— Я и не жалуюсь. Но большие деньги у нас только впереди. Если бы не я, Комар, тебе этих денег никогда не видать бы как ушей своих.

— Это еще как сказать, — заметил Комар. — Кто двинул голландца в челюсть, ты или я?

— Да, только без меня ты не попал бы на ринг в паре с голландцем.

— Ну, это к делу не относится. Суть в том, что теперь ты двадцати пяти процентов не стоишь, так что все равно, что там раньше было, год или два назад.

— Вот как? — сказал Томми. — А по-моему, далеко не все равно.

— А по-моему, все равно, и разговаривать больше не о чем.

— Послушай, Комар, — сказал Томми, — по-моему, я тебя не обижал, а если, по-твоему, выходит не так, скажи, сколько ты хочешь. Я не желаю, чтобы меня считали кровопийцей. Давай ближе к делу. Хочешь, подпишем договор? Какая же будет твоя цена?

— Никакой цены я не назначал, — ответил Комар. — Сказал только, что двадцать пять процентов многовато будет. А сколько ты сам считаешь?

— Как тебе покажется двадцать?

— И двадцати много, — ответил Келли.

— А что же не будет много? — спросил Томми.

— Ну, Гэйли, приходится уж сказать тебе напрямик. Сколько ни спроси, все будет много.

— Значит, ты хочешь от меня отделаться?

— Вот именно.

Наступило минутное молчание. Потом Гэйли повернулся и пошел к двери.

— Комар, — с трудом выговорил он, — ты делаешь большую ошибку, паренек. Старых друзей нельзя так бросать, от этого добра не будет. Погубит тебя эта проклятая баба.

Комар вскочил.

— Заткни глотку! — заорал он. — Убирайся отсюда вон, пока тебя не вынесли. Пожил на мой счет, и хватит с тебя. Скажи еще одно слово насчет этой девушки или насчет еще чего, и я тебя разукрашу, как голландца. Пошел вон!

И Томми Гэйли, который очень хорошо помнил, как выглядело лицо голландца после боя, ушел.

Грэйс пришла позже, бросила все свои покупки на диван и уселась на ручку кресла, в котором сидел Комар.

— Ну? — спросила она.

— Ну, — ответил Комар, — я с ним разделался.

— Пай-мальчик! — сказала Грэйс. — А теперь, мне кажется, я могла бы получить эти двадцать пять процентов.

— Кроме тех семидесяти пяти, которые ты уже получаешь? — сказал Комар.

— Не ворчи, котик. Ты делаешься такой некрасивый, когда ворчишь.

— Мне ни к чему быть красивым, — отвечал Комар.

— Погоди, вот надену мои обновки, тогда увидишь, какая я красивая.

Комар окинул взором свертки на диване.

— Вот они, двадцать пять процентов Гэйли, — сказал он, — да, пожалуй, и побольше.

Чемпион недолго оставался без менеджера. Преемником Гэйли стал не кто иной, как Джером Гаррис, который решил, что Келли — более доходная статья, чем музыкальное ревю.

Договор, предоставлявший мистеру Гаррису двадцать пять процентов из заработков Комара, был подписан в Детройте через неделю после того, как Томми Гэйли получил отставку. Комару понадобилось ровно шесть дней на уразумение того, что даже любимцу публики невозможно обойтись без услуг человека, который знает, куда идти, с кем говорить и что делать. Сначала Грэйс была против нового компаньона, но, после того как мистер Гаррис получил от дирекции варьете сто долларов прибавки к еженедельной ставке Комара, она убедилась, что чемпион поступил правильно.

— Вы с моей супругой будете веселиться вовсю, — сказал ей Гаррис. — Я бы ее вызвал телеграммой сюда, да нет смысла. На следующей неделе мы будем выступать в Милуоки, а она сейчас там.

Однако после того, как их познакомили в одном из отелей Милуоки, Грэйс поняла, что ее чувство к миссис Гаррис отнюдь не походит на любовь с первого взгляда. Что до Комара, то он впился глазами в жену своего нового менеджера и никак не мог оторвать от нее взгляда.

— Просто куколка, — сказал он Грэйс, когда они остались вдвоем.

— Куколка, это верно, — отвечала его дама, — и голова у нее набита опилками.

— Так бы и украл эту куколку, — сказал Комар и ухмыльнулся, заметив по лицу своей собеседницы, что его слова возымели действие.

Во вторник на той же неделе чемпион успешно отстоял свое звание в схватке, которая не попала на страницы газет. Комар был один в своем номере, когда к нему, не постучавшись, вошел посетитель. Это был Лу Герш.

Увидев его, Комар побелел от злости.

— Что тебе нужно? — спросил он.

— Нетрудно догадаться, — сказал Лу Герш. — Твоя жена голодает, ребенок твой голодает, и я голодаю. А ты купаешься в золоте.

— Послушай, — сказал Комар, — тебе никто не велел знакомить меня с сестрой. А если ты такой болван, что не можешь на хлеб заработать, я тут ни при чем. Самое лучшее, держись подальше от меня.

— Дай сколько-нибудь денег, и я уйду.

В ответ на этот ультиматум Комар ударил справа, метя в узкую грудь шурина.

— Отвези это в подарок сестрице.

Герш кое-как поднялся на ноги и выбрался из комнаты, а Комар подумал: «Его счастье, что я не ударил слева, тогда он бы так скоро не встал. А если бы дал под ложечку, то и хребет сломал бы».

Всю эту неделю в Милуоки после каждого вечернего выступления компаньоны веселились. Вино лилось рекой, и Комар пил гораздо больше, чем позволил бы ему Том Гэйли. Мистер Гаррис не возражал: ему вино не вредило.

Комар танцевал с женой своего нового менеджера не реже, чем с Грэйс. Барахтаясь в объятиях толстого Гарриса, Грэйс твердила, что веселится, как никогда, но лицо ее было невесело.

Уже не раз в течение этой недели Комару казалось, что Грэйс вот-вот заведет ссору, на что он твердо рассчитывал. Но только в пятницу вечером она попалась на удочку. После утренника Комар с миссис Гаррис куда-то исчезли. Когда он появился снова, уже после вечернего выступления, Грэйс сразу вспылила.

— Ты что это затеял, говори? — начала она.

— Не твоя забота! — ответил Комар.

— Вот именно моя, моя и Гарриса. Брось лучше, а не то я с тобой иначе поговорю.

— Послушай, — сказал Комар, — что я тебе по закладной достался, что ли? Разговариваешь так, будто ты моя жена.

— Пока не жена, но буду женой. Завтра же буду.

— Вот именно. Около того, — сказал Комар. — Завтра будешь такой же женой, как послезавтра или через год. И вообще шансов маловато.

— Там узнаем, — сказала Грэйс.

— Вот тебе и правда не мешает кое-что узнать.

— Что ты болтаешь?

— То и болтаю, что я давно женат.

— Врешь!

— Ты думаешь так, да? Ну ладно, прогуляйся вот по этому адресу да познакомься с моей супружницей. — Комар нацарапал на бумажке адрес и протянул его Грэйс. Та смотрела на клочок бумаги невидящими глазами.

— Ну так вот, — сказал Комар, — я тебя не обманываю. Ступай туда и спроси миссис Майкл Келли, а если такой не найдешь, я на тебе женюсь завтра утром до завтрака.

Грэйс по-прежнему смотрела на клочок бумаги невидящими глазами. Комару показалось, что целый век прошел, прежде чем она заговорила.

— Ты мне врал все это время.

— А ты меня и не спрашивала, женат я или нет. Да и какая тебе к черту разница? Свою долю ты ведь получила?

Он направился к выходу.

— У меня свидание с Гаррисом и с его женой.

— Я тоже с тобой пойду. Теперь ты от меня не отделаешься.

— Отделаюсь, — равнодушно ответил Комар. — Я завтра уеду из города, а ты останешься здесь. А если я узнаю, что ты зря болтаешь языком, я тебя упрячу в больницу, там тебе заткнут глотку. Завтра утром можешь забирать свое барахло, и еще я тебе, так и быть, выделю сотнягу. Но больше чтобы я тебя не видел. И не вздумай сейчас шуметь, а то придется мне прибавить еще один нокаут к своему списку.

Вернувшись вечером, Грэйс узнала, что Комар и Гаррисы переехали в другой отель. А на следующий вечер, когда Комар уезжал из города, он опять был без менеджера, а мистер Гаррис — без жены.

За три дня до десятираундового матча Келли с молодым Милтоном в Нью-Йорке редактор спортивного отдела газеты «Ньюс» поручил Джо Моргану написать о чемпионе две-три тысячи слов для иллюстрированного воскресного выпуска.