В его левом плече что-то снова щелкает. Мальчик бьется у Скотта в руках, стараясь освободиться от сумасшедшего, который пытается его утопить. Скотт еще крепче прижимает ребенка к себе и продолжает протискиваться в глубину. Он чувствует, как давление на барабанные перепонки нарастает, легкие его горят огнем, сердце отчаянно колотится.

Когда волна нависает над ними, Скотту кажется, что ему и мальчику пришел конец. Он понимает, что сейчас гигантский водяной вал проглотит их и, оторвав друг от друга, попросту утопит. Продолжая удерживать мальчика, Скотт борется за каждый сантиметр под водой. Гребень волны закручивается вперед. Водяное чудовище обрушивается вниз, словно исполинский молот, и рассыпается, а по тому месту, где оно только что было, прокатывается, перемешивая клочья шипящей пены, еще одна волна, поменьше.

Скотта и ребенка бросает и вращает, словно щепки. Скотту чудом удается не разжать руки. Легкие его молят о пощаде, соленая вода отчаянно щиплет глаза. Мальчик уже перестал барахтаться в его объятиях. Вокруг них – непроницаемая чернота. Скотт начинает выдыхать воздух из легких и чувствует, как его пузырьки, устремляясь вверх, щекочут его щеки и подбородок. Делая резкие движения ногами, он устремляется к поверхности.

Вынырнув, он отчаянно кашляет, чувствуя, что наглотался воды. Ребенок в его руках обмяк и не двигается, голова его лежит на плече Скотта. Повернув его спиной к себе, Скотт, выбиваясь из сил, начинает ритмично сжимать и разжимать руки на детской груди. Наконец мальчик тоже начинает кашлять.

Подушка авиационного сиденья исчезла, утопленная или отнесенная далеко в сторону. Скотт обнимает ребенка здоровой правой рукой, чувствуя, что сам он замерз и выбился из сил.

– Это был очень большой плохой парень, – с трудом произносит мальчик, лязгая зубами от холода.

Смысл сказанного не сразу доходит до Скотта. Ну да, конечно, он ведь сам говорил ребенку, что волны – это плохие парни, а они с ним – герои.

«Какой храбрый парнишка», – удивляется Скотт.

– Я бы сейчас, пожалуй, не отказался от чизбургера, – произносит он. – А ты?

– Я бы съел кусок пирога, – отзывается мальчик после небольшой паузы.

– С чем?

– С чем угодно.

Скотт смеется. Ему не верится, что они еще живы. Он чувствует головокружение и сразу за этим – прилив энергии. Второй раз за ночь Скотт оказался лицом к лицу со смертью и ускользнул из ее лап. Он смотрит на небо, пытаясь снова отыскать Полярную звезду.

– Нам еще далеко плыть? – спрашивает мальчик.

– Не очень, – отвечает Бэрроуз, хотя от берега их могут отделять многие мили.

– Я замерз, – жалуется ребенок, стуча зубами.

– И я тоже. – Скотт крепче прижимает его к себе. – Держись, ладно?

Он подныривает под мальчика. Тот обнимает его сзади за шею, и Скотт слышит его сопение.

– Мы должны доплыть, – говорит Бэрроуз скорее себе, чем своему невольному спутнику.

Еще раз посмотрев на него, Скотт снова начинает грести. Теперь он продвигается вперед на боку, делая ножницеобразные движения ногами. Этот импровизированный стиль плавания весьма неудобен, Скотту никак не удается поймать ритм. И он, и мальчик дрожат от холода. Температура их тел с каждой минутой снижается. Пройдет еще какое-то время, и замедлятся дыхание и пульс. Чтобы функционировать, человеческому телу нужно тепло. Без него жизненно важные органы начинают отказывать.

«Не сдавайся.

Никогда не сдавайся».

Скотт, напрягая все силы, продолжает плыть. Ему трудно держаться на воде из-за того, что тащит на себе мальчика, но он упрямо двигает немеющими ногами. Луна освещает простирающееся вокруг бескрайнее водное пространство, покрытое белыми гребнями волн.

Скотт чувствует, что кожа на ногах в тех местах, где они во время гребков соприкасаются друг с другом, начинает саднить. Очевидно, там возникли потертости, и соленая вода безжалостно разъедает их. Губы его высохли и потрескались. В небе летают чайки, время от времени издавая пронзительные крики. Скотту кажется, что птицы насмехаются и, словно стервятники, с нетерпением ждут, когда они с мальчиком перестанут сопротивляться неизбежному. По его ощущениям, пребывание в воде длится уже много часов.

– Земля, – неожиданно произносит ребенок.

Сначала Скотту кажется, что это сон или слуховая галлюцинация. Но мальчик, подняв руку, указывает куда-то и повторяет:

– Земля.

Скотт по-прежнему не может поверить в услышанное, но все же приподнимается в воде и смотрит в ту сторону, куда показал ребенок. Позади них начинается восход, и солнце окрашивает небо первыми розовыми лучами. Сначала Скотт думает, что темная полоса, простирающаяся перед ними, – не что иное, как низко нависшие над горизонтом тучи. Но затем понимает, что это действительно земля. Целые мили земной тверди – с пляжами, городами, домами и улицами.

Значит, они с мальчиком спасены.

Скотт старается сдержать рвущееся наружу ликование. Им еще предстоит проплыть примерно милю, преодолев течение и прибой, а это нелегкая задача. Ноги его дрожат от напряжения, левая рука совсем онемела. И тем не менее все его существо наполняет бурная, пьянящая радость.

Он сделал это. Он спас их.

Это настоящее чудо.

Примерно час спустя немолодой седеющий мужчина, пошатываясь, выходит на берег, держа на руках четырехлетнего мальчика, и вместе с ним падает на песок. Солнце уже взошло. В голубом небе безмятежно плывут тонкие, словно кисея, белоснежные облака. Температура воздуха около 25 градусов. Над линией прибоя вьются чайки. Мужчина, тяжело дыша, лежит совершенно неподвижно. Теперь, доплыв до берега, он полностью выбился из сил и больше не в состоянии сдвинуться ни на сантиметр.

Прильнувший к его груди мальчик тихонько плачет.

– Все в порядке, – говорит Скотт. – Мы уже в безопасности. Теперь с нами все будет хорошо.

Неподалеку от них находится павильон местной спасательной службы. Он явно пустует. На вывеске с задней стороны строения написано: «Государственный пляж Монтока».

Штат Нью-Йорк. Он доплыл до штата Нью-Йорк.

Скотт улыбается, и эта улыбка полна мальчишеской гордости.

«Черт побери, – думает он. – День будет чудесный».

Какой-то рыбак, глаза которого косят в разные стороны, подвозит их до больницы. Все трое – водитель и оба пассажира – теснятся на потертом сиденье старенького пикапа, скрипящего изношенными амортизаторами. Скотт и мальчик по-прежнему в одном белье, без обуви. У них нет ни денег, ни документов. Оба страшно замерзли. Они почти восемь часов пробыли в воде температурой около шестнадцати градусов. Переохлаждение сделало их вялыми и молчаливыми.

Зато рыбак без умолку болтает по-испански, рассказывая пассажирам что-то об Иисусе Христе. Приемник в машине включен, но из динамика в основном доносится шум помех. Сквозь дыру в проржавевшем полу пикапа в салон со свистом врываются потоки воздуха. Скотт, пытаясь хоть немного согреть мальчика, здоровой рукой растирает ему плечи и спину. Там, на пляже, Скотт на ломаном испанском сказал рыбаку, что это его сын. Это было легче сделать, чем объяснить, как обстоит дело в действительности.

Левой рукой Скотт теперь не в состоянии даже шевельнуть. Всякий раз, когда пикап подпрыгивает на очередном ухабе или проваливается в яму, все его тело пронзает острая, как нож, боль, от которой он время от времени ощущает приступы головокружения и тошноты.

«С тобой все в порядке, – снова и снова мысленно повторяет он. – Ты сделал это». Однако в глубине души Скотт все еще не может поверить, что им с мальчиком удалось спастись.

– Спасибо, – едва слышно произносит он, когда пикап, поднявшись по пандусу, останавливается у приемного покоя Монтокской больницы. Открыв дверь здоровым плечом, он выбирается из машины, чувствуя, что настолько устал, что едва может стоять на ногах. Утренний туман уже исчез, и Скотт с наслаждением подставляет солнечным лучам спину и плечи. Он помогает мальчику спрыгнуть из кабины на асфальт. Вместе они с трудом ковыляют ко входу в больницу.