Президент Сноу знал, о чем говорил. Любовь, какой бы сильной она не была, даже невзаимная, исцеляет. Но ненависть разрушает, не давая покоя ни днем, ни ночью. Ненависть не позволяет отпустить или забыть. Только толкает вперед, ближе, ближе, опаляет тлетворным дыханием. Ненависть беспощадна к обоим, и от нее нет спасения. Разве что полное отсутствие каких-либо чувств. Разве что полное отсутствие человека как человека.

Пит не помнит, каково ему жилось с любовью к Китнисс Эвердин. Но жизнь с ненавистью к ней же была невыносима. Она жгла, разъяряла, она была всему причиной и следствием, она пульсировала в голове, в каждой мысли, в каждом сокращении мышц. Ненависть была глубже под кожей, корнями уходила не в сердце, в голову, и перехватывало дыхание только от одного воспоминания о ней. О ней, так красиво танцующей на обломках того, что было когда-то домом пекаря Мелларка. Она везде, во всем, во всех. С ней связано все, связано той нитью, что невозможно перерубить.

Под вечер Пит собирается и уходит на берег один.

Смутно он помнит одну из ночей на песчаном пляже. Тогда он сказал, что никому не нужен. Но он не помнит, что она ответила. То, что он прав? Нет, пытаться вспомнить уже не получится. Голова болит, раскалывается, мир кружится и вращается вокруг, теряет краски и выцветает. Пит Мелларк заходит в море сначала по пояс, потом – по плечи, но не останавливается.

Начинать нужно с простого.

Он всегда начинал не с того.

Нужно начинать с самого начала, а в самом начале есть только она одна.

Ее звали Китнисс Эвердин. Она родилась в Двенадцатом Дистрикте. Победила в Голодных Играх. Бежала. Стала сойкой-пересмешницей. Потеряла сестру. Покончила жизнь самоубийством перед включенной камерой едва ли не в прямом эфире.

Так гораздо проще.

В его голове воспоминаний о ней больше, чем о нем самом.

Он погружается в воду с головой.

Так гораздо проще, по крайней мере, для нее. А он всегда был только ее тенью. Он любил ее, он ненавидел ее. Он собирался умереть во имя нее, он собирался ее убить. Но он выжил.

- Ты научился плавать? – хрипло спрашивает его Джоанна Мейсон, стоя на берегу как можно дальше от воды. Она выглядит крайне озлобленной, и в каждом движении ее чувствуется почти животный страх. Пит пожимает плечом. Выходит, что так. Он просто перестал думать о том, как можно плавать, и поплыл, будучи уже на волосок от смерти. – Я не полезла бы тебя спасать, - резко выкрикивает Джоанна. – Теперь я даже под страхом смертной казни не полезу в эту чертову воду.

Ее волосы отросли. Ее злость никуда не делась. Пит думает, что она стояла на берегу, когда он исчез под водой. Стояла и смотрела, и не могла подойти ближе, не могла даже позвать на помощь, и думала, что никогда больше не увидит его, как не увидела Китнисс Эвердин.

- Я рад, что ты приехала. Кстати, зачем? Здесь много воды.

- Мой врач посоветовал мне начинать общаться с людьми. Он знает, как мне тяжело заводить новые знакомства, поэтому предложил мне начинать с простого – с тех, кого я уже знаю, и кого раздражаю одним своим присутствием. Странно, - пожимает плечами, - но только ты и вспомнился.

- Я знаю имя этого врача, - фыркает Пит. – Он его лечил.

- Его? – Джоанна морщится. – У тебя нет раздвоения личности.

- Он – плохой врач. Никакого соблюдения врачебной тайны, - Пит делает вид, что срывается.

Джоанна закатывает глаза.

- Я знаю, что он – плохой врач. Одно только то, что он лечил Китнисс Эвердин, показывает, как именно мы кончим свое лечение, - она не обрывает резко свою фразу. Смотрит очень внимательно, ждет. Быть может, она упомянула их общую знакомую неслучайно. В ее привычках поступать так – делать больно кому-то и ждать, что из этого выйдет.

- Самоубийство – не моя тема, - заявляет Пит совершенно спокойно.

- Эй, и ты не бросишься на меня? – Джоанна тыкает его в плечо. – У тебя где-то кнопка включения/выключения? Или этот псих (он лечит меня по телефону, прикинь?) не так плох, как я думаю?

- Пойдем в дом, я проголодался, - игнорирует вопрос Пит. И не ждет того, что она поспешит следом. Просто идет в сторону места, которое совсем недолго будет называть своим домом.

- В дом Энни Креста? – восклицает Мейсон, и кое-как приноравливается к широкому шагу своего бывшего соперника по играм. – В дом этой сумасшедшей? Вряд ли мой чертов врач имел в виду такие знакомства, - фыркает.

- Позволь открыть тебе глаза, - Пит останавливается, и продолжает говорить с каменным лицом, - когда речь зашла о старых знакомых ты вспомнила о капитолийском переродке с неконтролируемыми вспышками гнева. Еще ты, конечно, могла вспомнить о Хеймитче, об алкоголике со стажем. Или о безумном компьютерном гении, который может использовать молнии в качестве смертельного оружия. Или об Энорабии, у которой зубы такие же острые, как у пираньи. Поэтому, позволь сказать тебе, что среди твоих знакомых нормальных людей нет, - он легонько хлопает Джоанну по плечу.

И идет вперед.

- Ну, к Хеймитчу я тоже собиралась, - признается Джоанна вяло. – Он хороший мужик. Даже когда пьяный, хотя когда пьяный, от него воняет…

- Мы съездим к нему обязательно.

- Мы? Сумасшедшая стерва, боящаяся воды, и капитолийский переродок?

- Как скажешь, детка.

- Не называй меня деткой!

- Сумасшедшая стерва тебе нравится больше?

- Это честнее.

- Хорошо, только больше меня не бей так сильно. Я все-таки больной человек.

- Я тоже лечусь. И врач у нас один.

- Думаешь, всех сумасшедших Капитолия лечит один врач?

- То-то он такой странный.

…

Энни принимает новую гостью, как старую знакомую. И почти не расстраивается, когда узнает, что и Пит, и только что прибывшая Джоанна ее вскоре покинут. Ночью Пит засыпает быстрее обычного, предпринимая новую попытку помочь себе вспомнить.

Я думаю, что меня зовут Пит Мелларк. Я думаю, что я родился в Двенадцатом дистрикте. Я думаю, что любил Китнисс Эвердин. Меня убедили, что я был победителем 74 Голодных Игр. Меня убедили, что я принимал участие в Квартальной Бойне. Я помню, как ненавидел Китнисс Эвердин. Я жив. Я не один. Когда-нибудь я вспомню, что было правдой, а что – ложью.

Я останусь самим собой.

Они не сделают со мной того, что удалось им сделать с Китнисс Эвердин.

========== ГЛАВА СЕДЬМАЯ, в которой все пьют, чтобы поговорить по душам ==========

Джоанна слишком много говорит. Чаще всего она говорит что-то едкое или язвительное, пытаясь задеть или подколоть. Ей скучно просто лежать на верхней полке в поезде, и она то и дело свешивается вниз, чтобы сострить. Впрочем, на полке она задерживается не больше, чем на полчаса, и слезает вниз, чтобы рассказать о том, как отлежала все бока. Ей хочется на свежий воздух, но она не может себя заставить просто смотреть в окно. Там, за окном, до самого горизонта, расстилается водная гладь.

- Терпеть не могу воду, - шипит победительница древних уже Голодных Игр и включает телевизор, чтобы сообщать всем, что она терпеть не может шоу, политику, историю и все программы, которые идут по телевизору. А еще она занудно говорит о том, что к любой нынешней программе приложил руку Плутарх Хевенсби, а она терпеть не может Плутарха Хевенсби. – Они выбрали не нас с тобой, женишок, - объясняет, хотя ее никто не спрашивает. – Они всегда выбирали ее, Пит.

В ней слишком много горечи, и остаток пути, к счастью, она проводит молча, на одной полке с Питом, которому приходится свисать с самого края, и изо всех сил стараться не оказаться на полу при каждом повороте. Но он не прогоняет острую и колкую Джоанну. Он готов выслушивать все, что она говорит, потому что слишком хорошо помнит, как она кричала под пытками.

Двенадцатый Дистрикт встречает их тишиной. Восстановление Дистрикта только началось, людей, изъявивших желание вернуться, немного, и в основном работы ведутся только у шахт, от которых, как и прежде, нужен уголь. Железную дорогу сделали первой, все остальное осталось таким же, как после бомбежки. Пит никогда не помнил, чтобы здесь было так тихо.