- Если не убить, то бить можно? - спросила я, тогда в келье.

- Нет, но... да, - он стушевался. - Можно бить. В полезных целях.

- В каких?

- Научить разуму.

- Разум постигается через насилие?

Священник повертел головой. Он не знал. Он делал то, что ему говорили, даже мыслил также. Он был как впечатанная в манускрипт буква. Одна из многих. И эта буква повторяла смысл целого манускрипта: не убий.

- Если я, отец, изобью вас, чтобы научить разуму - это будет, вашим богом, засчитано как богоугодное действие?

Он опешил.

Я, видя, что родитель продолжает бить ребенка, открыла окно и, забравшись внутрь, спрыгнув с подоконника, подошла к, застывшему от удивления, отцу. Застывшему с ремнем в руках. Он не долго думал и попытался на меня напасть, но я, свободной рукой, схватила его за челюсть и сжала, нанося другой рукой удар в грудную клетку. Он отлетел к стене и рухнул.

Я нагнулась к ребенку и спросила:

- Почему ты не хочешь, дать ему отпор?

Ребенок со слезами на глазах, которые еще больше расширились от ужаса, молча уставился на меня. Он будто застрял.

- Видишь? - я сурово посмотрела в глаза взрослому, который ненавидел меня больше всего на свете, в этот данный миг. - Я могу дать ему отпор, - и взглянула на ребенка. - Почему ты не хочешь?

Мальчик в ужасе метался между выбором защитить родителя от меня, ведь ему еще жить в этой семье - показать, на чьей он стороне, выслужиться. И выбором позволить мне делать то, что я делаю. А будь он взрослее, ему бы в голову могла прийти мысль, что, возможно, ему и себя стоит защищать от меня.

Мужчина не двигался. Он боялся. Я была той, превосходящей его - силой, которой он не мог противостоять в открытую, без вреда для себя. Он избивал того, кто не хотел защищаться. А я - могла стать его последним воспоминанием перед смертью. И он знал это. И не двигался.

- Когда ты вырастешь, - сказала я мальцу, - ты сможешь дать ему отпор. Но твой отец уже будет это понимать и вряд ли полезет к тебе, как сейчас.

Это всё, что я могла сказать, не нарушая баланс трех составляющих на чаше весов. И тогда мальчик, дрожащим голосом, произнес:

- Он будет обижать меня, и когда я вырасту. Как моего старшего брата. Он называет его слабаком, кричит, но не бьет. Но это также неприятно, как и, - перевел взгляд с меня на отца, - когда он меня бьет.

Я не могла угрожать взрослому, что вернусь, если он, еще хотя бы раз, поднимет на сына руку - я не обещаю того, что не исполню. А присматривать за малышом, с утра и до утра - я не буду. А было бы хорошо, если бы кто-то присматривал. За этим, взрослым и трусливым, человеком, чтобы тот не прикасался к сыну в жажде самоутвердиться.

Я покачала головой и выбралась из комнаты, через окно, спрыгнув на асфальт.

Возможно, это заставит взрослого задуматься, или - нет... .

Я, не оборачиваясь, шла вдоль улицы.

2.1

- Этому миру не хватает защитников, - сказала я, покачиваясь на стуле.

Профайлер сменил детектива. Он весь горел интересом пообщаться со мной. Не как с диковинкой, а в стремлении узнать... новое.

- Мы умеем защищать с помощью той же силы, которую купируем, - ответил он.

- Диалоги точно не помогут, - улыбнулась я, задерживая стул под углом.

- Иногда это работает. Иногда помогает изоляция в тюрьме. Но, не всем.

- Что вы хотите узнать? - спросила я прямо.

Он смутился и я звякнула стулом об пол, ставя его на место, выпрямляясь, кладя руки на стол, сокращая расстояние между нами.

- Давайте. У вас так мало времени. Или вы боитесь, что о вас подумает начальник, который стоит в комнате за непроницаемым, как ему кажется, стеклом?

Парень усмехнулся, а мужчина за стеклом напрягся.

- Я пришла не за вами. Вам нечего меня бояться.

- Но вы убиваете людей. А убийства людей мы расследуем и ловим... преступников.

- Вот я, перед вами, - и раскинула руки, широко улыбаясь. - Ловите меня.

Он кашлянул.

- Вы не можете. Я сама к вам пришла. Я телепортировалась. Это слово у вас обозначает мгновенное перемещение меж средами?

- Да.

- Что же вы будете делать?

Из-за стекла, через передатчик, зазвучал голос:

- Мы не можем вас убить или поместить в тюрьму, вы правы.

- Мне нравится говорить лицом к лицу, капитан, - перебила я. - Заходите сюда. Не бойтесь. Я, за человеческие убийства, не приношу возмездие.

Вслух я сказала о том, о чем этот высокий и подтянутый мужчина старался забыть. О тех, кого он убил. Он не мог спать, зная, что пришлось нажать на курок. Пришлось выстрелить, чтобы не убили других. И он не может с этим жить. Это проедает его внутренности, похлеще кислоты.

Дверь открылась и капитан вошел в комнату. Профайлер резко встал и освободил стул. Мужчина не сглотнул, но очень хотел. У него в горле пересохло. И с каждым его шагом ближе, напряжение внутри росло. Он сел напротив меня. И я ему - улыбнулась. Он дернулся. Неосознанно. Еще больше напрягся.

- Не пытайтесь, капитан. Ваше тело выдает вас. Такова природа человека. Вам не спрятаться от меня. От них, да, - я указала на тех, кто, там за стеклом, остался стоять и слушать, смотреть. - Но не от меня.

- Почему?

- Мы из разных миров.

- Ваш мир сильнее?

- Наш мир - другой, капитан. Он - другой.

- И наш мир изменился со времен испанской инквизиции, - произнес он, но голос его подвел.

- Вы не верите тому, что говорите, - я пальцем провела по своей гортани, взглядом указывая на его горло.

- Мы больше не сжигаем ведьм, - сказал он так, будто это однозначный факт, который перевешивает весь будущий диалог.

- Суть осталась прежней, изменились приоритеты и это саботировало изменение методов, - я наклонилась ближе, втянула носом запах его тела и отодвинулась обратно. - Теперь нецивилизованно стоять на площади скандируя: "ведьму на костер". Теперь, если видишь ведьму - убил, закопал и пошел домой, зная, что сделал мир лучше.

Молодой - побелел. Капитан держал себя в руках. Он не верил в ведьм и колдунов. В магию и волшебство. Решая, почему-то, что это одно и тоже - ... а я не хотела развеивать его неточности.

Я здесь, не для этого.

- А чему вы удивляетесь? - повернулась я к профайлеру; он стоял в углу, около стены. - Вы сами расследуете убийства по-страшнее, чем я только что описала.

- Это верно, - ответил, за сотрудника, капитан.

- Что же вас напугало? - я не сводила взгляд с парня.

- То, что времена изменились, - ответил он, прежде чем капитан попытался бы снова отобрать его право голоса, - а люди нет.

- Не все люди - люди... - и моя улыбка походила на оскал.

3

Я стою на площади. Ветер обдувает моё лицо. Я слышу отпечатки на стенках сосудов, в теле каждого существа, вокруг и сквозь улицы, через тоннели времен, прыгая по вспышкам порталов в дома и комнаты, в подворотни. Ночные фонари, падающие снежинки, осенний лес, восходящее солнце, и вновь ночь. Каждая печать совершённого насилия... - я их слышу.

Черно-алые символы, зудящие в клетках венозных сосудов и артерий. Я ищу особые отметки этого уровня. Те, которые смешивают алое с сиренево-лиловым. То, где насилие коснулось волшебной или магической крови. Я ищу убийц, которые продолжают ходить по улицам, так, будто никто не придет за ними. Будто бы можно убить и забыть, убить и надеть себе звездочку, убить и, порадовавшись, пойти дальше.

На такой случай у меня припасен эликсир. Субстанция, которая проявляет содеянное. Достаточно дать вдохнуть аромат или добавить каплю в питье - если ты применил насилие к существу с волшебной кровью - твоя кровь превратится в черный гной.

Если к существу с магической - вены раскалятся.

В обоих случаях, исход - смертельный.