В этот день я с Еленой больше не разговаривал. Причинами этого стала откровенная неприязнь со стороны девушки и ностальгические чувства, колыхнувшиеся в моей душе. Всё это мне совсем не нравилось.

Вот уже третью неделю шли съёмки. Работать приходилось много, и я настолько уставал, что не думал о своей партнерше, а по совместительству – бывшей девушке. Пока что сцены были довольно нейтральны, и нам не приходилось нарушать личное пространство друг друга, что одновременно приносило и облегчение, и некую раздраженность от постоянного ожидания. Складывалось чувство, что режиссёр специально откладывал роковой момент, надеясь, что наши с Еленой отношения внезапно наладятся. Да-да, вся съёмочная группа уже давно была в курсе, как мы с Петровой или Пирс, как называли её теперь, “любим” друг друга. Правда, надо отдать должное, не вмешивались в это. Это была война тет-а-тет. Иногда я специально запарывал дубли, приводя девушку в неистовство, спотыкался и язвил. Она же, в свою очередь, безжалостно критиковала мою игру, жаловалась Руди и пару раз “случайно” разливала сок на мой стул. Я не оставил это безнаказанным и, помня ещё со студенческих годов, что у Елены была аллергия на кошек, притащил на съёмочную площадку Фила – толстого мохнатого разгильдяя с вечно недовольной мордой и сонными глазами. Как и ожидалось, у Петровой начался насморк, глаза блестели от аллергических слёз, а кожа приобрела красноватый оттенок. Но девушка упорно не хотела признавать мою победу и пыталась играть в таком состоянии. Мастерс долго терпел, но, в конце-концов, попросил ассистентку сбегать за таблетками, а меня – убрать кота. Я повиновался, но не преминул торжествующе ухмыльнуться, проходя мимо Елены. Та с ненавистью взглянула на меня и (право, не ожидал) показала фак. Маленькая строптивица.

Однако вскоре всё изменилось. Рудольфа отстранили от фильма по неизвестным нам причинам, а вместо него поставили грубого, с плоским чувством юмора и ужасно приземленного Стива Хопкинса, этакого мышиного жеребчика. Его отвратительный смех въедался под череп, истеричные визги вызывали головную боль, а приторный тон, которым он всегда говорил – тошноту. И вот тут-то начался ад.

- Какого хрена из сценария вырезаны почти все драки?! – моему возмущению не было предела. Я швырнул папку перед режиссёром и выжидающе сложил руки на груди.

- Мы снимаем мелодраму, Деймон, а не бои без правил, – просюсюкал Хопкинс.

- Да, но они привносили хоть какое-то разнообразие и драйв! – не отступал я. – Драки и гонки! Зачем вы вырезали их, я спрашиваю?!

- Возникай в другом месте! – неожиданно взвизгнул Стив. – Либо играешь по сценарию, либо ты уволен!

- Что? – я помотрел на него, как на идиота. Что он несёт?

- Мистер Хопкинс! – услышать мелодичный голос партнерши в такой момент я ожидал меньше всего. Елена подошла к нам и, не обращая на меня внимания, обратилась к режиссёру.

- Мистер Хопкинс, почему половина моих слов отсутствует?! Причём, все важные слова, раскрывающие характер героини! Верните их немедленно!

- Да, и драки тоже, – поддакнул я. Петрова бросила на меня быстрый удивлённый взгляд, но промолчала.

- Вы сговорились, что ли?! – Стив вскочил со своего места, вмиг побагровев и размахивая кулачками. – Кем вы себя возомнили, а?! Ваше дело – играть, а не совать нос в то, в чём не разбираетесь! Чтобы я больше не слышал подобных заявлений!

- Но, мистер Хопкинс, теперь моя героиня ведёт себя как самая настоящая дура! – взмолилась девушка. – Я не могу так играть!

- Заткнись! – это агрессивное восклицание заставило обратить внимание на конфликт чуть ли не всю съёмочную группу. Елена ошарашенно захлопала глазами, переваривая оскорбление, а я, первым придя в себя, накинулся на обидчика.

- Ты! Ты просто хамло! – прорычал я, хватая режиссёра за шкирку и швыряя его в противоположный угол. – Кто тебя учил так с дамами разговаривать, ублюдок?!

- Ты уволен, Сальваторе, ты уволен! – заверещал режиссёр, испуганно пятясь к стенке по мере моего приближения. – Проваливай отсюда!

- Ха! И не подумаю! – сверкнул я глазами и, замахнувшись, треснул по лицу Хопкинса. Из его носа хлынула кровь. Я хотел ударить его ещё пару раз, но нас разняли. Я вырвался из хватки операторов, подоспевших на помощь, и, грязно выругавшись, ушёл в гримерную. Не съёмки, а рассадник зла, мать вашу!

Меня не уволили. Более того, после инцидента со Стивом, Мастерс снова вернулся на работу и был откровенно мне благодарен. Это, признаюсь, тешило моё самолюбие. Сценарий снова вернули к первоначальному виду, чему все были несказанно рады, и съёмки продолжили.

Отношения с Еленой не наладились, а даже, наоборот, ухудшились. Именно из-за того, что я заступился за неё. Я понимал. Хреново быть должником по отношению к тому, кого ненавидишь, а в ненависти Петровой я не сомневался. С одной стороны, это давало мне повод для злорадства, но с другой – чувство неприятной неудовлетворенности. В тот день я защищал девушку без какого-либо умысла.

А сцена поцелуя, тем временем, всё приближалась и прибижалась. Я даже подготовиться не успел, когда Рудольф сообщил, что после перерыва мы снимаем этот злосчастный момент. Елена была обескуражена тоже.

- Значит так, ребята, – сказал режиссёр, отведя нас с партнёршей в укромное местечко, – я не знаю, что между вами происходит и, честно говоря, не хочу знать. Меня это не касается. Но всё, что касается съёмок, – уже моё дело, поэтому, прошу, давайте обойдёмся без лишних эмоций и сделаем то, что требуется, быстро, окей?

- Я-то что? – пожал я плечами. – Я могу делать это хоть целый день. Все претензии к мисс Пирс.

- С чего ты взял, что я начну устраивать сцены? – язвительно поинтересовалась девушка. – Я знала, на что шла, когда согласилась на эту роль, поэтому…

- Достаточно! – рявкнул Мастерс. – Я рад, что вы нашли компромисс. Идите готовьтесь.

Он всегда так делал, когда видел, что назревает очередной словесный баттл между мной и Еленой. Отправлял нас в гримерки. И мы слушались, сами не зная почему.

- Ты меня растоптала сегодня.

- Отлично.

- Хотела сделать мне больно? Или тебя это возбуждает? Приятно было, правда?

- Нет, не возбуждает. Я не почувствовала ничего. Ты ничто для меня.

- Не говори так.

Отточенные реплики срывались с наших губ, будто бусины, стучащие о поверхность. Я всеми силами старался оградить себя от смысла произносимых нами слов, но они эхом звучали у меня в голове.

Ты ничто для меня.

Кому Елена адресовала эту фразу, насквозь пропитанную ненавистью и отчаянием? Неужели моему персонажу, Джареду? Или всё же мне? Почему её глаза лихорадочно блестят, а тон так убедителен? Это слишком хорошо даже для самых талантливых актрис.

Я сделал шаг вперёд, прижимая девушку к столу. Петрова заметно напряглась и даже задрожала, что доставило мне некое удовольствие. Не всё равно, значит. Уперевшись руками слева и справа от партнёрши, я сократил расстояние между нами до минимума. Наши тела соприкоснулись, вызывая внутри приятную истому.

Она меня возбуждала.

- Ничто, – повторила Елена, задыхаясь и пытаясь выбраться. – А теперь отпусти меня. Нам не о чем говорить.

После этих слов по сценарию следовала эпичная развязка, прописанная чёрным по белому, – поцелуй. Его я и собирался сейчас продемонстрировать.

Я впился в губы партнёрши жестко и напористо. Кажется, это её ошеломило, потому что несколько секунд она стояла с широко открытыми глазами и не отвечала, хотя знала, что этот момент есть в сценарии. А затем робко приоткрыла губы, позволяя углубить поцелуй. Что я и сделал, собственно говоря.

Эмоции взорвались фейерверком, заставляя кровь бешено стучать в висках. С такой страстью мы не целовались, даже когда были парой. Я грубо запустил пальцы в её волосы, сильнее прижимая к бёдрам. Губы Петровой, такие знакомые и мягкие, пробудили рой воспоминаний. Что-то колыхнулось в душе, а затем электрическим разрядом откликнулось в сердце. Яркие картинки-моменты нашего романа с неестественной скоростью проносились в голове. И внезапно я понял, что значит счастье.