Я читала комментарии на строках, к каждой свое стихотворение.
Первая строка. Иней под ногами предвещает появление твердого льда. Приближается зима, и нам следует быть осторожными.
Вторая строка. Путь прям и широк. Хотя мы ничего не делаем, все наши дела в порядке.
Третья строка. Красота особенно прекрасна, когда она спрятана. Различия более плодотворны, чем разногласия.
Четвертая строка. Молчаливость: ни упрека, ни похвалы. Если мы осторожны, мы избегаем неприятностей.
Пятая строка. Желтое одеяние. Возвышенная судьба. Добродетель — вот лучшее одеяние.
Шестая строка. Яростно сражающиеся драконы проливают черную и желтую кровь. Женщина, стремящаяся походить на мужчину, теряет свои достоинства.
Разве эти шесть ломаных линий описывают мою жизнь? Я не источаю свет. Я ни для кого не являюсь убежищем. Мои пределы слишком узки, чтобы блуждать свободной от пут. Я не знаю, куда направляюсь, и мои друзья слишком часто становятся моими врагами. Я не осторожна, не скромна и не молчалива, а мои добродетели безнадежно запятнаны моими пороками.
Однако я стремилась походить на мужчину. Из всех мудрых мыслей, запечатленных в тех строках, эта самая верная.
Девятнадцатое число Второго месяца.
В это утро я узнала, что Изуми придумала и широко распространила некую историю, чтобы навредить мне.
Сочинив ее, она сделала несколько копий и раздала их своим друзьям. Даже императрица прочитала историю и, по словам Даинагон, очень позабавилась. История, конечно, дойдет до императора и главных придворных, это только дело времени. Думаю, о ней узнают и низы (подобно тому, как ил оседает на дно пруда), и даже стражники и горничные станут смеяться, когда я буду проходить мимо.
Как я узнала об этой маленькой сказке? Я пошла в комнату Бузен попросить у нее зеркало. Она в компании подруг перебирала свою одежду, готовясь к завтрашнему празднику.
Когда я вошла, все подняли головы и посмотрели на меня, и я подумала, что застала их врасплох за секретным разговором, потому что Бузен кашлянула и излишне внимательно уставилась на зеленое одеяние, лежавшее у нее на коленях.
— Извините, — торопливо сказала я, — я не хотела вас беспокоить.
— Ничего, — ответила она, не поднимая головы.
Я взяла зеркало и вернулась к себе в комнату. Стала рыться в коробке, где храню свои пояса, потому что опасалась, что тот пояс, который я предполагала надеть на следующий день, не подходил по оттенку. Я обернулась и заметила какие-то листки бумаги на доске для письма. Что это — письмо? Но оно не было сложено. Возможно, кто-то в мое отсутствие развернул его.
Это была история, сочиненная Изуми. Ее положили специально для меня, пока я выходила, хотя я отсутствовала очень недолго.
Когда чуть позже я зашла к Даинагон — мне пришлось приводить себя в порядок (смыть слезы, напудриться и нарумяниться), — она тоже уже прочитала этот рассказ.
Она сидела в своей приемной и играла на биву. Волосы ниспадали по ее прямой спине ровными прядями. Я посмотрела на ее длинные пальцы, которые держали плектр, и вслушалась в мелодию. Это была китайская песня в стиле осики, которой я не знала. Я наблюдала за ней, завидуя ее грации. Она подняла голову, и ее глаза наполнились слезами.
— Извините, — сказала она, откладывая инструмент. — Мне следовало зайти к вам, но я не знала, что сказать.
Она встала и заглянула мне в лицо, затем подалась вперед и дотронулась до моей щеки. С тех пор как я была девочкой, никто никогда не дотрагивался до меня так. Я закрыла глаза и подумала о своей матери и о Масато, который начертал линии несчастливой гексаграммы у меня на лбу. Гексаграмма взрослой женщины. Движение вперед приносит неудачу. Никакая цель уже не является предпочтительной.
И он прочтет сочиненную Изуми историю? Кто-нибудь шепнет ему на ухо: «Послушай историю неуравновешенной женщины», Возможно, он посмеется, вспоминая мои слезы и мольбы.
Даинагон подошла к двери, выглянула в коридор посмотреть, нет ли там кого, и задвинула ее. У нас было несколько минут, которые мы могли провести наедине. Служанок она отослала в императорскую гардеробную подобрать вышитый бисером шлейф для завтрашнего праздника. Как я боялась теперь этих сентиментальных церемоний в честь цветущей вишни: песен, стихов, улыбок императорской четы, раздачи подарков, этого моря бледных любопытствующих лиц.
Мы расположились в приемной на подушках. В комнату проникал неяркий зимний свет. Я сжала губы и старалась не выдать своих чувств.
— Итак, — спросила Даинагон как можно более мягко, — это правда? — Она имела в виду слухи.
Значит, даже она подозревала, что я способна на такой предательский поступок. Я припомнила брошенный ею на меня взгляд во время шествия голубых коней, когда она рассказала мне, что семья отказалась от жрицы и Садако. «Каков проступок, таково и наказание», — сказала она тогда и укоризненно посмотрела на меня, как бы предупреждая, что если я была движущей силой интриги, то должна быть готова пострадать от последствий.
Интрига, как знает любой писатель, должна развернуться до конца; она расширяет свои сети, пока не достигнет неизбежного завершения. Добро должно быть вознаграждено, жестокость — заклеймена и наказана. Если этого не произойдет, читатели будут разочарованы.
Насколько реалистичной может быть такая поучительная история? Что если автор взяла своих героев из действительности и поставила их в обстоятельства собственной жизни? Что если она питала вдохновение собственными темными переживаниями? Или написала историю в форме иносказания или басни, поместив ее участников в отдаленное место, в другие времена? Что если она создала иное прошлое для своих героев и отвела таким образом подозрения от себя? А вдруг читатели обвинят ее в фальши, в недостоверном изображении людей, язык и обычаи которых настолько непохожи на наши, что совершенно нам непонятны?
Что если она напишет, скажем, о любовных историях Ян Куйфей и таким образом прольет свет на наши собственные злополучные страсти? А может, она напишет о древней династии Хань или о голубоглазых варварах, которые занимаются любовью на снегу? Или она ограничит свой талант описанием более близких и знакомых ей обстоятельств, наблюдениями за окружающим ее миром?
В любом случае она потерпит неудачу. Ее обвинят либо в недостоверности, либо в недостатке воображения.
А как Изуми выбирала персонажей для своей сказки? О, они были очень реалистичны, ее наблюдения — очень точны, хотя многие сведения она получила из вторых рук и не всем источникам можно было доверять.
Она написала о женщине (ее имя изменено), которая была так несдержанна, что выцарапывала слова на своем любимом зеркале и за непомерную плату нанимала гонцов, чтобы те доставляли ее письма в разные отдаленные места. В сказке говорилось, что она посылала письма даже в Акаси, но они возвращались нераспечатанными, и она складывала их в желтую, обитую парчой шкатулку. У нее нечесаные волосы, пальцы выпачканы чернилами, ногти обкусаны до мяса. По ночам независимо от времени года она надевает одну и ту же сорочку цвета лаванды. Эта женщин пристрастилась к чтению «Книги перемен», и ее не единожды заставали за рисованием гексаграмм на собственных руках.
Она никогда не спала, пела в одиночестве. На всех публичных встречах — приемах, ночных созерцаниях луны, религиозных церемониях, в поездках императорской семьи по стране — ее всегда видели застывшей как лед, с широко раскрытыми черными глазами.
Как эта гордая сумасшедшая женщина проводила время? Она читала вслух стихи и заигрывала с мужчинами во дворце, она рассказывала истории, лаской и лестью выпытывая их у своих друзей и даже у стражников и горничных. Если она узнавала какой-то секрет, то он переставал быть секретом. Все, что она слышала, она разносила по округе.
Она была знатоком в том, что касается слухов. Это был ее конек, подобно тому, как другие женщины сведущи в окрашивании тканей или игре на цитре. Для получения сведений она пользовалась разнообразными источниками и любыми средствами. Она воровала письма, подкупая соучастников, и сочиняла небылицы. Было известно, что она распространяла истории о послах и принцессах. Какие-то из пущенных ею слухов стали причиной их изгнания.