Император вне себя. Он во второй раз покинул двор и уединился, посвятив себя покаянным молитвам и размышлениям. Двери закрыты, занавеси опущены. По нескольку раз в день появляются гонцы из дворца Ичийё; они проходят не дальше веранды и оттуда шепотом передают свои сообщения.

Я думаю об императрице, запертой в своем доме вместе со священнослужителями и магами. Успокаивает ли ее жрица? Чувствует ли эта презираемая девочка виноватой себя или Канецуке в болезни своего брата?

Женщины во дворце, перебирая четки, обмениваются историями о заболевших. Говорят, что военный министр в нарушение общепринятых норм добивался, чтобы одну из его служанок, прелестную девушку из Казусы, лечил доктор из Медицинского департамента. Ходят слухи о том, что на первую жену главы казначейства напала лихорадка, потому что муж настаивал на выполнении ею супружеских обязанностей до того, как заживут нарывы у нее на теле. Теперь он сидит с ней и поит ее отваром женьшеня. Говорят, он трогательно заботится о ней, пренебрегая собственным здоровьем.

Оживилась торговля амулетами и разного рода зельями. На всякий случай все делают вид, что верят в них. Некая Наиси но Суке засунула в нос чеснок; супруга младшего советника съедает много вареного лука; жительница Фудзицубо читает вслух «Нембуцу» и окуривает свою одежду камфарой.

Но разве я сама не такая же суеверная? Единственное различие между нами состоит в том, что я не верю в свои средства.

Ночью я изучала гексаграммы. Я взяла книгу и открыла наугад. Сегодня выпало два предостережения; второе причинило мне такую боль, что письмена расплывались у меня перед глазами, пока я их читала. «Гексаграмма Двадцать восемь. Да Го: выход за пределы допустимого. Лес затопляют огромные массы воды. Совершенный человек, хотя он одинок, свободен от страхов; он не испытывает неудовольствия, будучи отрешенным от мира». А потом я прочитала строки, которые заставили меня плакать: «Девять для пятого места. Засохшая ива зацвела. Старая женщина взяла себе молодого мужа: ни порицания, ни похвалы». Далее следовали комментарии, но я предвидела их смысл: «Сколько может продолжаться это цветение? Им обоим следует постыдиться».

Два часа назад приехал гонец с письмом от Масато. Как я была рада знать, что он не заболел.

Он не написал раньше, говорилось в послании, потому что у него сейчас столько дел, что несколько дней он почти не спал. Знаки и предзнаменования противоречат друг другу, и предсказатели в недоумении. Астрономы видят несчастья в потоке метеоритов, астрологи угадывают надежду в расположении звезд. Каждый день из разных храмов прибывают гонцы с новыми предсказаниями; панцири черепах указывают одно направление действий, а кости оленя — совсем другой.

Как знатоки инь-ян должны истолковать эти знаки? Какие из них предсказывают гибель, какие не столь пугающи? Каким духам нанесена обида, какие обряды смягчат их гнев? Какие дни более благоприятны, какие направления наименее опасны?

Он писал мне, что политики используют предзнаменования в собственных целях. Враги императора считают их подтверждением необходимости отречения, а его друзья — сохранения его власти.

Масато обещал постараться найти способ увидеться со мной. Предсказателей ежедневно приглашают во дворец, чтобы дать совет императору относительно отречения. Возможно, Масато удастся прийти вместе с ними.

Однако он, как и я, понимает, насколько это рискованно. Если его увидят со мной, источником зла и разного рода несчастий, его честность будет поставлена под сомнение. Может быть, это уже произошло. Как больно сознавать, что я в силах причинить ему вред!

Заключительные строки его письма еще более меня удручили. Он выражал надежду, что со мной все хорошо. Он велел мне принять все меры предосторожности и не приближаться к источникам инфекции. Потом, впервые — я перечитывала иероглифы снова и снова, будто хотела убедиться, что это не фантазии моего возбужденного ума, — он написал мне, что любит меня.

Среди всего этого ужаса я мечтала о счастье.

Я не уверена, было ли это во сне, или наяву, или в сумеречный час полусна-полубодрствования. Ранее утро, воздух еще свеж. Кажется, слышалось пение каменного дрозда.

Но вдруг пение птицы сменилось тревожным криком ребенка. Я перевернулась на бок, подняла девочку — она была совсем маленькой — и поднесла ее к груди. Я гладила ее по головке и чувствовала под пальцами влажные пряди волос.

Потом он сказал так тихо, что сначала я подумала, что мне это показалось, — я была уверена, что он спит:

— Дай мне подержать ее, — сказал он. Он придвинулся ближе и положил руку мне на бедро.

— Подожди.

Он терпеливо ждал, пока она закончит сосать. Потом я положила ее на циновку между нами, и мы наблюдали, как она махала ручками и тянулась к колыхающим занавескам.

— У нее твои глаза, — сказал он.

— Нет, они в точности как у тебя. — Я знала, что права. Ее глаза были того же цвета, что и у него, и такие же бездонные и мудрые, как будто она прожила сотни жизней.

Он поднял ее и положил себе на грудь, и вскоре она уснула. Потом мы еще долго лежали молча, следя глазами за колышущейся тканью, и прислушивались к дыханию ребенка.

Рейзею стало хуже. Утро ко мне зашла Даинагон и принесла эту новость. Пятна покрыли все его лицо и распространились на руки и грудь. Доктора применили припарки из растертой красной фасоли и заставили его сосать морские водоросли, но это не помогло. Он отказывается от жидкой каши, которой его пытаются кормить, и не пьет ничего, кроме нескольких глотков горячей воды.

Священнослужители начали службу на семи алтарях. Они исполняют символические ритуалы и молятся пяти мистическим правителям; они зажигают тонкие восковые свечи, приносят в дар богам цветы и рисовое вино — все напрасно. Они борются за честь спасти выдающуюся жертву и получат награду серебром и шелком, даже если он умрет.

Я становлюсь даже более циничной, чем Рюен.

Донесения о положении в городе такие же мрачные, как те, что мы получаем из Первого района. Рассказывают, что ущелья у Камо и Симады полны трупов. Императорская полиция больше не в состоянии поддерживать порядок. В дом министра церемоний забрались воры и забрали несколько сотен рио, золотых ритуальных предметов; другие разбойники ограбили храм в Рокудо-но-Цудзи, украли свитки и облачения священнослужителей.

Ходят слухи, что толпы людей собираются около колодца на Абура-но-Кодзи, потому что, как говорят, его вода очищает тело от заразы. Уличные торговцы бродят по городу, продавая мешочки с ароматическими веществами и амулеты. Священнослужители запрашивают непомерную плату за проведение обрядов над умершими.

Рассказывают, что плакальщиков на похоронах так много, что кажется, будто на город опустилась огромная стая ворон. Спрос на ткани темных цветов так велик, что магазины быстро опустошаются.

Я думаю о буковых рощах около Кацуры, куда мы ездили собирать весенние травы. Сколько из тех деревьев будет срублено, чтобы приготовить темные краски, выражающие нашу печаль по тем, кого мы потеряли?

Сегодня утром умер Рейзей, через несколько часов после того, как его отец объявил о всеобщей амнистии. Плач императора, когда ему сообщили об этом, был слышен даже в Кокиден.

Хотя это не стало неожиданностью, все выглядят опечаленными. Я пошла во внутренний двор Сисинден, чтобы не слышать причитаний и воплей женщин, и увидела сидевшего на ступенях веранды молодого монаха. Он раскачивался вперед и назад, обхватив руками колени, слезы оставили следы на его лице. Какой-то священнослужитель остановился, чтобы утешить его, и я услышала, как послушник с горечью сказал о том, какой это стыд, что он не мог отдать свою никчемную жизнь за жизнь Рейзея.