- Я жить хочу, - наконец-то подала голос девушка, внимательно глядя на него и словно пытаясь попросить о пощаде.

- Как так могло выйти… - покачал головой Сарданапал, присаживаясь рядом с девушкой и обнимая её за плечи.

Она дёрнулась, но, тем не менее, позволила себе просто шмыгнуть носом и уткнуться лбом в его плечо.

Кто она? Обыкновенная дочь бессмертных родителей?

Впрочем, нет. Она Провидица, ещё и с силами, которые дают ей возможность сопротивляться и не позволить себя обезвредить.

Ситуация с провидицами становилась в последнее время слишком катастрофичной, но, тем не менее, не оставалось ни единого шанса вырваться из постоянного потока новостей о том, что они сделали.

Нормальные Провидицы не видели собственную судьбу, и убить их было очень просто, но Чума видела.

Каждый раз, стоило ей только закрыть глаза, всё вновь и вновь всплывало, и она просто терялась в видениях.

- Ты отправишь меня на эти игры! – воскликнула она наконец-то, всмотревшись в странные, неопределённого цвета глаза Сарданапала. – Но ведь, в конце концов, я же твоя…

- Мы с Медузией поговорили и решили, что так будет намного лучше, - вздохнул он. – Ты должна нас понять.

- Медузией? Да не нужна мне эта проклятая девка! Ты предал маму, - выдохнула она, отворачиваясь. – Я не хочу знать ничего о том, что в наших жилах течёт одна и та же кровь.

- Но…

- Ненавижу тебя! Родной отец сделает всё, чтобы только уберечь собственную дочь от смерти, а ты пытаешься меня убить, отправить на этот твой “Тибидохс”, прекрасно зная, что оттуда всякие Провидицы возвращаются только трупами, изувеченными, отвратительными!

- Но иначе тебе грозит сумасшествие, - вздохнул Сарданапал. – Послушай, ты должна смириться.

- Я не буду мириться! – упрямо воскликнула она, звякнув собственными цепями. – Я ещё убью тебя… папочка!

***

- Не трогайте её. Пусть умирает, - Медузия выпрямилась, внимательно глядя на Чуму, изувеченную, покрытую шрамами, с отрубленными руками и кожей, которая практически дотла сгорела под действием проклятого пламени, в которое она попала и не смогла выбраться.

К тому же, эти странные колёса, которые исполосовали её, то, что превратило её волосы в жуткие сожжённые клочки.

- Её волосы всегда должны были восстанавливаться… как у Провидицы, - выдохнул наконец-то Сарданапал. – Что я наделал…

- Вы сделали всё правильно!

Чума в последний раз застонала, готовясь наконец-то умереть, но, тем не менее, он отрицательно покачал головой.

Магия рванулась к её телу, исцеляя то, что можно исцелить, и когда она открыла свои глаза, вместо которых остались, впрочем, лишь пустые глазницы, то уже была относительно здорова.

- Ты исцелил меня, - она не обращала внимания на то, что её руки, пусть и витали следом за нею, держались только на магии. – Ты исцелил меня!

Она удивилась собственному голосу, но, тем не менее, это было ещё более чем терпимо до того момента, когда она посмотрела наконец-то в зеркало и едва ли не потеряла сознание прямо тут, на месте.

- Как?!

Чума не могла даже кричать – она просто смотрела на то, что когда-то было телом молодой, красивой девушки.

Не осталось её волос – они сгорели. Не осталось красивых глаз – их выкололи. Не осталось рук – их отрезали.

- Ненавижу! Лучше бы я умерла! – закричала она, несмотря на то, что совсем недавно так сильно цеплялась за жизнь.

Сарданапал хотел было сказать что-то ещё, но было уже слишком поздно. Магия, её активные силы, которые они столько лет прятали от людей, наконец-то получили свободу в этом жутком теле.

- Теперь я буду править! – выдохнула она.

Сарданапал и Медузия не успели ничего сделать – волшебство сковало их по рукам и ногам, заталкивая в клетку и заставляя умирать.

- Я очищу мир от Провидиц, - прошипела она, подаваясь вперёд. – Но теперь на вашем проклятом “Тибидохсе” будут умирать все, все, все!

Громкий вопль волной разлетелся по остаткам прошлого, сообщая миру о том, что первая часть пророчества наконец-то исполнилась”.

========== Боль тридцать восьмая. Ремни ==========

Таня открыла глаза, хрипло дыша и кашляя, словно дым разъел её лёгкие, а не то, что осталось от тела Чумы.

Она попыталась дёрнуться, сесть на кровати, на которой лежала, но наконец-то заметила, насколько всё вокруг белое и замерла, словно пытаясь разобраться, умерла она уже или всё-таки ещё жива.

Самоубийцам, конечно, самое место в аду, но она, можно сказать, спасала весь мир от своего присутствия, и вряд ли в этом было что-то плохое.

Гроттер так хотелось наконец-то оказаться на свободе, что она вновь дёрнулась, но ремни болезненно впились в кожу, возвращая её обратно, и только теперь Таня поняла, что оказалась прикованной.

Странные полосы, белые, как и тонкая ночная сорочка, в которую её нарядили, прижимали её тело к кровати.

Белые простыни и белое одеяло, которым её укрыли, боли ни капельки не облегчали, и Таня просто не могла понять, как это может быть реальным.

Её руки тоже были прикованными, да и не оставалось ни единого шанса вырваться, как бы сильно она ни желала оказаться на свободе именно сейчас.

Потолок оказался таким же, снежного, отвратительного цвета, который словно сиял в полумраке.

Где-то далеко послышался тихий щелчок, словно неизвестный включал свет. Таня содрогнулась – ей казалось, что от тёплого свечения ламп должно быть немного легче, но они залили комнату неестественным, холодным, идеально белым светом, который раздражал и словно стремился пронзить её насквозь.

Здесь было множество белых кроватей, которые, впрочем, пустовали, словно никто и никогда не спал на них.

От мысли о том, что здесь, в этом чёртовом помещении, она навсегда останется одна, Тане стало дурно.

- Выпустите меня!

Голос прозвучал хрипло, и девушка испугалась того, что с нею сделали точно то же, что и с Чумой в прошлом, в том гадком видении о событиях невероятно давних и практически забытых.

Она предпочитала не задумываться о том, что случилось – точнее, предпочитала бы, если б не знала, что её судьба каким-то образом связана с судьбой этой проклятой старухи, что потеряла всё.

Тем не менее, Таня сейчас практически жалела Чуму, прекрасно зная, что та многое выстрадала, но в то же мгновение буквально не могла ей простить всего случившегося и, сколько б ни пыталась победить собственные предрассудки, вспоминала о том каждый раз, чем именно был “Тибидохс”.

Белые стены и белые потолки, белые кровати, белое свечение белых ламп и белые простыни. Белое постельное бельё и белая одежда, белые халаты, белые ремни, оставляющие на руках красные следы.

Гроттер содрогнулась, попытавшись избавиться от назойливой мысли, что её похоронят в белом гробу и в белых тапочках, закрыла глаза, но моментально увидела опять что-то белое.

Смотреть на реалистичное отсутствие любого цвета, кроме этого, было проще. Тут были ведь ещё тени, а не просто сплошная комната, в которой не следовало искать ничего, даже реальности.

Белый обозначал в мыслях Гроттер вечную пустоту, и, сколько бы она ни пыталась заставить себя думать иначе, совершенно ничего не получалось.

- Эй! Кто-нибудь! – громко закричала рыжеволосая, но, тем не менее, поняла, что практически не слышит собственный голос.

Увы, но рядом совершенно никого не было – и поэтому Таня была неимоверно рада, когда наконец-то открылась дверь.

Она никогда прежде не желала жить настолько сильно, и дёрнулась, пытаясь высвободиться и оказаться где-то все границ этой гадкой комнаты. Впрочем, казалось, такого шанса ей просто не предоставили, решив навеки замуровать именно здесь, не давая ни единой возможности быть человеком, который имеет полное право дышать и жить, вообще быть в этом мире.

- Выпустите меня! Развяжите! – понимая, что кто-то в белом зашёл в комнату, потребовала Гроттер.

Она с удивлением узнала Шурасика – тот потерял свою неестественную худобу и выглядел практически как нормальный человек.