Чернецкий был убит выстрелом в затылок между восемью и девятью вечера в своем кабинете на втором этаже. В момент убийства дочь отсутствовала. По ее словам в начале девятого отец послал ее к аптекарю Бармелю за сонными каплями, ибо страдал бессонницей. Когда возвратилась, нашла его мертвым на полу. Она обратила внимание, что ящики письменного стола выдвинуты, а вокруг валялись бумаги. Чернецкая показала, что ни драгоценности, ни какие-либо дорогие вещи не похищены.
Садовник, как я выяснил, между восемью и девятью часами находился в сторожке в дальнем конце сада, где строгал жерди для розария. На мой вопрос, как вела себя собака в это время, он сказал, что она была с ним, лежала у верстака спокойно, один раз только поднялась, куда-то побежала, откуда-то издалека подала голос коротким лаем, тут же умолкла, вернулась и опять спокойно улеглась. Выстрела садовник не слышал, да и не мудрено: сторожка от дома находится довольно далеко, в глухой стороне сада.
Когда я находился в кабинете, в нем, к сожалению, все уже было убрано, вытерта пыль, навощены полы. Пришлось полагаться на слова дочери, которая на мой вопрос подчеркнула, что не обнаружила тогда никаких следов борьбы. Я попросил Титаренко выстрелить из нагана в открытое окно минут через десять после того, как я дойду до сторожки. Сидя в ней я, прислушиваясь, уловил лишь слабый хлопок, словно ветром захлопнуло форточку. Так что садовник не врал: он мог и не услышать выстрела или не обратить внимания на этот едва уловимый звук. Дочь Чернецкого о садовнике отозвалась самым лучшим образом, у Чернецких он служит тридцать пять лет...
Все время, пока я занимался этим, Титаренко не произнес ни слова, молча наблюдал и слушал. Затем мы поехали к сахарозаводчику Пирятинскому. Его дом находился в противоположном конце города. Это был двухэтажный старый особнячок, стоявший в строительных лесах: перед самой войной владелец затеял его переустройство в основном во внутренних покоях. Но война и революция помешали осуществить какую-то грандиозную затею Пирятинского, а посему большая часть дома оказалась непригодной ни для жилья, ни для размещения каких-нибудь совконтор. Сам Пирятинский занимал теперь три комнаты: столовую, кабинет и спальню. А внизу, где столовая и кухня, в маленькой комнате при ней жила экономка. Жена Пирятинского с дочерью и сыном в 1916 году уехали в Туркестан к ее брату погостить, но застряли там.
Пирятинский тоже был убит в затылок и тоже в своем кабинете на втором этаже, время убийства - между девятью и десятью вечера в момент отсутствия экономки. Хозяин накануне услал ее к своей одинокой полупарализованной сестре.
В кабинете никакого разгрома, по словам Титаренко, никаких следов борьбы они тогда не обнаружили, но у письменного стола и у бюро валялись какие-то деловые бумаги. Титаренко вспомнил: бросилось в глаза множество обгоревших спичек у письменного стола и бюро, на котором экономка заметила подсвечник с маленьким огарком. Подсвечник этот, как я выяснил у экономки, обычно стоит в столовой на мраморной плите над камином, его оттуда никогда и никто из домашних не уносит. При ней Пирятинский тоже его не трогал, свеча в нем была не почата. Получалось, что подсвечник был перенесен в тот вечер из столовой в кабинет. Кем? Свет электростанция выключила в тот день около девяти вечера. Значит, кому-то в кабинете понадобилась свеча. Если Пирятинскому, то он мог спуститься в столовую, взять ее с камина и зажечь одной-двумя спичками там же, внизу. А тут - целая куча спичек, каждая, как вспомнил Титаренко, обгорела почти до основания. Кроме того: Пирятинский никогда бы не взял эту свечу, а пошел бы на кухню и зажег трехсвечный канделябр, который по заведенному порядку всегда готов на случай, если погаснет свет. Позже экономка обнаружила сгоревшие спички и в маленьком коридорчике между кабинетом и спальней. Пирятинский был убит, когда еще горело электричество, иначе трехсвечный канделябр находился бы в его кабинете. Покончив с хозяином, убийца занялся своими делами, когда погас свет. Пришлось зажигать спичку за спичкой в поисках свечи. Он нашел ту, на камине, которой никогда не пользовались, не ведая, что на кухне имеется трехсвечный канделябр.
Напрашивался вывод, что в доме находился человек посторонний. Свеча в подсвечнике почти вся догорела, значит рылся в ящиках долго. Интерес представляло и то, что на мой вопрос, не звонил ли кто-нибудь хозяину накануне, экономка сообщила, что утром был телефонный звонок. Аппарат стоит внизу. Она сняла трубку. Мужской голос попросил Евгения Мефодиевича, то есть Пирятинского. Содержание беседы ей неизвестно, однако из кухни она слышала, что разговор был дружеский, под конец хозяин сказал звонившему: "С этим никаких осложнений не будет, я ее куда-нибудь отправлю. До встречи". Я подумал, кто мог звонить? У кого есть телефон? Круг общения таких людей весьма ограничен, по нынешним временам особенно: врач, адвокат, какой-нибудь уцелевший коллега-промышленник, не сбежавший высокий чиновник? Лиц этой категории в городе осталось не так уж много: одни расстреляны, другие арестованы, третьи просто исчезли перед приходом большевиков. И что означали во время телефонного разговора слова Пирятинского "до встречи"? До какой и когда? Или это просто ничего не значившая форма прощания, вместо обычного "до свидания"?..
Одноэтажный дом коннозаводчика и владельца ипподрома Вильгельма Мадера находился вовсе в иной части города, на тихой Благовещенской улице, с конца которой начинался булыжный Дальнепольский тракт. Левую, большую половину дома с красивым мезонином занимали теперь какие-то совконторы. Хозяевам были оставлены две комнаты: кабинет и спальня, соединявшиеся между собой. В свой дом бывшие владельцы входили теперь с черного хода, через кухню, ибо парадным подъездом пользовались только чиновники совконторы.
Жена Мадера встретила нас в черном платье и в черных чулках, лицо ее было опухшим от слез. Взглянув на Титаренко, который был у нее вчера сразу после убийства, она слегка кивнула ему и повела нас в кабинет, где выстрелом в затылок был убит ее муж. Здесь я еще застал некоторые признаки вчерашней трагедии: ящики и тумбы письменного стола открыты, валялись бумаги - купчие, счета, отчеты управляющего ипподрома, программки скачек и бегов, бухгалтерские отчеты с конного завода и прочее.
- Садитесь, господа, - тихо произнесла хозяйка.
Титаренко сел на стул с высокой спинкой, а я продолжал осмотр кабинета. Ничего я не нашел, никаких следов, посторонних предметов, мебель не сдвинута, никакой видимости борьбы или сопротивления.
- Госпожа Мадер, я вынужден буду задать вам несколько вопросов, обратился я к вдове.
Она согласно кивнула, сказала:
- Меня зовут Елена Леопольдовна.
- В котором часу это произошло? - спросил я.
- Между девятью и десятью вечера.
- Где вы находились в это время?
- Муж последнее время ужасно похудел. В тот вечер он попросил меня отнести нашему портному две пары брюк, сузить.
- Вы не могли бы перечислить, что похищено?
- По-моему, ничего. И дорогие вещи, и драгоценности на месте.
- Елена Леопольдовна, с кем ваш муж общался последнее время?
- Какое сейчас общение? Господи!..
- Ну а по телефону?
- За полгода вчера утром был единственный звонок.
- От кого?
- Не знаю. Я находилась в спальне. Поскольку звонки теперь редкость, я прислушалась.
- Пожалуйста, воспроизведите по возможности разговор.
- Трубку снял муж. Он сказал: "Да, это я... Не узнал... Живу? Как все сейчас... Благодарю, я передам ей привет... Конечно, почему бы и нет... Ах, вот как! Понимаю, понимаю... Это я улажу... Годится, я теперь человек свободный..." Потом звонивший заговорил, видимо о лошадях, потому что муж ответил: "Понятия не имею, наверное забрали для своей Красной Армии. Я теперь на завод не хожу. "Пепел"? Конечно помню. Это была великолепная скачка. Кажется, четвертая... Вы тогда сорвали куш, что и говорить!.. Ах, что вспоминать!.." На мой вопрос, кто звонил, муж уклончиво ответил: "Один старый знакомый". Я спросила, знаю ли я его, муж ответил: "Нет". Меня это удивило, поскольку звонивший передавал мне привет. Но я почувствовала, что муж уклоняется и не стала настаивать. Вот, собственно, и все.
