– Можно и так сказать, – неохотно произнес Северус.

Ему не хотелось посвящать ее в подробности, чтобы не паниковала раньше времени, но Стивенсон все испортила. Чего и следовало ожидать от пассии тугодумного Блэка.

– То есть? – требовательно промолвила девчонка.

Северус помолчал, собираясь с мыслями.

– Что вам известно о родовых проклятьях? – на всякий случай уточнил он, хотя в ответе не сомневался.

– Ничего, – подтвердила его догадку она.

Северус вздохнул и начал рассказ:

– В Средние века одним из любимых занятий магов было накладывание проклятий на своих недругов и всех их потомков (сейчас это, разумеется, карается законом). Большинство проклятий накладывалось без должной степени ненависти к объекту, поэтому со временем выдохлись и потомками ныне не ощущаются. Но некоторые продолжают действовать. Отсюда всяческие патологии в роду, наследственные недуги и тому подобное. Естественно, те семьи, чьи проклятья продолжают действовать, тщательно скрывают это, к тому же, большинство магов не верит, будто такие атавизмы еще не отошли в прошлое безвозвратно, ибо почти у каждого проклятого рода нашелся в свое время гениальный предок, который смог преобразовать проклятье в какое-нибудь полезное качество.

– Род Морроу проклят? – напряженно спросила девчонка.

Северус медленно кивнул.

– В роду Морроу всегда рождается двое потомков, и одному из них достается проклятье, – говорить об этом оказалось неожиданно тяжело. – Магия огня делает своего обладателя полубезумным, разжигает сильнее все эмоции, ее обязательно нужно вымещать, иначе эта сила постепенно… сжигает своего носителя изнутри.

– И что бывает потом? – звенящим голосом произнесла девчонка.

– Потом… – Северус внимательно посмотрел на нее. – Потом бывает смерть.

Она всхлипнула, прижав ладонь ко рту, и усердно замотала головой.

– Нет, нет, не хочу… – ей не хватило воздуха, чтобы договорить.

Северус опустил глаза, чтобы не смотреть на нее: однажды Гиневра шептала почти те же слова, когда они говорили про ее болезнь. Гиневра не хотела так страшно закончить свою жизнь, и еще больше она боялась передать проклятье своему ребенку. Северус подумал, что обязан сделать все от него зависящее, чтобы положить конец этому проклятью. Все-таки он немало смыслит в магии крови, к тому же, в случае с Гермионой есть некоторая надежда на более благополучный исход.

– Думаю, мы, – он на секунду запнулся, так странно звучало это «мы», – мы можем попробовать сбросить проклятье.

Она замерла, приходя в себя, затем выпрямилась на стуле.

– Как?

– Попытаемся сделать то, что не получилось у ваших предков.

– Я не смогу, – девчонка сокрушенно опустила голову.

– Сможете, если в вас достаточно сильна кровь рода Принц, – уверенно сказал Северус.

Она недоуменно воззрилась на него.

– В моем роду нередко случалось так, что до юношеских лет ребенок не демонстрировал выдающихся способностей, но потом резко набирал силу. Это называется «дремлющая магия». В вашем случае эта маленькая особенность пошла на пользу: она оградила вас от лишнего влияния проклятья Морроу, которое имеет обыкновение прочно срастаться с психикой своего обладателя. Думаю, у вас есть все шансы подчинить себе огонь, отделив его от своих эмоций раз и навсегда.

– Каким образом? – скептично поинтересовалась девчонка.

– Посредством окклюменции, – невозмутимо ответил Северус.

Она озадаченно моргнула.

– Но я…

– Во вторник. В семь. Без опозданий, – отчеканил Северус и удалился в свою лабораторию, дав понять, что разговор закончен и оспариванию не подлежит.

Час от часу не легче. Он только что добровольно вызвался учить окклюменции эту… свою… дочь.

***

Главной темой разговоров в слизеринской гостиной стала гриффиндорская грязнокровка. Прямо-таки научная дискуссия развернулась. Однако консенсус не был достигнут – многих очень задевала талантливость грязнокровки, ведь они сами были далеко не так сильны.

– Довольно уже! – рявкнул Тео Нотт. – Вот увидите, завтра она даже с постели подняться не сможет! У нее будет магическое истощение, и Грейнджер на месяц отправится в больничное крыло.

– А если нет? – усмехнулась Эстель Мальсибер. – Что тогда, Тео?

Он гневно сверкнул на нее глазами. Терпеть не мог, когда кто-нибудь перечил ему.

– Ага! – подхватил брат Эстель, Рей Мальсибер. – Представляете, если Грейнджер – внебрачная дочь какого-нибудь лорда или леди?

Несколько мгновений царило озадаченное молчание, потом все дружно рассмеялись.

– А что? – оскорбился Рей. – Бывало ведь такое в истории!

– Рей, тебе нужно поменьше читать средневековые пьески, – насмешливо посоветовал Драко Малфой.

Блейз Забини отвернулся к камину. «Внебрачная дочь», – повторил он про себя. В Британии есть только один род пирокинетиков. «Нет, чушь, – Блейз мотнул головой. – Завтра она не придет на занятия».

Утром следующего дня Грейнджер, как ни в чем не бывало, сидела за гриффиндорским столом.

– Что ты скажешь теперь, Тео? – промурлыкала Эстель, проходя мимо с подругами.

– Исключение, подтверждающее правило, – отчеканил Нотт.

Под взглядом его черных глаз девушки сникли и тихо пошли дальше.

На трибуну поднялся директор.

– Что-то старик больно доволен, – проворчал Драко.

– Доброе утро и приятного аппетита, – бодро начал профессор Дамблдор. – У меня хорошие новости для всех любителей ЗоТИ и для будущих авроров в частности.

– Ясно, – дружно буркнули Тео и Драко.

Дамблдор широко улыбнулся.

– Новым преподавателем ЗоТИ назначен хорошо известный многим из вас профессор Ремус Люпин.

Три из четырех столов взорвались аплодисментами, хотя Люпина в зале не было. Блейз мысленно присоединился к ним. По его мнению, лучшего преподавателя ЗоТИ у них быть не может.

– Поверить не могу, – покачал головой Драко.

Блейз незаметно покосился на гриффиндорский стол. Грейнджер восторженно обговаривала новость с друзьями. Нет, она вовсе не похожа на Морроу.

========== 10. Окклюменция ==========

Ремус Люпин остановился у хогвартских ворот и окинул взглядом замок. Он и не думал, что еще сможет вернуться сюда. И не думал, что протесты оборотней будут иметь какие-либо последствия. Иногда ошибаться приятно.

– Ремус? Привет! – со стороны замка шла Тонкс, сияя улыбкой.

Мерлин, почему именно она?

– Привет, – кивнул Ремус, подавляя желание улыбнуться в ответ.

Тонкс остановилась у ворот.

– Я должна проверить, ты ли это, – объявила она. – Поэтому задам вопрос.

– Конечно, – опять кивнул Ремус.

Тонкс несколько секунд внимательно всматривалась в его лицо, затем спросила изменившимся голосом:

– Что я сказала тебе этим летом?

«Я так и знал», – хмуро подумал Ремус. Он почесал за ухом и неохотно ответил, глядя мимо Тонкс:

– Сказала, что любишь меня.

Тонкс некоторое время молча смотрела на него. Ремус чувствовал себя чертовски неловко.

– Я бы и без вопросов тебя узнала, – уверенно заявила она и принялась отпирать ворота.

– Неужели? – скептично хмыкнул Ремус. – Как?

Тонкс лукаво сверкнула глазами.

– Я же безумно люблю тебя, Ремус Люпин, – нежно произнесла она. – Поэтому знаю наизусть все твои жесты, – и она почесала за ухом точь-в-точь как он.

– Ты знаешь мою точку зрения, Нимфадора, – строго сказал Ремус, хотя строгость с трудом далась ему: в мире, пожалуй, не было второго человека, отметившего его излюбленный жест.

– Я все равно буду надеяться! – упрямо ответила Тонкс.

Ремус вздохнул. Она его убивает. Зачем он ей сдался? Старый, бедный, скучный, в конце концов. А она – молодая хорошенькая девушка, и жизнь бьет из нее ключом. Она заслуживает самого лучшего.

Пока Тонкс запирала ворота, Ремус усердно рассматривал виды. Так неловко он не чувствовал себя уже давно.

Тонкс одним прыжком оказалась рядом.