться попристальнее, помолодел. Дубовые рамы блестели лаком. Железная крыша была свежевыкрашена в травяной зелёный цвет.

Тёма поднялся на крыльцо, с опаской вошёл. Было тихо. Ему показалось, что коридор – такой же, как у них дома. Из гостиной блеснули громко тикающие каминные часы, такие же, как у них. Но напротив чулана висела не фотография бабушки, а написанный маслом портрет седоволосого генерала. Генерал с интересом посмотрел на Тёму. Тёма на всякий случай козырнул, поклонился и шаркнул ногой. Он подумал, что именно так нужно приветствовать старинных генералов. Генерал усмехнулся, но промолчал. Заговорить Тёма не решился и осторожно пошёл по коридору дальше. У лестницы лежали крест-накрест перевязанные бечёвкой стопки газет «Вестникъ» за 1910 год.

Но как следует оглядеться Тёма не успел. Где-то вдалеке раздался звон, точно такой же, с каким только что Тёма разбил в чулане хрустальный ключ. Не успел Тёма удивиться, как за звоном последовал взрыв криков и приближающийся топот. Тёма шмыгнул под лестницу.

По коридору с топотом мчался Звездочёт – в длинном балахоне, в островерхой шапке, отороченной мехом, и в маске с козлиной бородой. А рядом, уцепившись за его руку, бежала рыжая девчонка возраста Тёминой сестры Маши, в кружевном платье и панталончиках. Они вихрем пролетели мимо Тёмы. Из дальнего конца коридора им вслед неслась брань преследующего их взрослого дядьки. Из его криков было понятно, что того, кто разбил хрустальный ключ, ждут страшные муки, из которых самые лёгкие – это выдёргивание ног, снятие шкуры, одновременное удаление всех зубов, а также трудновыполнимое натягивание глаза на задницу.

Испуганный Тёма бросился вслед за Звездочётом и девочкой. Они промчались через кухню (Тёма успел заметить дрова и огонь в кухонной печке на месте газовой плиты), выбежали на задний двор, пронеслись мимо конюшни, где фыркала весёлая рыжая лошадь, пробежали вдоль забора и залегли в густом бурьяне за сараем. Все трое тяжело дышали. Звездочёт содрал колпак и маску и оказался рыжим мальчиком примерно Тёминых лет. Девочка что-то хотела сказать, но мальчик приложил палец к губам.

В сарае раздался страшный грохот, потом звон. Девочка вопросительно посмотрела на мальчика.

– Ширма, – прошептал тот сквозь зубы.

Все трое осторожно приподняли над бурьяном голову.

Из распахнутой двери сарая на улицу вылетели и шлёпнулись на траву сломанные шестерёнки и верёвки. Девочка перехватила недоумённый взгляд Тёмы.

– Это он кукольный театр ломает, который мне Стёпка сделал, – прошептала она.

– Кто ломает? – в тон ей ответил Тёма.

– Папенька.

Прислушиваясь к звукам из сарая, девочка нахмурилась и покачала головой, совсем как Тёмина бабушка на портрете. В сущности, она ею и была, точнее, станет через много лет. От этой мысли у Тёмы чуть-чуть закружилась голова, и он решил об этом сейчас не думать.

Из сарая на траву летели растерзанные самодельные куклы-марионетки, пёстрые тряпки, деревянные трости. Стёпка лежал, отвернувшись и закусив кулак, только вздрагивал при каждом новом звуке разрушения и шмыгал носом. Девочка по-взрослому погладила его по голове.

– Переживает, – пояснила она Тёме. – Только он ещё лучше сделает. Он всё может сделать. Стёпка – мой брат. А я – Маруська. А вы кто?

Пока Тёма размышлял, как ему представиться, в сарае наступила тишина. Потом оттуда вышел коренастый мужчина и, тяжело ступая, не оборачиваясь, пошёл в дом.

Стёпка, Маруська и Тёма встали из бурьяна. Стёпка стянул с себя балахон Звездочёта, вытер кулаком глаза. Теперь он был одет в брюки и светлую холщевую гимнастёрку с ремнём[4]. Ни на кого не глядя, Стёпка хмуро побрёл к сараю.

Там, в глубине, виднелся разломанный театр с ярко раскрашенным занавесом, разорванным на куски. Всюду валялись деревянные палки, колёса, верёвки. Стёпка с Маруськой стали поднимать с земли покорёженных кукол и куски декораций.

– Это он из-за ключа. Эх, папенька! – вздохнула Маруська. – Стёпка, правда, его не разбивал, я же видела, ключ сам подпрыгнул, перевернулся и упал…

Она ещё не успела договорить, а Тёма уже всё понял. Ключ не сам подпрыгнул. Это случилось, потому что Тёма там, у себя в чулане, пытался его подхватить на лету. Значит, в той старинной книге всё правда. Ключ, который он разбил, существовал во всех временах сразу. Раз уж начались волшебные истории, чему тут удивляться! Наверное, правильно было бы пойти к коренастому злому дядьке и сказать: «Видите ли, я – внук ваших детей, и это я через сто лет разбил ключ». Это было бы честно, но кто бы в это поверил! В результате им бы всем попало за враньё, а его, Тёму, вполне возможно, отвезли бы в сумасшедший дом. И вместо того чтобы до захода солнце попытаться спасти все прошлые и будущие поколения своей семьи, он сидел бы на цепи, как один несчастный на рисунке в какой-то книжке про старое время… Ну и что толку от такой честности?

Не зря папа говорил, что у Тёмы хорошая фантазия, а мама считала его вруном. Тёма, охнув, опустился на траву, обхватил голову руками и застонал:

– Бедный я, бедный!

– Вы ушиблись? – испуганно спросила Маруська.

– Так и знал! – стонал Тёма. – Так и знал! Просил же: пошлите в Австралию, даже в Китай – нет, сюда отправили! Как чувствовал!

Он громко всхлипнул. Стёпка и Маруська переглянулись, внимательно посмотрели на Тёму. Маруська даже обошла вокруг него, рассмотрела номер семь на футболке и громко прочла: «Бэ-бэ».

Тёма вытер слёзы. Извинился. Объяснил, что был послан всемирной дирекцией новейшей всемирной выставки именно сюда и именно за этим ключом! Плыл через океан, ехал через пустыню и четыре дня степью, и для чего? Чтобы услышать, как этот ключ разбили? Ради этого сражаться с бедуинами, тонуть у мыса Горн, есть сырого варана, после того как сбежали проводники со всей едой, документами и собранными экспонатами!

Стёпка и Маруська снова переглянулись. Маруська подняла брови и покрутила пальцем у виска. Тёме очень захотелось дать ей как следует по шее, но он подумал, что это его бабушка, и руку, поднятую для этого действия, употребил для почесывания затылка.

Снисходительно улыбнулся, встал, отряхивая шорты и рубашку.

– Ну ладно. Я привык. Сначала насмешки, вроде «врёшь – и не краснеешь», потом подозрения, ни жулик ли. Ну, что ж, такова судьба всех, опередивших время.

Из дома послышался бой каминных часов. Тёма щелкнул пальцами, пробормотал «Скарафаджо», подмигнул Маруське и Стёпке:

– Я же всё про вас знаю. И про ваш дом.

И стал напевать мелодию менуэта. Через миг, как эхо, из дома ему отозвались часы. Потрясённая Маруська негромко воскликнула:

– Ой, значит, всё правда?

А Стёпка по-солдатски выпрямился и одёрнул гимнастёрку:

– Извини…те, – голос его дрогнул. – Что же мне теперь делать?

– Я же не договорил, – улыбнулся Тёма. – Так вот, сначала насмешки, потом подозрения, а в конце – «Что же мне делать? Помогите, дяденька!». Что делать? Новый ключ делать. А где найти мастера, знает ваша бабушка. Марья Владимировна, я не ошибся?

Стёпка с Маруськой молча закивали головами.