Доцент задумался. — Странно, когда мы заключали договор, я просил сосчитать ожидаемый эффект, и меня уверили, что об этом и речи быть не может.

— Давайте не будем вникать в подробности. У вас своё ноу-хау, у меня — своё. Эффект я вам гарантирую. Рискните. Посадите всю вашу группу на решение одной задачи. Пришлите их сюда, пусть увидят, пощупают, подумают…

— Я, пожалуй, их вызову. Вы сможете забронировать гостиницу?

— Сейчас и займёмся, — ответил Пётр.

Москвичи моделировали, сотрудники Петра «набирали статистику», а Зинуля пошла в разнос. Зинаиду Николаевну приглашали на совещания, она выступала арбитром при классификации брака, ей постоянно звонили, и она написала заявление в партию. Не знаю, есть ли связь между этими событиями, но квартиру нам выделили. Обжитую! В том же доме, где жил Пётр, двумя этажами ниже. Пётр устроил Зинуле командировку в Москву, откуда она вернулась нагруженная светильниками, всякой дребеденью, призванной «радовать глаз», и списком вещей, которые она видела, но «уже рук не хватило», и я понял, что по крайней мере часть следующего отпуска мне предстоит провести в столичных магазинах.

Глава 15

В ясный, солнечный весенний день Пётр повёз шефу выправленную и ещё раз перепечатанную диссертацию. Рейсы благополучно отправлялись, один за другим, и только челябинские пассажиры томились в аэропорту, прислушиваясь к объявлениям. Рейс откладывали с самого утра и ничего не объясняли. Пётр подошёл к кассе и тихо спросил, тоном заговорщика:

— Слушай, в чём дело?

Девушка ответила ему также тихо: — Челябинск закрыт. Ждут спецрейс с членом чего-то там.

— А когда откроют?

— Никто не знает. Летите в Свердловск. Давайте билет, переоформлю.

В Кольцово Пётр с трудом втиснулся в переполненный автобус и больше часа трясся до вокзала, стоя на задней площадке. Потолкался в очереди и взял билет на ночной поезд. Повезло — достался купейный вагон и, что совсем уж ни к чему, нижнее место. Перекусил в забегаловке на привокзальной площади, постоял на перроне и одним из первых вошёл в вагон, когда объявили посадку. Сел у окна, положил на столик книгу, опёрся о перегородку и закрыл глаза. Полуторачасовой полёт растянулся на сутки. Когда ещё всё утрясётся и можно будет уснуть. С ним поздоровались. В купе вошла женщина, положила сумку на верхнюю полку и села напротив. Достала толстый журнал, раскрыла, посмотрела на тусклый светильник и положила журнал на столик.

— Два совпадения — почти система, — сказал Пётр. Женщина посмотрела на него. — А, «Лучшие годы». Опять в командировку?

— Да. Не улетел. Челябинск закрыт, ждут члена чего-то из Москвы.

— Так вот почему я не улетела. Хотела утром быть дома, всего полчаса лёта.

— Выходит не два совпадения, а три. Это уже точно система. Давайте знакомиться, меня зовут Пётр, Пётр Иванович.

— Ирина, Ирина Владимировна, — в тон ему ответила женщина.

Купе заполнилось. Вошла пожилая пара — дородный старик благообразного вида и сухонькая старушка. Старушка сразу сообщила, что брала билеты за две недели, и ей дали только одно нижнее место.

— Располагайтесь, — успокоил её Пётр, — мне наверху удобней.

Поезд тронулся, дали полный свет. Старик потянулся за книгой.

— Разрешите взглянуть. — «Постаревший отец Фёдор», — подумал Пётр. Старик прочёл вслух: — Леон Фейхтвангер «Иудейская война». Интересуетесь? Сами не из евреев будете? — Старушка потянула его за локоть. — Володя! — «Значит не Фёдор», — усмехнулся Пётр, заметил, что соседка напротив перестала читать, и ответил: — Нет, к сожалению.

— О чём же сожалеть?

— Христос был евреем и апостолы. Хорошая компания.

— Ну да, ну да…, - старушка настойчиво тянула за локоть, и старик замолчал.

Пока собирали билеты и разносили бельё, все молчали. Старики начали устраиваться на ночь. Пётр вышел в проход. Ирина вышла следом.

— Вы это серьёзно? Насчёт Христа и апостолов.

— Вполне. Так гласит Благая Весть, — и, видя, что она не понимает, добавил, — Новый завет. Евангелие.

— Я полный профан в вопросах религии. Ноль знаний. То, что вы сказали, многое меняет.

Пётр покачал головой. — Ничего не меняется. В древнем Риме говорили: «Если давно не было дождя, виноваты христиане» Узнаёте? «Если в кране нет воды…». А вот и чай.

Вагон угомонился, проход опустел. Пётр потянулся, зевнул и вошёл в купе. Женщины спали, старик сидел у столика и смотрел в ночь. Пётр разложил чуть влажные простыни и собрался уже забраться на полку, когда старик заговорил: — Я тут листал вашу книгу. Признаться не читал. У меня давняя неприязнь к её автору — с тех пор как он пропел аллилуйю «отцу народов».

Пётр обернулся. Старик указал рукой на место рядом с собой.

— Присядьте. Поговорим немного, если не возражаете.

— Не разбудим? Может, выйдем?

— Нет, нет. Дамы спят. Мы тихонько. Я, молодой человек, всё ещё живу понятиями прошлого века, а вы человек новой формации, как теперь принято говорить. Однако и вы не чуждаетесь вопросов веры. Или мне показалось?

— Зачем же отказываться от наследства? Вся культура построена на мифах.

— Для вас это только мифы? Вы не приемлете идею Бога?

— Идею — да, а Бога — нет.

— Интересно. Можете пояснить свою мысль?

— Вера иррациональна, а мои суждения насквозь прагматичны. Едва ли вы согласитесь.

— Уважьте старика.

День получился длинный. Пётр устал, хотел спать, бодрился, подавляя зевоту, чтобы не обидеть собеседника.

— Хорошо. С тех пор как иудеи стали поклоняться всемогущей и вездесущей силе, управляющей миром, всякие споры о том, есть эта сила или нет её, потеряли смысл — ни то, ни другое никто никогда не докажет. Усилия учёных — это ведь только желание понять доступное человеческому разуму. А что за его пределами? Всё остальное — изобретение чисто человеческое, по образу своему и подобию.

— Это ваши мысли?

— Нет, книжные. Я просто сформулировал их для себя и успокоился.

— В нашей земной жизни есть и другая сторона учения.

— Есть, — согласился Пётр. — Несбыточная мечта о нашем с вами совершенстве. Разве нельзя ей следовать без страха наказания?

Старик молча глядел в чёрный квадрат окна.

— Завидная уверенность. Я вот жизнь прожил и не пришёл к согласию.

— Одна женщина рассказала мне притчу о безбожнике, который, умирая, попросил позвать раввина. «Нас с вами тревожит одна и та же мысль, — сказал умирающий, — меня — а вдруг он есть, вас, ребе, — а вдруг его нет.» Спокойной ночи.

Утром только успели умыться, поезд замедлил ход в черте города. Старики стали готовиться к выходу. Ирина вышла из купе и стала рядом с Петром. Не отрывая взгляда от окна, Пётр спросил: — Простите за нескромность, вы замужем?

— Нет, — ответила Ирина.

— Я тоже не женат. Система системой, а третьего раза может и не быть. Мы увидимся?

Оба молча смотрели в окно. Старики вышли с вещами. Попрощались.

— Я слышала ваш ночной разговор, — сказала Ирина и вернулась в купе. Знакомые строения, вокзал… Всё. Пётр обернулся. Ирина стояла в дверях уже готовая к выходу. Молча протянула Петру квитанцию за постель. На обороте стояло: спросить врача Ивлеву и номер телефона. Пётр поднял глаза, улыбнулся и сказал: — Спасибо.

В тот же день, ближе к вечеру, Пётр позвонил Ирине. Ему ответил молодой бойкий голос: «Регистратура. Врач Ивлева принимает с утра. Завтра? Тоже с утра. До двух». За час до окончания приёма Пётр уселся в коридоре возле кабинета Ирины, читал и прислушивался к голосам, доносящимся из-за двери. Около двух коридор опустел, Ирина вышла, увидела Петра, поздоровалась. — Мне ещё надо истории болезней заполнить.

— Заполняйте. Сегодня я никуда не спешу.

На улице Ирина спросила: — Так чем вы занимаетесь, что делаете в Челябинске?

— Профессия моя стара, как мир. Я металлург.

— Довольно неожиданно.

— Разочарованы?

— Напротив. В своё время, мама отговаривала меня от поступления в университет, а отец сказал: «будешь всю жизнь жевать чужую жвачку.» Я только сейчас начинаю понимать, что он имел в виду.