— Послушайте, я говорю серьезно, — втолковывал я им. — Я давно не луплю вас, потому что вы уже большие. Но все изменится, если я узнаю, что вы участвуете во всем этом.
— Но ты и папа тоже были на демонстрациях, — возразил Мохаммад.
— Да, мы там были. Но мы не кидались камнями.
Среди всего этого, и особенно потока чеков на кругленькие суммы от безжалостного иракского диктатора Саддама Хусейна, ХАМАС вдруг обнаружил, что потерял свою монополию на террористов-смертников. Теперь своих смертников имели и «Исламский джихад», и «Бригады мучеников Аль-Аксы», а также антиклерикалы, коммунисты и атеисты. Все они соревновались друг с другом, кто убьет больше мирных израильтян.
Слишком много крови вокруг. Я не мог спать. Я не мог есть. Теперь я смотрел на мир не глазами мусульманина, палестинца или даже сына Хасана Юсефа. Теперь я смотрел на все это и глазами Израиля. И что еще более важно, я наблюдал за бессмысленными убийствами глазами Иисуса, который мучился на кресте за людские грехи. Чем дольше я читал Библию, тем яснее видел истину: любовь и прощение своих врагов — единственный действенный способ остановить, кровопролитие.
Но сколько бы я ни восхищался Иисусом, я не мог поверить своим друзьям-христианам, когда они пытались убедить меня, что он Бог. Моим богом был Аллах. Однако сознательно или нет, но я постепенно принимал заповеди Иисуса, отказываясь от принципов Аллаха. Мой отход от ислама ускорило то лицемерие, которое я наблюдал вокруг. Ислам учил, что преданный слуга Аллаха, погибший как мученик, попадает прямо на небеса. Ни слова о странных ангелах и допросах в могиле. Но вдруг оказалось, что любой человек, убитый израильтянами, будь то обычный мусульманин, коммунист или даже атеист, автоматически считается святым мучеником. Имамы и шейхи говорили родственникам погибших: «Ваш близкий на небесах».
Конечно, Коран не поддерживает их риторику. Коран четко говорит о том, кому — дорога на небеса, а кому — в ад. Но этих лидеров мало волновали подобные мелочи. Они даже не имели отношения к истине или теологии, это была откровенная ложь ради стратегического преимущества и политической выгоды. Так исламские лидеры вкалывали своему народу наркотик лжи, чтобы заставить его позабыть боль, причиной которой были они сами.
Поскольку Шин Бет передавал мне все больше и больше информации, я удивлялся, как много они знали о людях в моей жизни — часто о старых друзьях, которые стали весьма опасными личностями. Некоторые даже вошли в ядро боевого крыла ХАМАС. Один из них — Дайя Мухаммад Хусейн аль-Тавиль, приятный молодой человек, чей дядя занимал руководящую должность в ХАМАС.
Все те годы, что я знал его, Дайя никогда не был религиозным. Его отец был коммунистом, так что он действительно не имел ничего общего с исламом. Мама Дайи была мусульманкой по своей культуре, но определенно не радикального толка. А его сестра работала журналисткой, получила образование в Америке, стала гражданкой США и современной женщиной, не носящей головного платка. Они жили в красивом доме и все были хорошо образованны. Дайя учился на инженера в университете Бирзет и был лучшим на курсе. Насколько я знал, он даже никогда не участвовал в демонстрациях ХАМАС.
Учитывая все это, я был потрясен, когда 27 марта 2001 года мы услышали, что Дайя взорвал себя на Французском холме в Иерусалиме. Никто не погиб, однако двадцать девять израильтян получили ранения.
Дайя вовсе не был несмышленым ребенком, которого можно без труда уговорить на что-либо подобное. Он не был нищим и грязным беженцем, которому нечего терять. Ему не нужны были деньги. Так что же заставило его поступить так? Никто не мог понять. Его родители обезумели от горя, и я тоже. Даже израильская разведка не смогла выяснить, в чем дело.
Мне позвонили из Шин Бет и пригласили на экстренное совещание. Они дали мне фотографию с изображением оторванной головы и попросили сказать, кто это. Я заверил их, что это Дайя, и отправился домой, спрашивая себя снова и снова: «Почему?» Не думаю, что кто-то сможет ответить на этот вопрос. Никто не замечал никаких сигналов, предвещавших беду, даже его дядя из ХАМАС.
Дайя был первым смертником интифады Аль-Акса. Его теракт свидетельствовал о существовании боевой организации, которая, похоже, действовала независимо. И Шин Бет обязан был найти эту организацию прежде, чем она предпримет очередную атаку.
Лоай показал мне список подозреваемых. На самом верху были пять хорошо известных мне имен. Это были парни из ХАМАС, которых Палестинская автономия освободила из тюрьмы перед началом интифады. Арафат знал, что они опасны, но, поскольку они были членами ХАМАС, не видел причин, чтобы держать их за решеткой.
Он ошибался.
Главным подозреваемым был Мухаммад Джамаль аль-Натшех, который стоял у истоков ХАМАС вместе с отцом и в конце концов стал главой его боевого крыла на Западном берегу. Аль-Натшех принадлежал к самой большой семье на палестинских территориях и поэтому ничего не боялся. Ростом под два метра, он был воином до мозга костей — выносливый, сильный и умный. Парадоксально, но хотя его переполняла ненависть к евреям, я знал его как очень заботливого мужчину.
Салех Талахме — другое имя из этого списка, инженер-электронщик, очень умный и блестяще образованный. Я не знал тогда, что впоследствии мы с ним станем близкими друзьями.
Третий, Ибрагим Хамед, возглавлял крыло безопасности на Западном берегу. Помогали этим людям Сайед аль-Шейх Кассем и Хасанин Румманах.
Сайед был хорошим подчиненным — атлетичный, необразованный и послушный. Хасанин — красивый молодой художник, активно участвовавший в исламском студенческом движении, особенно во время Первой интифады, когда ХАМАС пытался утвердиться на улицах в качестве силы, с которой нужно считаться. Как лидер ХАМАС мой отец работал не покладая рук, чтобы добиться их освобождения и возвращения к семьям. И в тот день, когда Арафат выпустил их, отец и я забрали их из тюрьмы, посадили всех в нашу машину и отвезли на квартиру в районе Аль Хаджал в Рамалле.
Когда Лоай показал мне список, я сказал:
— Угадай, что? Я знаю всех этих ребят. И я знаю, где они живут. Я сам отвозил их на эту квартиру.
— Ты серьезно? — воскликнул он в изумлении. — Ну что ж, тогда приступим к работе.
Когда отец и я забирали этих парней из тюрьмы, я и представить себе не мог, что они станут настолько опасными и убьют столько израильтян. А теперь я был одним из немногих людей в ХАМАС, кто знал, где они прячутся.
Я навестил их, прихватив с собой самые новомодные шпионские игрушки Шин Бет, таким образом мы могли наблюдать за каждым их движением, слышать каждое слово. Но когда я начал разговаривать с ними, стало ясно, что они не собираются давать хоть сколько-нибудь серьезную информацию.
Я предположил, что, может быть, они не те люди, которых мы ищем.
— Что-то не так, — сказал я Лоай, — эти парни ничего мне не сказали. Может, есть еще одна организация?
— Может быть, — согласился он, — но эти парни опасны. Нам нужно вести наблюдение за ними до тех пор, пока не получим то, что нам нужно.
Конечно, они были под сильным подозрением, но этого было недостаточно для ареста. Нам нужны были неопровержимые доказательства, поэтому мы продолжали терпеливо собирать информацию. Мы не хотели совершить роковую ошибку и схватить не тех людей, оставив настоящих террористов на свободе собирать очередную бомбу.
Может быть, в моей жизни не хватало сложностей, а возможно, это просто показалось мне хорошей идеей, но в том же месяце я поступил на работу в один из отделов Агентства международного развития США (АМР США) со штаб-квартирой в Аль-Бирехе. Мне предстояло работать над очень важным проектом «Деревня, вода и улучшение санитарных условий». Поскольку у меня не было свидетельства об окончании колледжа, я начал с должности администратора.
Кое-кто из христиан, с которыми я посещал чтения Библии, представил меня одному из менеджеров-американцев, который проникся ко мне симпатией и предложил работу. Лоай посчитал, что эта работа могла бы послужить отличным прикрытием для меня, потому что новый служебный пропуск с печатью посольства США позволял мне свободно курсировать между Израилем и палестинскими территориями. Эта работа также успокоила бы не в меру подозрительных людей, объяснив им, откуда у меня деньги.
