– Как тебя изгнали? – не удержал свой язык я и лишь сильнее вцепился в пальцы Аэлирна, не давая ему вырваться и укрыться в своём коконе. Теперь я хотел о нём знать всё. Все малейшие подробности. Ведь он и так обо мне знает мельчайшие детали, и это совершенно нечестно. По крайней мере, мне казалось, что это именно так. А ведь знания – сила. И я мог бы ими воспользоваться, добравшись до Совета и внушив им, что мой спутник вовсе не такой уж и плохой. Но теперь не был уверен на все сто, хочу ли отправляться к Светлым. С одной стороны это мой долг, а с другой – я им ничего не должен.

– Подумай, зачем тебе это? Я и так тебе рассказывал – проводил опыты, убивал во множестве и так далее, – пробурчал мужчина, явно пытаясь увильнуть от ответа, но я лишь крепче сжал его ладонь.

– Так не годится. Ты говорил, что твоим возлюбленным был некий эльф Дерек, но мне кажется, что ты что-то не договариваешь, потому что в мыслях Виктора было нечто другое, – пришлось говорить фактически в приказном тоне. Иначе бы этот упрямец никогда не рассказал мне истинную историю.

– Хорошо, хорошо, – пробурчал Аэлирн, всё ещё пытаясь вырвать свою руку из моей хватки, но я оставался настойчив. В конце концов, это был мой единственный шанс отвлечься от слабости и голода, а вместе с тем – узнать моего хранителя-искусителя получше. – Ты прав, Дерек… он… Мой любимый, это правда. Я был от него без ума, делал ради него всё, что только мог, и первое время он даже принимал мои ухаживания. Пойми, тогда было смутное время, тёмное. Наш король погиб, и я, старший советник и рыцарь тогда ещё существовавшего ордена, был одним из тех, кого выдвигали на трон. Тогда ещё я был одним из Светлых, в самом деле чтил кодекс, со рвением защищал своих подданных. Наверное, ты не поверишь в это, но я действительно тогда мог зваться прекрасным светлым эльфом, рыцарем и спасителем. Но было одно но – сколько бы вокруг меня не крутились дамы, я никогда не чувствовал к ним тяги, не мог представить себя рядом с ними. Ты должен понять – тогда ещё, как и у вас часто встречается, мужчина с мужчиной и женщина с женщиной были редкостью, не принимались, и нам с Дереком было не совсем легко. Он не хотел быть пятном на моей репутации, а я не желал настаивать. Между нами была почти что платоническая любовь. И мне было слишком тяжело – я желал его, желал, чтобы он был только моим и ничьим больше, но этот юноша не был уверен, боялся, что не мешало ему льнуть ко мне. Тебе это ещё трудно понять, согласен, но просто представь себе взрослого мужчину, которому не отдаются добром ни при каких условиях. Но моё прежнее воспитание не позволяло принуждать кого либо, заставлять, и я молча терпел. Но всякому терпению есть предел. И я овладел им силой. А после Дерек пропал – как в воду канул. Поиски ни к чему не приводили, он в самом деле будто просто растворился. И мне пришлось поведать Совету о том, что могло послужить причиной пропажи моего милого эльфа. Уже тогда на меня, не обращающего внимания на прекрасных эльфских женщин, начинали косо смотреть, а после того, что я рассказал, от меня и вовсе начинали потихоньку отворачиваться. Тогда-то я и подумал о том, чтобы начать переворот. Конечно, были и те, кто поддерживал моё мировоззрение, кто оставался на моей стороне и после того, как я принёс голову Эмиэля, но мы были почти против всех Светлых. Когда я был на грани того, чтобы озвереть и взяться за оружие, Совет подослал ко мне наёмного убийцу-вампира. И вот тогда-то, когда сражался за свою жизнь, осознал, что мне больше незачем пресмыкаться перед Советом и принимать их правила игры. Эти старики и старухи с телами юнош и девушек показали мне, дали ясно понять, что я для них более ничего не стою, не нужен им. Я был удалён из Совета, выгнан из Ордена, и остался сам по себе, использовал тех, кто не предал меня. Тогда не предал. И я принялся за вампиров, начал изучать их. После того, как я уничтожил клан Омбрэ и их старейшину, а затем вернул Дерека, Совет на несколько лет смягчил своё отношение ко мне, и я смог заняться любимым. Если бы ты знал, как трудно избавить эльфа от зависимостей! Но на вампирах я съел наверное добрую сотню собак, а потому он медленно, но верно приходил в себя, поправлялся. Но что-то старый пройдоха сделал с ним, что он перестал толково соображать. У него был разум маленького ребёнка, и с этим мне было труднее всего бороться – снова опыты, снова эксперименты, которые становилось труднее проводить с каждым днём. Совет неустанно наблюдал за мной, за каждым моим шагом, а потому приходилось прятаться, искать новые лазейки. И всё это для маленького неблагодарного ублюдка! – Аэлирн так сильно стиснул пальцы, что я невольно охнул от боли – похоже, он умудрился их мне вывихнуть. Я заглянул в его лицо и чуть передёрнул плечами – алые искры в его глазах становились с каждой секундой всё ярче, а белоснежные крылья постепенно теряли свой чистый цвет, темнели. Несколько абсолютно чёрных перьев упало в снег. – Я потратил почти два десятка лет на его полное восстановление, истратил большую часть своих средств, нервов, а когда он посмотрел на меня наконец осмысленными глазами, всё, что он сказал: «Спасибо, ты можешь идти.» Он уехал в другую страну, скрывался от меня, хоть я и пытался понять, что же я сделал не так, где ещё успел промахнуться. И Совет снова выставил меня за дверь. После этого терпение моё кончилось. И я начал убивать, уничтожать всех Советников, что не успевали от меня спрятаться и скрыться. А когда я нашёл Дерека, когда добрался до него и спросил, отчего же он не желает меня даже видеть после всего того, что я для него сделал, он не стал отвечать – вытащил меч и вызвал меня на бой. Я не смог справиться – был слишком зол, впал в отчаяние и пропустил его удар. И ещё один. А после – только тьма и холод. Что было дальше, ты и сам знаешь.

Было очень холодно, а пальцы отзывались острой, гулкой болью, тем более, что Аэлирн и не собирался теперь отпускать мою ладонь, словно бы говоря тем самым – тебя-то я уж точно не отпущу, да и куда ты от меня денешься, малявка. Мне было жаль его. Это всё было несправедливо, но мне отчего-то казалось, что он и сам об этом знает. А разжигать и поощрять его злость, которая медленно, но верно превращала его в нечто ужасное, мне совершенно не хотелось.

– Аэлирн, ты вывихнул мне пальцы, – говорю тихо, но так, чтобы он услышал меня через полосу своих мрачных мыслей, которые были написаны на его кошмарном, но столь красивом лице.

Пока он поворачивался ко мне, останавливаясь, мне казалось, что его тёмная аура вот-вот задушит меня. В рубиновых глазах полыхала злость, сквозило непонимание и жгучая обида – как я смел не понять его, остаться чёрствым и жестоким, не принять его слова. Но такова наша жизнь, такой мы её сделали многие века назад, погрязнув в воинах и ощерившись друг на друга подобно диким и голодным волкам. И жалость здесь не поможет, лишь усугубит положение. И чем предаваться жалости к самим себе, выть на луну, лучше продолжить бороться за нечто прекрасное и недосягаемое. Может, я и был идиотом, может, слишком много о себе думал, но считал себя именно этим «лучшим» для новой ипостаси Павшего. Тем, что может ему помочь без слёз и взаимостраданий. Ледяная, яростная маска медленно сошла с его лица, заменяясь мягкой и тёплой улыбкой, по которой я уже успел соскучиться – возможно, он читал мои мысли, а может понял и сам. Не зря мы вдруг связали друг друга.

– Прости, сейчас исправлю, – говорит с тихой улыбкой и опускается напротив меня на колени.

Костяшки уже опухли и посинели, пальцы не шевелились, вот только от холода или от стальной хватки Аэлирна – трудно понять. Скорее всего, и он, и лютая метель, налетевшая столь резко вместе с густыми, низкими тучами, действовали сообща. Павший взял мою ладонь, принялся что-то нашёптывать, отогревая кожу и щекоча собственным ощутимым дыханием. А затем боль ушла прочь, опухоль стала таять на глазах, а синева рассасываться, точно ничего и не приключилось. Но мужчина всё не поднимался с колен и улыбался чему-то своему, пока не прижал пальцы к своим губам, прикрывая глаза. Снежинки облетали нас стороной, а ледяной ветер словно боялся приближаться, но выл где-то поблизости, бродил вокруг и угрожал вот-вот наброситься, но не смея отчего-то этого делать. Губы прошлись вверх по руке, обжигая даже сквозь тёплую одежду, отгоняя прочь холод и призывая жар, нежный и всепоглощающий. Мужчина поднимался с колен грациозно, точно хищник, наконец загнавший свою желанную жертву в угол. И как ему шла эта улыбка, полная торжества и превосходства! А пока я безмолвно восхищался им, Павший прильнул к моим губам, даря такой страстный поцелуй, что даже ноги начали невольно подкашиваться от восторга и удовольствия, но растлитель спас меня, обвив руками талию, не дав упасть.