— Может быть и то, и другое, — спокойно отвечал незнакомец, всматриваясь в море. — Смотрите, как чайки играют на волнах, как блестят на свету их крылья!

— Взгляните несколько дальше. Видите там белую точку? Это парус корабля.

— Очень может быть: ваши каботажные[17] суда здесь чуть не ежечасно уходят и приходят, подобно тому как водяные крысы путешествуют в хлебный магазин и обратно. По-моему, это просто водяная пена.

— Нет, это парус, который покрывает мачты смелого корсара…

— Ну, тогда это улетевшая птица: теперь ее не видно, — сухо ответил моряк в индийской шали. — Такие крылатые корабли немало доставляют нам, морякам, бессонных ночей.

Лудлов и его собеседник начали спускаться вниз. Идя уже по берегу, они продолжали разговаривать.

— Этот упрямый голландец, то-есть, я хочу сказать, ван-Беврут, больше доверяет своему судну, чем я самому себе. Признаюсь, мне очень не нравится то облачко в устье Раритона, а дальше в открытом море горизонт уже потемнел… Нет, что ни говорите, я вижу парус, или мои глаза утратили способность видеть!

— Ваша честь видит крыло чайки, играющей на волнах: это сходство и меня не раз обманывало, несмотря на то, что я лет на десять — пятнадцать имею больше опытности в морском деле, чем ваша честь.

— Пожалуй, это и чайка; предмет так мал. Однако, он имеет форму паруса, видимого издалека. Притом я жду одного корабля…

— У меня, значит, будет выбор. Благодарю вашу честь, что вы сказали мне об этом прежде, чем я решился отдать себя в распоряжение королевы.

— Если ваше поведение на море будет равняться обнаруженной вами на берегу смелости, то вас можно будет признать образцом дисциплинированности. Но моряк с такими замашками, как вы, должен прежде, чем поступить на корабль, справиться об его характере.

— Разве тот, которого вы ждете, — корсар?

— Не многим лучше: это контрабандный корабль. Но разве вам, плавающему столько времени по океану, ничего не известно о Пенителе Моря?

— Вы задели мое любопытство, — отвечал незнакомец, лицо которого действительно выразило интерес. — Я лишь недавно возвратился из дальних морей. Рассказов о контрабандистах мне приводилось много слышать, но о вашем Пенителе Моря я в первый раз услыхал от хозяина периаги, совершающей рейсы между здешним портом и городом. Осмелюсь спросить вашу честь, не можете ли вы сообщить мне о нем подробнее?

Лудлов устремил на собеседника испытующий взгляд. У него мелькнуло было смутное подозрение, но самоуверенность незнакомца, обещавшего к тому же дать ему опытного и храброго матроса, заставила его отбросить эту мысль. Вообще несколько свободные манеры моряка начали более забавлять Лудлова, чем сердить.

— Вы действительно, должно-быть, были в плавании, — смеясь, сказал он, — если не слыхали о подвигах одной бригантины, носящей название «Морской Волшебницы», и ее командире — Пенителе Моря. Вот уже пять лет, как королевские колониальные крейсеры получили приказ быть настороже и поймать дерзкого контрабандиста.

— Должно-быть, торговля их очень уж выгодна, если они пренебрегают даже таким ловким офицером, как вы. Не может ли ваша честь сообщить мне еще несколько подробностей относительно его лица и прочего, хотя боюсь, что моя навязчивость сердит вас, судя по недовольному лицу.

— Какая надобность описывать наружность мерзавца? — ответил Лудлов, намекая таким образом своему собеседнику, что их разговор начинает заходить за пределы желательного.

— Какая надобность? Я спросил потому, что ваши слова напомнили мне одного человека, которого я некогда знавал в Ост-Индии, и который давно уже исчез с горизонта, так что никто не знает, что с ним сделалось. Может-быть, этот Пенитель Моря — испанец или голландец, оставивший свою залитую водою родину, чтобы отведать твердой земли.

— Ни один испанец еще не был в здешних морях. Голландец не может иметь такого легкого хода. Мерзавец смеется над самыми быстроходными крейсерами Англии. Говорят также, что это бывший офицер, ушедший на путь преступления.

— Ну, мой не таков; моему не стыдно было бы показаться в честной компании. Вы уверены, что этот человек здесь, ваша честь?

— Слухи об этом идут, хотя я не особенно доверяю им… Смотрите-ка: ветер переменился, а туча разрешилась дождем. Ну, счастье альдерману!

— Да, чайки тоже умчались далеко от берега: верный признак хорошей погоды, — прибавил незнакомец, пронизывая горизонт своим острым взглядом. — Ваш корсар, надо полагать, улетел вместе с ними.

— Скоро и мы пойдем вслед за ним, и пора, друг, узнать, на каких условиях вы согласны служить королеве?

— Что касается условий, то, конечно, каждому хочется быть капитаном. Я полагаю, место первого лейтенанта уже занято на корабле вашей чести? — скромно спросил моряк.

— Это уже слишком! Человек твоих лет и опытности должен знать, что чины приобретаются заслугами.

— Или милостью… Извините за ошибку. Капитан Лудлов, вы, как честный человек, не обманете простого матроса, который положится на ваше слово?

— Матрос или кто другой, раз я ему дал слово, может быть спокоен.

— Тогда позвольте мне сначала посмотреть на корабль, изучить характер моих будущих товарищей и покинуть его, если мне не понравится у вас.

— Такое бесстыдство превышает, наконец, всякое терпение!

— Я сейчас вам докажу основательность моей просьбы, — спокойно продолжал незнакомец. — Мне, например, известно, что капитан «Кокетки», Лудлов, готов навсегда связать свою судьбу с судьбой одной прекрасной дамы, той самой, которая несколько минут тому назад съехала на берег, между тем есть, без сомнения, тысячи других, руку которых он мог бы получить с гораздо меньшим трудом.

— Чорт возьми! Все шутки да шутки! Когда же вы заговорите серьезно?

— Выслушайте, ваша честь. Для моряка корабль все равно, что для простого смертного жена: он делается плоть от плоти его, кость от костей его, пока смерть не разлучит их друг с другом. Поэтому справедливость требует, чтобы ему была предоставлена хоть свобода выбора. Для моряка наружность корабля — то же, что для другого наружность возлюбленной: корпус судна — это талия, снасти — волосы, паруса — это наряды, которыми любит украшать себя красавица, пушки — это, конечно, зубы; наконец, окраска судна — это цвет лица. Итак, вы не даете мне права выбора? В таком случае желаю вашей чести счастливого плавания.

— Ну, Тиллер! — проговорил, смеясь, капитан. — Ты слишком надеешься на эти тощие деревья, если думаешь, что я не могу догнать тебя. Но я сдержу свое слово. Принимаю твои условия и надеюсь, что ты окажешь моей «Кокетке» такое же доверие, с каким городская красавица входит в бальную залу.

— Тогда я к вашим услугам, — сказал незнакомец, почтительно снимая шляпу.

Полчаса спустя «Кокетка» неслась по проливу, подгоняемая свежим юго-западным ветром.

Широкая бухта Раритона защищается от морских ветров и волн длинною, узкою, низменною полосою земли, известной под названием Сэнди-Гук[18]. Образование ее можно приписать беспрерывному действию морских волн, а также разнообразным речным течениям, идущим в бухту от материка. Сэнди-Гук на юге примыкает к берегам Нью-Джерсея. Эта наиболее низменная часть по временам заливается водою, и таким образом Сэнди-Гук превращается на время в остров.

Берега океана в этом месте изрезаны заливчиками, представляющими удобное убежище для небольших судов. Наиболее удобным из них считается заливчик круглой формы, известный под именам Коув и расположенный как-раз в том месте, где Сэнди-Гук соединяется с материком. Сэнди-Гук прорезывается с юга на север небольшою речкою Шрюсбери, текущей параллельно берегу. Восточный берег ее, вплоть до океана, носит такой же низменный характер, как и весь вообще Сэнди-Гук. Его покрывает роскошная зелень дубов и сосен. Западный берег круто поднимается, образуя значительную возвышенность.