Кэлен передернула плечами, откликаясь на ледяные мурашки, что ручейком вдруг пробежали по позвоночнику. Боже! Как же это все отвратительно! А главное, не понятно ведь, что теперь делать? Мэйсон права, у них нет ни свидетелей, ни улик. И — ублюдок, у которого для Кэлен теперь нет имени, сейчас работает по этому делу. Ловит сам себя, проклятый выродок!!! Он же запросто может совсем слететь с катушек от этакой безнаказанности… Это хорошо, с одной стороны, зарвавшиеся, обнаглевшие психопаты начинают совершать ошибки, и тогда их, психопатов, можно поймать, прижать. С другой — сколько еще бед натворит это чудовище, если оборзеет? Скольких маленьких девочек успеет изнасиловать и убить? Кэлен зажмурилась, вновь вздохнув тяжело, протяжно. Что же, черт побери, делать, а?
— Эй, Амнелл! — Мэйсон буквально выдернула её из размышлений. — Ты чего опять выпала?
— Думаю, что теперь делать…
— С чем?
— С ним, — передернувшись от отвращения, Кэлен указала подбородком на листовку, так и валяющуюся на полу. Мэйсон покосилась туда, вздернула бровь, снова вопросительно уставившись на Кэлен. Кэлен мучительно поморщилась: — Ты ведь права, у нас ничего нет… на него.
Мэйсон хмыкнула, чуть склонила голову:
— Значит, найдем, Амнелл. Чего ты сдаешься-то сразу? Если это он, то никуда он от нас не денется.
И как-то так она это сказала — спокойно, твердо, — что Кэлен поверила. Вот тут же, прямо вмиг поверила. И, сама того не заметив, расслабилась облегченно. Зато Мэйсон — внимательная же, ну, — заметила. Заметила, зажгла глаза насмешкой, фыркнула тихо, похлопав Кэлен по лежащей на колене руке:
— Черт с ним пока, с Сайфером. Мы тут третью жертву Хогана нашли. У Френка в бумагах затесалась копия газетной полосы. Качество, правда, отвратительное, но ты глянь, может, и этот тебе знаком? — и протянула лист. Кэлен взяла с опаской — мало ли, чье лицо сейчас глянет на неё оттуда? Вдруг и впрямь, не просто знакомый, а хороший знакомый — Эванс, скажем, или добродушный медведь Донован ? Страшно же, ну!
Кэлен вздохнула, бросила на лист быстрый настороженный взгляд… да, и впрямь ужасная копия, ничего не разобрать! Пришлось подносить бумагу к лицу, к глазам, близко, вглядываться. Темное смазанное черно-белое фото — оно и в газете-то уже было невнятное, а здесь, на этом оттиске копировального аппарата двадцатипятилетней давности и вовсе почти слилось в мутное пятно. Впрочем, худо-бедно, но рассмотреть лицо получилось: белокожий кудрявый мальчишка с большими очень светлыми глазами и довольно широкой диастемой между верхними центральными резцами. Кэлен и впрямь показалось знакомым это лицо. Смутно знакомым, словно бы виденным где-то когда-то мельком. А может, ей так сильно хотелось обмануть себя, убедить, что Сайфер все же ни при чем, что она выдавала желаемое за действительное? Кэлен опустила взгляд под фото, прочитала: «Лукас Янг»… Покрутила так и этак в голове, поворошила память… Нет. Никаких ассоциаций. Ни сами по себе имя с фамилией, ни в сочетании с лицом на фото не вызывали у Кэлен никаких откликов. Она покачала головой в смешанных чувствах: облегчение, с одной стороны — слава богу, хоть здесь без ужасных сюрпризов, разочарование — с другой. Все же она еще надеялась, что чудовищем окажется кто-то другой, не Ричард Сайфер...
Всю обратную дорогу до Филадельфии Кэлен проспала. Беззастенчиво, даже, пожалуй, бессовестно. Абсолютно, категорически бессовестно. Ну, а чего стыдится? В конце концов, она ночью глаз не сомкнула, не так ли? Еще и объелась. Снова.
Ну, просто сначала они, понятное дело, завезли домой Анну со Снежкой. И Анна предложила пообедать. Вообще-то, Кэлен не хотела есть — видимо, все еще не переварила новости о Сайфере, да… Но Мэйсон на предложение приемной матери откликнулась с радостью, с восторгом даже — таким, что Кэлен на секундочку заподозрила. что она, Мэйсон, уже успела поменяться местами с Карой. А впрочем, с чего бы? Анна и впрямь готовит настолько божественно, так невозможно, невыносимо вкусно, что даже неизменная невозмутимость Мэйсон вполне может смениться — и именно что восторгом. Так что они остались пообедать. И Анна разложила по тарелкам какое-то настолько изумительно ароматное волшебство, которое скромно назвала котлетками, что аппетит пробудился даже у Кэлен. Котлетки были небольшие, сочные, нежнейшие… Кэлен сама не заметила, как объелась.
Анна еще и сунула Мэйсон какие-то пакеты на прощание, и Кэлен, несмотря на полный, нет, переполненный желудок, тихо обрадовалась: будет, чем поужинать вкусненько, в пакетах-то еда, приготовленная Анной, наверняка же, ну! А саму Кэлен Анна обняла на прощание. Уже на крыльце, когда Мэйсон спустилась к машине. Обняла, поманив высокую Кэлен к себе, и когда та наклонилась, зашептала, невозможно смущая, не позволяя возразить, да даже слово вставить:
— Спасибо тебе, детка, что любишь моих непростых и невыносимых девчонок. Я надеюсь, они понимают, как им с тобой повезло. И ценят это. А если забудутся, — и она сунула в карман куртки Кэлен свернутый вдвое листочек. — Звони мне. Уж я знаю, как с ними управиться, — поцеловала в щеку, похлопала ладонью по плечу.
Кэлен, растроганно рассмеявшись, тоже чмокнула ее:
— Спасибо, Анна. С такой поддержкой, думаю, мне ничего не страшно. Даже наши неформатные девочки.
Так, с этой вот растроганной улыбкой, она и спустилась с крыльца, подошла к машине. Отчего-то после слов Анны Кэлен будто бы наполнилась — вся, целиком, без остатка — умиротворенным счастьем, теплым, гладким, словно нагретые солнцем круглые камушки, что так приятно перекатывать в ладони. Его, это счастье, не смутило даже нелепое — совершенно, категорически — предложение Мэйсон сесть ей, Кэлен, за руль. Кэлен лишь посмотрела на напарницу… да нет, уже возлюбленную… как на слабоумную, нарисовала в воздухе у своей головы спираль пальцем — мол, что за идиотская идея? — и упав в пассажирское кресло, закрыла глаза, все еще улыбаясь. Кажется, уснула она, едва автомобиль тронулся с места….
Да, она совершенно бессовестно проспала всю дорогу. Ну и что? Имеет же право, ну! И, честно говоря, совершенно не собиралась останавливаться на достигнутом. Так что, едва переступив порог квартиры Мэйсон и разувшись, буркнула: “Я спать”, и прямиком направилась в спальню. Раздеваться она начала по дороге, беззастенчиво бросая вещи прямо на пол по пути. Впрочем, кажется джинсы с нее снимала Мэйсон, уже в кровати. Кажется, вслед за джинсами Мэйсон сняла с нее и белье, и Кэлен мимолетно нахмурилась — зачем? — но тут же забылась. Еще мелькнула идея о походе в душ, — Кэлен отмахнулась от нее: к черту, она собирается спать, только спать и ничего больше… — и с наслаждением вытянулась под легким одеялом.
Кэлен засыпала. Нет, она уже уснула почти, уже качалась на этой невозможно приятной волне тихой расслабляющей неги, уже почти исчезла из этого мира… Хорошо. Господи, как же чудесно! Спасибо тебе, что ты придумал такую прекрасную штуку — сон! Временами он, сон, самое большое наслаждение, какое только может испытать человек. Круче оргазма, ей-богу. Да, порой сон — это тоже счастье, невероятное, теплое, уютное счастье. Кэлен вздохнула глубоко, с удовольствием, улыбаясь той самой тихой неге, на убаюкивающих волнах которой ей было так невыносимо хорошо сейчас…
Горячие мягкие губы обхватили её, Кэлен, сосок, чуть сжали, отпугивая — едва-едва, совсем немного — сонную негу, запуская легкую вибрацию по груди. Кэлен снова вздохнула:
— Мэйсон… что ты делаешь? Я же сплю…
— Спи, — разрешили губы, оторвавшись на миг от соска. И тут же вновь ущипнули его. — Спи, Амнелл. Мне это не мешает.
— Мэээйсон… — груди было приятно. Невозможно, невыносимо приятно. Она, грудь, словно бы сама по себе, помимо воли Кэлен, сильнее прижималась к губам. Но и качаться на убаюкивающей волне сна тоже было приятно, и выныривать из этой тихой неги не хотелось, категорически, — даже ради наслаждения, растекавшегося теплыми щекочущими ручейками от губ по всей груди. И сонная нега побеждала, сейчас она казалась большим удовольствием, чем то, что предлагала Мэйсон. — Ну я же правда сплю… Ну что ты, а? Остановись. Давай потом, а?
