Лишь пятый — маялся долго

и был ото сна далек,

вслушиваясь в безутешное

дыхание четырех.

Он думал: на что надеясь,

каждый из них живет

безрадостной жизнью, полной

мелких смешных забот?

Родители, брат — кто в мире

ближе ему, родней —

и дальше, чем эти трое

с повадкой немых теней?..

Они в облаках витали —

а в мире все шло кувырком —

и погибли безропотно,

как только грянул гром.

А пятому посчастливилось:

чудом выстоял он…

Порою ему казалось,

что слышит он тихий стон.

Он вслушивался: почудилось.

Никто его не звал.

Шел этот звук из горьких мук,

из страхов ночных вставал.

Он их искал в потемках.

А чуть забывался сном —

в узкой и длинной комнате

сидели они за столом.

Зола остывала в печке.

Били часы опять.

Но с десятым ударом

они не спешили вставать,

а только бледнели… Стрелка

ползла на часах стенных.

Он звал их — они не слышали.

Проснувшись — не видел их.

Потом они сны покинули

и не вернулись вновь.

Но не потому, что меньше

стала его любовь.

Не потому, что близких

забыл он черствой душой…

Просто печали зимние

смывает вешней водой…

Перевод В. Топорова.

УВЕРТЮРА

Каждый кустик и стебелек,

песчинку каждую в сердце сберег,

каждый камень мой.

Сны, которыми я живу,

пути, что лежат предо мной наяву,

все ведут домой.

Когда мне выпал изгнанья удел,

зловещий колокол не гудел —

как верил я в добро!

Я время свое не стал отпевать,

я знал, что будет он танцевать,

отважный Фигаро!

Когда он слезы в груди скрывал,

когда рыдания подавлял,

ненависть жгла его:

он свой менуэт танцевал в такт,

пока не настал последний акт —

возмездия торжество!

Как ловко шпагой орудует он!

И пал интриган, и мошенник сражен —

о, жалкие фигуры!

Сердце, довольно тебе бушевать!

Что это? Начали скрипки играть?

Это уже увертюра?

Перевод Н. Локшиной.

ПОСЛЕ ВЕЧЕРНЕГО РАЗГОВОРА

Земля дрожит. В мирах — не продохнуть.

По прежней жизни трижды крикнул петел.

Закат Европы — кто ему свидетель,

в смятенье тот, и грусть изъела грудь.

Последние?.. О будущем — забудь?

Концу надежды нет конца и края…

Но нам, Последним, руку подавая,

встал Первый: там и здесь пролег наш путь.

Когда напев умолкнет наш унылый,

когда мадонны робкие скользнут

в молчанье сновидений, как в могилу…

Иные песни звонко запоют!

Труд наших рук вольется в общий труд:

грядущее! Оно ль нам не под силу!

Перевод В. Топорова.

ИЗ ЦИКЛА «ЭЛЬ ШАТТ»

ПЛАКАТЬ ЛЕГКО

Плакать легко, слезы падают сами,

сами в горючий, зыбучий песок

нашего горя и наших тревог

падают слезы, струится поток

слез, застывающих ледниками.

Трудно смеяться…

Смеяться и с просветленным лицом

идти — так долго, пока придется, —

по страданью. Быть молодцом!

Смеяться, не унывать, бороться!

Рыщет и рыщет погибель вокруг!

Тыщи и тыщи придумав уловок,

голодом морит, палит из винтовок —

Ирод, убийца, хозяин разлук!

Горе — ни шагу из наших лачуг!

Горем объятые, смертью и мраком,

язвой и тифом, цингой и чумой,

псов одичавших мы слушаем вой,

впору и людям завыть, как собакам!