— Вильям умный, — восхищенно сказал Джимми. — Он чинит часы. Умный!
— Вильям! — простонала миссис Браун. — Ты привел их в негодность. Что скажет папа?
— Но ведь зубчатое колесо было неисправно, — упорствовал Вильям. — Видишь? И это храповое колесико на собачке установлено неправильно, не так, как говорится в книге. Похоже, что человек, который делал эти часы, плохо разбирался во всем. Похоже…
— Молчи, Вильям!
— Мы молчали, пока вы не плишли, — строго сказал Джимми. — Вы нам мешаете.
— Оставь все, как есть, Вильям, — сказала миссис Браун.
— Ты не понимаешь, — продолжал Вильям с упрямством фанатика. — Зубчатое колесо и храповик надо поставить на ось по-другому. Смотри, это зубчатое колесо. Оно должно стоять совсем по-другому. Оно поставлено неправильно. И мы хотели исправить. И мы хотели сделать это для вас, — в его голосе послышались нотки горечи. — Хотели помочь и… доставить другим радость. Когда часы идут правильно, это приносит людям радость. Но если ты хочешь, чтобы часы были собраны неправильно, то я ухожу.
Он поднял свою книжку и с гордым видом удалился, сопровождаемый преданным Джимми.
— Вильям! — страдальчески произнесла тетя Люси, когда он проходил мимо. — Я не стану упрекать тебя и надеюсь, ты не будешь всю свою жизнь помнить, как полностью испортил мне этот Рождественский день.
Вильям одарил ее взглядом, от которого, казалось, земля могла бы разверзнуться под нею, и коротко заверил, что не будет.
— Ах-ах-ах! — огорченно прошептала тетя Джейн.
Во время обеда взрослые, по своему обыкновению, вели пустые разговоры о такой ерунде, как погода и политика. Тетя Люси все еще чувствовала себя обиженной и удрученной.
— Конечно, я могу пойти и на вечернюю службу, — говорила она, — но это не то же самое. Утренняя служба совсем иная. Да, пожалуйста, дорогая… и начинки. Да, еще немного индейки. И на вечерней может не быть проповеди викария. А она так много значит. И соуса на картошку, пожалуйста. Это, пожалуй, первое Рождество, когда я пропустила утреннюю службу. Весь день испорчен.
Она устремила на Вильяма взгляд, полный укора. Вильям обладал способностью отразить любой взгляд, но сейчас он был слишком занят, чтобы предаваться каким-то незначительным баталиям. Он был чрезвычайно занят. Его интересовал исключительно рождественский обед, который бывает только раз в году.
— Вильям, — послышался голосок Барбары, — я умею пвавать. А ты?
Он промолчал.
— Ответь своей кузине, Вильям, — сказала миссис Браун.
Он проглотил, потом заговорил жалобно-возмущенно:
— Ты же всегда мне запрещаешь разговаривать с набитым ртом.
— Ты можешь прожевать, а потом ответить.
— Не могу. Потому что я хочу снова взять еду в рот, — твердо сказал Вильям.
— Ах, ах! — произнесла тетя Джейн.
Это был ее обычный вклад в любую беседу.
Он холодно посмотрел в глаза всем трем ужаснувшимся тетушкам и спокойно продолжал есть.
Миссис Браун поспешила сменить тему. Сочетать обязанности матери и гостеприимной хозяйки временами не так-то просто.
После рождественского обеда наступило время отдыха. Все три тетушки уединились. Тетя Люси нашла в библиотеке книгу с проповедями и удалилась с нею в свою спальню.
— Надеюсь, это меня утешит немного, — сказала она, опять с печальным укором взглянув на Вильяма.
Вильям определенно начинал ее недолюбливать.
— Мэм, — часом позже сказала кухарка, — куда-то подевалась мясорубка.
— Мясорубка? — переспросила миссис Браун, прикладывая руку ко лбу.
— Сгинула, мэм. Как же теперь готовить ужин, мэм? Вы велели приготовить все днем, чтобы вечером можно было пойти в церковь. А без мясорубки мне не обойтись.
— Сейчас приду посмотрю.
Они обыскали всю кухню. Потом миссис Браун осенило, и она направилась в комнату младшего сына. Она уже одиннадцать лет была матерью Вильяма и за это время многому научилась.
Он сидел на полу. Около него лежала раскрытая книга «Чем можно заняться мальчику». Вокруг него валялись детали от мясорубки. Лицо его было напряженным и сосредоточенным. Когда вошла миссис Браун, он посмотрел на нее и сказал сокрушенно:
— Странная какая-то мясорубка. Не хватает частей. Она неправильно сделана…
— Знаешь ли ты, — медленно произнесла миссис Браун, — что мы уже полчаса как ищем эту мясорубку?
— Нет, — сказал он, нимало не обеспокоясь, — я не знаю. Я сказал бы тебе, что я ее ремонтирую, если бы ты сказала, что вы ищете ее. Она неисправная, — огорченно продолжал он. — Я ничего не могу из нее сделать. Смотри! В моей книжке рассказывается, «как сделать игрушечный железнодорожный семафор с помощью деталей от мясорубки». Слушай! Тут говорится: «Одолжите у вашей мамы мясорубку…»
— Ты ее одолжил? — спросила миссис Браун.
— Да. Ну, она у меня есть, так?
— Кто тебе ее одолжил?
— Никто мне не одолжил. Я одолжил ее. Я думал, тебе будет интересно увидеть семафор, сделанный из мясорубки.
Всем своим тоном он, казалось, выражал недоумение — как люди могут быть такими непонятливыми.
— А твоя мясорубка плохая. Детали неправильной формы. Я хотел подправить их молотком.
У миссис Браун не было сил продолжать эту дискуссию дальше.
— Отнеси все это на кухню, — сказала она.
На лестнице Вильям наткнулся на тетю Люси с томом проповедей.
— Конечно, читать — это не то, что слушать, Вильям, дорогой. Не то впечатление. Слово написанное не так проникает в сердце, как слово произнесенное, но я не хочу, чтобы ты расстраивался из-за случившегося.
Вильям прошел мимо, будто не слыша ее.
После чая тетя Джейн настояла на том, чтобы немного развлечься.
— Я обожаю, когда дети декламируют, — сказала она. — Я уверена, все они знают какие-нибудь стишки.
Барбара немного застенчиво, но с желанием встала и прочла:
Зёйнышко, зёйиышко, милый мой бьятик,
Кем же ты станешь, когда пьёястешь?
Я буду маком, белым, как мама.
И ты станешь маком, вместе со мной?
Что, станешь подсолнухом, желтым, высоким?
Я буду скучать по тебе. Тогда попьошу я
пчелок-сестьичек
Повыше взлетать и тебя целовать.
Она села, разрумянившаяся, под восторженные аплодисменты.
Потом из угла вытянули упирающегося Джимми. Он встал с видом мученика, закрыл глаза и…
ИзмалыхделвкотолыхмноголюбвиидоблотыздесьназемлеЭдемпостлоимнебеснойкласотыэтовсечтоязнаю
— выпалил он на одном дыхании и сел, отдуваясь. Его наградили более умеренными аплодисментами.
— Теперь Вильям!
— Я ничего не знаю, — сказал он.
— О, ты знаешь, — сказала миссис Браун. — Расскажи то, которое выучил в школе. Встань, дорогой, и говори отчетливо.
Вильям медленно поднялся.
Шхуна «Хесперес» по зимнему морю скользила.
— начал он, но тут же остановился, кашлянул, прочищая горло, и начал опять.
Шхуна «Хесперес» по зимнему морю скользила.
— Ну, продолжай! — раздраженно произнес его брат.
— Как я могу продолжать, если ты что-то мне говоришь, — строго сказал Вильям. — Как я могу продолжать, если ты будешь все время говорить мне продолжай?
— Шхуха Несперес по зимнему морю скользила… и я не смогу продолжать, если Этель будет хихикать. В этом стихотворении нет ничего смешного, и, если она будет хихикать, я не буду больше читать.
