Когда Пётр вернулся и пошутил, что взял, наверное, продолжение, она взглянула на заглавие «Жизнь во мгле», раскрыла книгу, прочитала на обороте титула «Live with lightning» и начала тихо смеяться.

— Вот ты только что цитировал мне что-то вроде каламбура из своего нового кумира: «Жизнь не в том, чтобы жить, а в том, чтобы чувствовать, что живёшь». Эта книга не случайно названа «Живи с молнией» — блистай, чувствуй, что живёшь, но раз там — значит во мгле. — И уже совсем тихо, наклонившись к Петру: — Не той дорогой идёте, товарищи.

История Эрика и Сабины пришлась как нельзя кстати. «Эрик не то швед, не то чех. Сабина итальянка, приятель её из ирландцев. Никого это не заботит, во всяком случае, в романе речь об этом не идёт. Все они просто делают свою жизнь, — размышлял Пётр. — А я? Я перетекаю из общаги в общагу и всё наперёд известно — выучат, направят на работу, дадут очередную койку… Вот где собака зарыта. Можно, конечно, подшустрить, но и только». Он вспомнил, как подшустрила Валентина. Она, наверное, не ожидала, что отзыв вывесят в назидание другим, менее расторопным.

Обсуждение прочитанного не состоялось. Когда Каролина затронула эту тему, Пётр сказал: — Ты мне больше такие романы не подсовывай. Чего зря душу травить красивой любовью.

Молча дошли до общежития. У дверей Каролина спросила:

— Без подробностей. Книга понравилась?

Пётр кивнул.

Во время летних каникул Каролина присматривалась к молодым людям из её окружения и ловила себя на мысли, что сравнивает их с Петром. Её насторожили слова матери, сказанные при встрече. Когда она, загорелая и жизнерадостная, выпорхнула из вагона, мать отступила на шаг, окинула её взглядом и спросила: — Нас ждут сюрпризы? — По дороге домой они сидели на заднем сиденье такси, и мать вернулась к первому впечатлению от встречи. — Любовь красит женщину. Там кто-то есть? — она постучала себя по груди. Каролина заверила её, что сюрпризов не будет, и не ответила на второй вопрос. В этот свой приезд она вспомнила как школьницей, закончив приготовления ко сну, зажигала свечу на своём столе, садилась перед ней в пижаме и, глядя на пламя, давала оценку событиям прошедшего дня. Старалась не обманывать себя и даже верила, что её это удаётся. Правда, утром многое виделось в ином свете, но она продолжала исповедоваться перед огоньком и засыпала с лёгким сердцем. Этим летом свеча вновь появилась на её столе, но огонёк упорно не помогал ответить на рефрен Мицкевича и, в конце концов, она призналась себе, что это любовь. На вопрос: — Что это меняет? — Ответила: — Ничего, — и решила больше не откладывать давно задуманное. Решила и задула свечу.

Утром Каролина пошла к синагоге. Полистала книги у лотка, спросила, нет ли чего-нибудь на английском, и купила из-под полы изданный в Лондоне «мировой бестселлер» — «Эксодус»^[8]. Начала читать, увлеклась, под утро закрыла книгу и сказала вслух по-русски: — Не буду пересказывать. Пусть учит английский. — В том, что он прислушается к её совету, она почти не сомневалась.

После пробуждения она обычно переживала свои сны и улыбалась. В утренние часы, до выхода из дома, её мысли кружили вокруг Петра. Она вспоминала, как деликатно он вёл себя в минуты близости, и выводила эту присущую ему тактичность из ветхозаветного понятия познать женщину, в отличие от бытующего — обладать. Дар многих поколений. Иначе, откуда же? Странно, что он не пытается разыскать родителей. Приобщая его к чтению, она без опаски ступила на путь Евы, знала, что плоды созреют уже без неё. Она возвращалась к разговорам последних месяцев, радовалась и немного завидовала его умению смотреть на жизнь с высоты здравого смысла, сводить суть прочитанного к одной-двум коротким фразам. Должно быть, это и есть мужской склад ума, или она слишком рано прочитала многие книги, пожалуй, стоит кое-что перечитать и переосмыслить. Она ждала и надеялась, что со временем они станут смотреть на мир одними глазами, и призналась себе, что всё чаще соглашается с его суждениями. Потом она выходила из дома, закрывала за собой дверь и отправлялась в другую жизнь. И так до вечера.

При встрече отдала книгу со словами: — Рассказывать не буду. Выучишь английский — прочтёшь. Она того стоит. Ну и натерпелась я страху, пока границу пересекала. Специально для маскировки везла несколько книжек на английском. Пронесло, не обратили внимания.

Она прильнула к нему. — Боже, как я устала от тебя.

— Самое время дать задний ход.

Она не приняла шутливый тон. — Как говорила твоя подруга детства? Во дурак? Устала я от снов.

Пётр проводил Каролину, вышел на улицу, побрёл без цели. От упоминания о подруге детства потянулась цепочка ассоциаций. Вспомнил, как носил под рубашкой свою первую книгу, как просил Варвару Кирилловну принести «про войну и чтоб мягкая». Лондонские издатели учли его просьбу — книга в мягком, приятном на ощупь переплёте. Только в общежитии ей не место. Не под матрасом же её хранить. Он расстегнул рубашку, втянул живот и устроил книгу за ремнём. «Рассказывать не буду, выучишь английский — прочтёшь». В какую ещё авантюру она его втянет? Может, действительно не так страшен чёрт… взять и выучить.

Вечером следующего дня Пётр ждал Дору Исаковну у входа в библиотеку. Когда она вышла, спросил: — Можно вас проводить? — она кивнула, посмотрела на него, заметила смущение, спросила:

— Вы чем-то озабочены? Говорите, я живу рядом.

— Мне подарили книгу о времени образования государства Израиль и войны за независимость. Книга издана в Лондоне, на английском. Пока я смогу прочитать её, пройдёт много времени. Если можно, пусть она у вас полежит.

Дора Исаковна ответила не сразу. — Зайдите ко мне. Там и решим.

Пётр сел к столу. Дора Исаковна напротив. — Ваше беспокойство мне понятно. Поймите и вы. Сейчас вроде бы другие времена, но это только так кажется. Семья над нами. Мальчик их вырос у нас на глазах, поступил в университет. Недавно его забрали. Дали пять лет лагерей за какой-то анекдот в студенческой столовой. Я вам симпатизирую, но всё это несколько странно. Где эта книга?

Пётр похлопал себя по животу.

— Конспирация? — Дора Исаковна улыбнулась.

— Скорее привычка. В детдоме я так книги носил, чтоб не отобрали. Честному слову там не верили, зато достаточно было побожиться. Щелкнуть ногтем от зуба и сказать «век батимати не видать». Нелепо. Правда? Сироты клялись родителями. А вы чему поверите? Давайте я на книге напишу, что она моя.

— Не надо. Вы же поклялись. Да и не даст это ничего — за хранение тоже не похвалят.

Пётр достал книгу, Дора Исаковна перелистала её. — Интересно бы почитать. До войны предпочтение отдавали немецкому. Еврейским детям он легко давался — тот же идиш. Как долго вы собираетесь учить английский?

— Я дал себе год, чтобы выучиться читать без словаря.

— Это вы напрасно. Переводчики постоянно пользуются словарями. Слова имеют много значений, смысловые оттенки не всегда видны из контекста. Я могу вам помочь. Хотите? Подождите, поставлю чайник.

Пётр немного освоился, почувствовал себя свободней, осмотрел комнату. Вытертые временем стены, пожелтевший потолок, старый дубовый паркет, который просто мыли, посеревший, местами облупившийся оконный переплёт. Поблекшее осиротевшее жильё.

Дора Исаковна поставила на стол банки с вареньем. — Варю каждый год всего понемногу, чтобы не забыть бабушкины рецепты, а есть некому. — Она разлила чай, наполнила розетки. — Прошу. Не стесняйтесь. Да, так в чём моя помощь. Я подберу книги, адаптированные для разных уровней знаний, начиная с пятого класса. Всего десять уровней: шесть школьных классов, два курса неязыковых вузов и два — языковых. А дальше уже оригинальные тексты. Вам придётся читать и учить слова каждого уровня до тех пор пока будут попадаться незнакомые. Это не долго — всего несколько книжек. Как только втянетесь, получите море удовольствия. Я подберу интересных авторов: Конан — Дойль, О.Генри… Не читали? Вот и хорошо. Дойдёт очередь и до вашей книги. Прочтёте и мне переведёте прямо с листа. Это будет ваш выпускной экзамен. А насчёт года лучше не строить иллюзий — это удовольствие можно растянуть на всю жизнь. Согласны?