Имам призвал всех приготовиться к молитве, и я вместе с какими-то людьми пошел вперед, хотя продолжал оглядываться назад, на тело на носилках. После этого он попросил вынести тело вперед, чтобы прочитать над ним молитву. Восемь мужчин подняли носилки на плечи, и один из них закричал: «La ilaha illallah!» [«Нет бога, кроме Аллаха!»] И будто по команде все остальные тоже закричали: «La ilaha illallah! La ilaha illallah!»
Я как можно быстрее надел обувь и последовал за толпой, двигавшейся в сторону кладбища. Из-за малого роста мне приходилось пробираться между ног старших, чтобы не отстать. Никогда раньше я не был на кладбище, но рассудил, что, скорее всего, мне ничто не угрожает, ведь вокруг столько людей. «Не наступай на могилы! — крикнул мне кто-то. — Это запрещено!»
Я осторожно прокладывал себе дорогу в толпе до тех пор, пока мы не пришли к глубокой свежей яме. Я заглянул вниз — яма была глубиной около двух с половиной метров, на дне стоял какой-то старик. Соседские ребята рассказывали мне об этом старце по имени Джума’а. Они говорили, что он никогда не ходит в мечеть и не верит в Коран, но хоронит всех покойников, иногда двоих или троих в день.
«Неужели он совсем не боится смерти?» — подумал я.
Мужчины опустили тело в крепкие руки Джума’а. Затем они передали ему какой-то флакон и несколько зеленых штуковин, которые пахли свежо и приятно. Он развернул саван и побрызгал жидкостью из флакона на тело.
Джума’а повернул мертвеца на правый бок, лицом к Мекке, и построил вокруг него небольшое ограждение из кусков бетона. Когда четверо мужчин лопатами засыпали яму, имам приступил к проповеди. Поначалу он говорил, как мой отец. «Этот человек умер, — произнес имам, пока комья земли падали на лицо покойника, его шею и руки. — Все, что у него было, он оставил здесь — деньги, дом, сыновей, дочерей и жену. Таков удел каждого из нас».
Имам призвал нас покаяться и перестать грешить. А затем он произнес слова, которых я никогда не слышал от отца: «Душа этого человека вскоре вернется к нему, и тогда два страшных ангела по имени Мункар и Накир спустятся с неба, чтобы проверить его. Они поднимут его тело и, сотрясая, станут вопрошать: „Кто твой бог?“ И если ответ будет неверным, они начнут бить его молотами и отправят глубоко под землю на семьдесят лет. Аллах, мы просим тебя: подскажи нам правильные ответы, когда придет наше время!»
В ужасе я не мог отвести глаз от открытой могилы. Тело было слегка присыпано землей, и мне стало интересно, сколько пройдет времени, прежде чем начнется допрос.
«И если его ответы не удовлетворят ангелов, земля над ним своим весом раздавит его ребра. Черви медленно будут пожирать его плоть. Он примет муки от змеи с девяносто девятью головами и скорпиона размером с верблюжью шею, и муки эти продлятся до воскресения из мертвых, когда за свои страдания он сможет получить прощение Аллаха».
Я не мог поверить, что все это происходит прямо напротив моего дома каждый раз, когда кого-нибудь хоронят. Это кладбище никогда не нравилось мне, а теперь я чувствовал себя еще хуже. Я решил, что нужно запомнить все, чтобы после моей смерти, когда ангелы спустятся за мной с небес, я смог бы правильно ответить на все вопросы.
Имам сказал, что экзамен начнется сразу же, как только последний человек покинет кладбище. Я побежал домой, но не мог перестать думать о его словах. Я решил вернуться на кладбище и послушать, что там будет. Но сначала я отправился к соседям, пытаясь уговорить приятелей пойти вместе со мной, но они, похоже, подумали, что я сошел с ума. Пришлось идти одному. Всю дорогу до кладбища я трясся от страха. Я не мог справиться с собой. Вскоре я оказался среди множества могил и хотел было убежать, но любопытство было сильнее страха. Я надеялся услышать вопросы, стоны, хоть что-нибудь. Но ничего не услышал. Я подходил все ближе и ближе, пока не коснулся надгробия рукой. Стояла мертвая тишина. Через час мне стало скучно, и я вернулся домой.
Мама возилась на кухне. Я рассказал ей, что ходил на кладбище, где, по словам имама, должны были пытать умершего. «И?..» И вернулся обратно, когда все разошлись, но ничего не произошло. «Допрос могут услышать только животные, — объяснила она, — не люди».
Для восьмилетнего мальчика такого объяснения было достаточно.
Все последующие дни я наблюдал за похоронами. Спустя некоторое время я привык к процессиям и прибегал только для того, чтобы посмотреть, кто умер. Вчера — женщина, сегодня — мужчина. Однажды принесли сразу два тела, а через пару часов еще кого-то. Когда похорон не было, я просто бродил между надгробиями, читая надписи на плитах. Умер сто лет назад. Умер в двадцать пять. Как его звали? Откуда она родом? Кладбище стало моей площадкой для игр.
Как и я, мои друзья сначала боялись кладбища. Но мы подбивали друг друга пойти туда ночью — никто из нас не хотел прослыть трусом. Так мы преодолевали свой страх. Иногда мы даже играли в футбол на открытых участках.
* * *
Наша семья росла, росло и «Братство». Вскоре из организации бедноты и беженцев оно превратилось в общество образованных молодых мужчин и женщин, бизнесменов и специалистов, которые из собственных средств давали деньги на строительство школ и больниц, для благотворительных организаций.
Видя расширение «Братства», молодые люди из исламских движений, в частности в Газе, решили, что им нужно занять активную позицию в отношении израильской оккупации. Мы заботимся об обществе, сказали они, и мы продолжим свою работу. Но неужели мы навсегда смиримся с оккупацией? Разве Коран не велит нам свергнуть израильских захватчиков? У этих юношей не было оружия, но они были жестоки, тверды и рвались в бой.
Отец и еще один лидер Западного берега не согласились с такой постановкой вопроса. Они не были готовы повторить ошибки Египта и Сирии, где «Братство» попыталось совершить переворот и потерпело поражение. В Иордании, говорили они, наши братья не сражаются. Они участвуют в выборах и имеют вес в обществе. Мой отец не возражал против жестокости в принципе, но не считал, что его люди способны на равных сражаться с израильской армией.
Споры внутри «Братства» продолжались несколько лет, и давление со стороны приверженцев активных действий нарастало. Разочарованный бездействием «Братьев-мусульман», Фатхи Шакаки в конце 1970-х годов основал Палестинский исламский джихад. Однако «Братству» удавалось сохранять миролюбивую позицию еще десять лет.
В 1986 году, в Хевроне, что к югу от Вифлеема, прошло тайное собрание, вошедшее в историю. Мой отец был там, хотя рассказал мне об этом много лет спустя. В противовес некоторым неточным историкам сообщаю, что на собрании присутствовали семь человек:
• шейх Ахмед Ясин, инвалид-колясочник, который стал духовным лидером новой организации;
• Мухаммад Джамаль аль-Натшех из Хеврона;
• Джамаль Мансур из Наблуса;
• шейх Хасан Юсеф (мой отец);
• Махмуд Муслих из Рамаллы;
• Джамиль Хамами из Иерусалима;
• Айман Абу Таха из Газы.
Мужчины, присутствовавшие на той встрече, наконец были готовы сражаться. Они решили начать с акта гражданского неповиновения — бросания камней и поджигания автомобильных покрышек. Их целью было пробудить, объединить и мобилизовать палестинцев и дать им понять, что они нуждаются в независимости под знаменем Аллаха и ислама{1}.
Так родился ХАМАС. А мой отец поднялся еще на несколько ступеней к вершине лестницы ислама.
Глава четвертая
И ПОЛЕТЕЛИ КАМНИ
1987–1989
ХАМАС нужен был повод, абсолютно любой, который послужил бы оправданием восстания. Такой повод представился в начале декабря 1987 года, хотя на самом деле произошло всего лишь трагическое недоразумение.
В Газе зарезали продавца по имени Шломо Сакал. Спустя несколько дней в обычной автоаварии погибли четыре человека из лагеря беженцев Джабалийя, расположенного в Газе. Однако пошли слухи, что их убили израильтяне в отместку за убийство Сакала. В Джабалийи вспыхнули волнения. Семнадцатилетний юноша бросил «коктейль Молотова» и был застрелен израильским солдатом. В Газе и на Западном берегу люди вышли на улицы. ХАМАС встал во главе, поддерживая беспорядки, которые стали новой формой борьбы в Израиле. Дети бросали камни в израильские танки, и через несколько дней их фотографии появлялись на обложках иностранных журналов.
